перенеси телефон в другую комнату.
Бумага есть, карандаш я тебе дам...
дал еще десяток и повесил трубку. Так. Что же теперь делать? Конечно,
можно было бы остаться здесь. Здесь прохладно, тихо. В каждой комнате
кондиционер. Прицепов и тормозов не слышно - окна во двор. И вдруг он
понял, что дело не в этом. Ему было просто страшно возвращаться к себе.
Это надо же! Больше всего на свете я люблю свой дом, и в этот дом мне
страшно возвращаться. Ну, нет, подумал он. Этого вы от меня не дождетесь.
Это уж пардон.
сидел, уставясь в свой одинокий листок, и тихонько постукивал по нему
благороднейшим паркером. Листок был наполовину исписан символами, которых
Малянов не понимал.
или заходи...
заварю чайку покрепче, сяду на кухне, Калям вспрыгнет мне на колени, я
буду гладить его, прихлебывать чай и попробую наконец трезво и спокойно
все это продумать... Жаль, телевизора нет, посидеть бы вечерок перед
ящиком, посмотреть что-нибудь бездумное... комедию какую-нибудь или
футбол... Пасьянсик разложу, что-то давно я пасьянсов не раскладывал...
повернул за угол и остановился. Так. Сердце его провалилось куда-то в
желудок и принялось там стучать медленно, размеренно, как свайная баба.
Та-ак... Дверь квартиры была приоткрыта.
был. Бубнил незнакомый мужской голос и что-то отвечал незнакомый детский
голос..."
разбитой рюмки. Кроме того, на кухне был еще мальчик лет пяти. Сидел на
табуретке за столом, подсунув под себя ладони, болтал ногами и смотрел,
как подбираются осколки.
Где ты пропадаешь?
блестели, жесткие смоляные волосы стояли дыбом. Видно было, что он уже
основательно принял внутрь. На столе имела место наполовину опорожненная
бутылка экспортной "Столичной" и всякие яства из стола заказов.
тронули. Тебя ждали.
норвежской бородкой и чуть обозначившимся брюшком. Он смущенно улыбался.
сердце поднимается из желудка и становится на свое место. - Мой дом - моя
крепость, так это называется?
Слушай, откуда у тебя такая водка? И жратва?
были зажаты осколки. Возникла маленькая приятная неловкость.
виноват...
мальчику пальцем.
харчись. Не встревай.
меня обижаешь?
какое-то редкостное животное. - Я тебя назвал...
платком и протянул мне руку.
Тащи еще две рюмки...
белого...
холодильнике, икру и масло... и вообще все, что там есть. Жрать хочется.
котором давеча сидел Игорь Петрович, и вернулся к столу. Стол ломился от
яств. Наемся и напьюсь, подумал я с веселой яростью. Молодцы ребята, что
приехали...
урчанием поедать гигантский бутерброд с икрой, как Вайнгартен совершенно
трезвым голосом сказал:
Нас здесь трое, и с каждым из нас кое-что произошло. Так что не стесняйся.
Что тебе сказал этот рыжий?
огненно-рыжий человечек в этаком удушливо-черном костюме. Что он тебе
сказал?
не чувствуя вкуса. Все трое смотрели на него. Захар смотрел смущенно,
робко улыбаясь, то и дело отводя взгляд. Вайнгартен бешено выкатывал
глаза, готовясь заорать. А мальчишка, держа в руке обмусоленную шоколадную
плитку, весь так и подался к Малянову, словно хотел в рот ему вскочить.
ко мне не приходили. У меня все было гораздо хуже.
этого никакого секрета не делаю, но чего ты тут передо мной разыгрываешь?
Сам рассказывай! Откуда, интересно, ты узнал, что со мной вообще что-то
случилось?
Вайнгартен. - И Захар расскажет.
намазывая себе новый бутерброд. - Вас двое, а я один...
пальцем.
раз часть его рассказа. Ну, Митька, давай... не ломайся...
рассказывать. С самого начала, с телефонных звонков. Когда одну и ту же
страшную историю рассказываешь второй раз на протяжении каких-нибудь двух
часов, поневоле начинаешь обнаруживать в ней забавные стороны. Малянов и
сам заметил, как разошелся. Вайнгартен то и дело всхохатывал, обнажая
могучие желтоватые клыки, а Малянов прямо-таки целью жизни своей положил
заставить засмеяться красавца Захара, но это ему так и не удалось - Захар
только растерянно и почти жалобно улыбался. А когда Малянов дошел до
самоубийства Снегового, стало и вообще не до смеха.
пойти посмотреть...
пальцами и подрагивая в такт щеками, а потом вдруг с шумом поднялся, ни на
кого не глядя, протиснулся между Захаром и мальчиком и тяжело затопал вон.
Было слышно, как чмокнул замок, в квартиру потянуло щами.
по-прежнему ни на кого не глядя, протиснулся на свое место и, плеснув себе
в рюмку водки, хрипло буркнул: