понимает. Про тебя спрашивали, я сказал, что ты в полном порядке...
паутине, люди двигаются, а паутина тихонько потрескивает, когда они ее
задевают. А в центре Мальтиец стоит, лицо у него удивленное, детское,
ничего не понимает.
хватит? На! Бери, бери! - сую я ему деньги и уже кричу: - Иди к Эрнесту и
скажи ему, что он сволочь и подонок, не бойся, скажи! Он же трус!.. Скажи
и сейчас же иди на станцию, купи себе билет и прямиком на свою Мальту!
Нигде не задерживайся!..
Эрнест поставил передо мной бокал освежающего и спрашивает:
зеленую и бормочу:
Ну, все остальное судьба.
душ.
ты, одного Кирилла не сделать. Паскуда ты, - говорю. - Торгаш вонючий.
Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие... Хочешь,
сейчас всю твою лавочку разнесу?
куда-то. А я уже ничего не соображаю и соображать не хочу. Ору чего-то,
отбиваюсь, ногами кого-то бью, потом опомнился, сижу в туалетной, весь
мокрый, морда разбита. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю, и тик мне
какой-то щеку сводит, никогда этого раньше не было. А из зала шум, трещит
что-то, посуда бьется, девки визжат, и слышу: Гуталин ревет, что твои
гризли: "Покайтесь, паразиты! Где Рыжий? Куда Рыжего дели, чертово
семя?.." И полицейская сирена завывает.
Все помню, все знаю, все понимаю. И в душе уже больше ничего нет, одна
ледяная злоба. Так, думаю, я тебе сейчас устрою вечерочек! Я тебе покажу,
что такое сталкер, торгаш вонючий! Вытащил я из часового карманчика
"зуду", новенькую, ни разу не пользованную, пару раз сжал ее между
пальцами для разгона, дверь в зал приоткрыл и бросил ее тихонько в
плевательницу. А сам окошко в сортире распахнул и на улицу. Очень мне,
конечно, хотелось посмотреть, как все это получится, но надо было
убираться поскорее. Я эту "зуду" переношу плохо, у меня от нее кровь из
носа идет.
Сначала завыли и залаяли собаки по всему кварталу: они первыми "зуду"
чуют. Потом завопил кто-то в кабаке, так что у меня даже уши заложило на
расстоянии. Я так и представил себе, как там народишко заметался, - кто в
меланхолию впал, кто в дикое буйство, кто от страха не знает, куда
деваться... Страшная штука "зуда". Теперь у Эрнеста не скоро полный кабак
наберется. Он, конечно, догадается про меня, да только мне наплевать...
Все. Нет больше сталкера Рэда. Хватит с меня этого. Хватит мне самому на
смерть ходить и других дураков этому делу обучать. Ошибся ты, Кирилл,
дружок мой милый. Прости, да только, выходит, не ты прав, а Гуталин прав.
Нечего здесь людям делать. Нет в Зоне добра.
хочется, а не могу. Впереди пустота, ничего нет. Тоска, будни. "Кирилл,
дружок мой единственный, как же это мы с тобой? Как же я теперь без тебя?
Перспективы мне рисовал, про новый мир, про измененный мир... а теперь
что? Заплачет по тебе кто-то в далекой России, а я вот и заплакать не
могу. И ведь я во всем виноват, паразит, не кто-нибудь, а я! Как я,
скотина, смел его в гараж вести, когда у него глаза к темноте не привыкли?
Всю жизнь волком жил, всю жизнь об одном себе думал... И вот в кои-то веки
вздумал облагодетельствовать, подарочек поднести. На кой черт я вообще ему
про эту "пустышку" сказал?" И как вспомнил я об этом, взяло меня за
глотку, хоть и вправду волком вой. Я, наверное, и завыл, люди от меня
что-то шарахаться стали, а потом вдруг словно бы полегчало: смотрю, Гута
идет.
своими ладными переступает, юбочка над коленками колышется, из всех
подворотен на нее глазеют, а она идет как по струночке, ни на кого не
глядит, и почему-то я сразу понял, что это она меня ищет.
разбитую, и куртку мокрую, и кулаки в ссадинах, но ничего про это не
сказала, а говорит только:
посажена, шейка какая, как у кобылки молоденькой, гордой, но покорной уже
своему хозяину. Потом она говорит:
того, может, поэтому плохо соображаю... Почему это я вдруг с тобой не
захочу встречаться?
только что на нее глазел, теперь торопливо рыла прячут. Я на этой улице
всю жизнь живу, Рэда Рыжего здесь все прекрасно знают. А кто не знает, тот
у меня быстро узнает, и он это чувствует.
Можешь на все четыре стороны, я тебя не держу.
и потихоньку балдею. Ничего толком сообразить не могу. В голове какая-то
глупость вертится: одним человеком меньше - одним человеком больше.
тебе уродов плодить? Проходимец он, говорит, ни семьи у вас не будет,
ничего. Сегодня он на воле, завтра - в тюрьме. А только мне все равно, я
на все готова. Я и сама могу. Сама рожу, сама подниму, сама человеком
сделаю. И без тебя обойдусь. Только ты ко мне больше не подходи, на порог
не пущу...
смех меня разбирает какой-то нервный, идиотский. - Ласточка моя, - говорю,
- чего же ты меня гонишь, в самом деле?
грудь и ревет.
мы теперь будем?
глядел на дорогу. Прожектора патрульной машины метались по кладбищу и
время от времени били его по глазам, и тогда он зажмуривался и задерживал
дыхание.
мерно клокоча двигателем, работающим вхолостую, стояла на месте и все
шарила своими тремя прожекторами по запущенным могилам, по покосившимся
ржавым крестам и по плитам, по неряшливо разросшимся кустам рябины, по
гребню трехметровой стены, обрывавшейся слева. Патрульные боялись Зоны.
Они даже не выходили из машины. Здесь, возле кладбища, они даже не
решались стрелять. Иногда до Рэдрика доносились приглушенные голоса,
иногда он видел, как из машины вылетал огонек сигаретного окурка и катился
по шоссе, подпрыгивая и рассыпая слабые красноватые искры. Было очень
сыро, недавно прошел дождь, и даже сквозь непромокаемый комбинезон Рэдрик
ощущал влажный холод.
справа, не очень далеко, но и не близко, здесь же на кладбище был кто-то
еще. Там снова прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с
негромким стуком упало тяжелое и твердое. Рэдрик осторожно, не
поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой
скользнул прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным
движением, ему показалось, что между крестами сидит на могиле неподвижный
человек в черном. Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному
обелиску, повернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз. На
самом деле Рэдрик не видел и за долю секунды не мог увидеть всех этих
подробностей, но он представлял себе, как это должно было выглядеть. Он
отполз еще на несколько шагов, нащупал за пазухой флягу, вытащил ее и
некоторое время полежал, прижимая к щеке теплый металл. Затем, не выпуская
Шилова Юлия
Трубников Александр
Доценко Виктор
Афанасьев Роман
Смит Кордвейнер
Кервуд Оливер Дж.