Чтение 10–й страницы книги ~Хищные вещи века~

всеми отвергнутый мужчина!

- И поэтому совершенно естественно, что после смерти Пини он искал
утешения у ее лучшей подруги...

- Подруги... Да, - сказал одобрительно мастер, щекоча меня за ухом. -
Мироза обожала Пини. Это очень точное слово: именно подруга! В вас сразу
чувствуется литератор. И Пини тоже обожала Мирозу...

- Но заметьте, - подхватил я. - Ведь Пини с самого начала
подозревала, что Мироза неравнодушна к Леванту.

- О, конечно. Они необычайно чутки к таким вещам. Это было ясно
каждому, моя жена сразу обратила на это внимание. Я помню, она
подталкивала меня локтем каждый раз, когда Пини садилась за кудрявую
головку Мирозы и так лукаво, знаете ли, выжидательно поглядывала на
Леванта...

На этот раз я промолчал.

- Вообще я глубоко убежден, - продолжал он, - что птицы чувствуют не
менее тонко, чем люди.

Ага, подумал я и сказал:

- Не знаю, как птицы вообще, но Пини была гораздо более чуткой, чем,
может быть, даже мы с вами.

Что-то коротко прожужжало у меня над макушкой, слабо звякнул металл.

- Вы говорите слово в слово как моя жена, - заметил мастер. - Вам,
наверное, должен нравится Дэн. Я был потрясен, когда он сумел сработать
бункин этой японской герцогине... Не помню ее имени. Ведь никто, ни один
человек не верил Дэну. Сам японский король...

- Простите, - сказал я. - Бункин?

- Да, вы же не специалист... Ну вы помните тот момент, когда японская
герцогиня выходит из застенка. Ее волосы, высокий вал белокурых волос,
украшенных драгоценными гребнями...

- А-а, - догадался я. - Это прическа!

- Да, она даже вошла на время в моду в прошлом году. Хотя настоящий
бункин у нас могли делать единицы... Как и настоящий шиньон, между прочим.
И конечно, никто не мог поверить, что Дэн с обожженными руками,
полуослепший... Вы помните, как он ослеп?

- Это было потрясающе, - проговорил я.

- О-о, Дэн был настоящий мастер. Сделать бункин без электрообработки,
без биоразвертки... Вы знаете, - продолжал он, и в голосе его послушалось
волнение, - мне сейчас пришло в голову, что Мироза должна, когда
расстанется с этим литератором, выйти не за Леванта, а за Дэна. Она будет
вывозить его в кресле на веранду, они будут слушать при луне поющих
соловьев... Вместе, вдвоем...

- И тихо плакать от счастья, - сказал я.

- Да... - голос мастера прервался. - Это будет только справедливо.
Иначе я просто не знаю... Иначе я просто не понимаю, к чему вся наша
борьба... Нет, мы должны потребовать. Я сегодня же пойду в союз.

Я снова промолчал. Мастер прерывисто дышал у меня над ухом.

- Пусть бреются в автоматах, - сказал он вдруг мстительно. - Пусть
ходят, как ощипанные гуси. Мы дали им попробовать однажды, что это такое,
посмотрим теперь, как это им понравилось.

- Боюсь, это будет непросто, - сказал я осторожно, потому что ничего
не понимал.

- А мы, мастера, привыкли к сложному. Непросто! А когда к вам
является жирное чучело, потное и страшное, и вам нужно сделать из него
человека... Или по крайней мере нечто такое, что в обыденной жизни не
отличается от человека... Это что, просто?! Помните, как сказал Дэн?
"Женщина рождает человека раз в девять месяцев, а мы, мастера, делаем это
каждый день". Разве это не превосходные слова?

- Дэн говорил о парикмахерах? - спросил я на всякий случай.

- Дэн говорил о мастерах! "На нас держится красота мира" - говорил
он. И еще, помните? "Для того чтобы сделать из обезьяны человека, Дарвину
нужно было быть отличным мастером".

Я решился сдаться и признался:

- Вот этого я уже не помню.

- А вы давно смотрите "Розу салона"?

- Да я совсем недавно приехал.

- А-а... Тогда вы много потеряли. Мы с женой смотрим эту историю уже
седьмой год, каждый вторник. Мы пропустили только один раз: у меня был
приступ, и я потерял сознание. Но во всем городе только один человек не
пропустил ни разу - мастер Миль из Центрального салона.

Он отошел на несколько шагов, включил и выключил разноцветные софиты
и вновь принялся за дело.

- Седьмой год, - повторил он. - И теперь представьте себе: в
позапрошлом году они убивают Мирозу и бросают Леванта в японские застенки
пожизненно, а Дэна сжигают на костре. Вы можете себе это представить?

- Это невозможно, - сказал я. - Дэна? На костре? Правда, Бруно тоже
сожгли на костре...

- Возможно... - нетерпеливо сказал мастер. - Во всяком случае, нам
стало ясно, что они хотят быстренько свернуть программу. Но мы этого не
потерпели. Мы объявили забастовку и боролись три недели. Миль и я
пикетировали парикмахерские автоматы. И должен вам сказать, что
значительная часть горожан нам сочувствовала.

- Еще бы, - сказал я. - И что же? Вы победили?

- Как видите. Они прекрасно поняли, что это такое, и теперь телецентр
знает, с кем имеет дело. Мы не отступили ни на шаг, и если понадобится -
не отступим. Во всяком случае, теперь по вторникам мы отдыхаем, как встарь
- по-настоящему.

- А в остальные дни?

- А в остальные дни ждем вторника и гадаем, что ожидает нас, чем вы,
литераторы, нас порадуете, спорим и заключаем пари... Впрочем, у нас,
мастеров, не так много досуга.

- Большая клиентура, вероятно?

- Нет, дело не в этом. Я имею в виду домашние занятия. Стать мастером
нетрудно, трудно оставаться мастером. Масса литературы, масса новых
методов, новых приложений, за всем надо следить, надо непрерывно
экспериментировать, исследовать, и надо непрерывно следить за смежными
областями - бионика, пластическая медицина, органика... И потом, вы
знаете, накапливается опыт, появляется потребность поделиться. Вот мы с
Милем пишем уже вторую книгу, и буквально каждый месяц нам приходится
вносить в рукопись исправления. Все устаревает на глазах. Сейчас я
заканчиваю статью об одном малоизвестном свойстве врожденно-прямого
непластичного волоса, и вы знаете, у меня практически нет никаких шансов
оказаться первым. Только в нашей стране я знаю трех мастеров, занятых тем
же вопросом. Это естественно: врожденно-прямой непластичный волос - это
актуальнейшая проблема. Ведь он считается абсолютно неэстетируемым.
Впрочем, вас это, конечно, не может интересовать. Вы ведь литератор?

- Да, - сказал я.

- Вы знаете, как-то во время забастовки мне случилось пробежать один
роман. Это не ваш?

- Не знаю, - сказал я. - А о чем?

- Н-ну, я не могу сказать вам совершенно точно... Сын поссорился с
отцом, и у него был друг, этакий неприятный человек со странной
фамилией... Он еще резал лягушек.

- Не могу вспомнить, - соврал я. Бедный Иван Сергеевич!

- Я тоже не могу вспомнить. Какой-то вздор. У меня есть сын, но он
никогда со мной не ссорится. И животных он никогда не мучает... Разве что
в детстве...

Он снова отступил от меня и медленно пошел по кругу, оглядывая. Глаза
его горели. Кажется, он был очень доволен.

- А ведь, пожалуй, на этом можно закончить, - проговорил он.

Я вылез из кресла. "А ведь неплохо... - бормотал мастер. - Просто
очень неплохо". Я подошел к зеркалу, а он включил прожекторы, которые
осветили меня со всех сторон, так что на лице совсем не осталось теней. В
первый момент я не заметил в себе ничего особенного. Я как я. Потом я
почувствовал, что это не совсем я. Что это гораздо лучше, чем я. Много
лучше, чем я. Красивее, чем я. Добрее, чем я. Гораздо значительнее, чем я.
И я ощутил стыд, словно умышленно выдавал себя за человека, которому в
подметки не гожусь...

- Как вы это сделали? - спросил я вполголоса.

- Пустяки, - ответил мастер, как-то особенно улыбаясь. - Вы оказались
довольно легким клиентом, хотя и основательно подзапущенным.

Я как Нарцисс стоял перед зеркалом и не мог отойти. Потом мне вдруг
стало жутко. Мастер был волшебником, и волшебником недобрым, хотя сам,
наверное, и не подозревал об этом. В зеркале, озаренная прожекторами,
необычайно привлекательная и радующая глаз, отражалась ложь. Умная,
красивая, значительная пустота. Нет, не пустота, конечно, я не был о себе
такого уж низкого мнения, но контраст был слишком велик. Весь мой
внутренний мир, все, что я так ценил в себе... Теперь его вообще могло бы
не быть. Оно было больше не нужно. Я посмотрел на мастера. Он улыбался.

- У вас много клиентов? - спросил я.

Он не понял моего вопроса, да я и не хотел, чтобы он меня понял.

- Не беспокойтесь, - ответил он. - Вас я всегда буду работать с
удовольствием. Сырье самое высококачественное.

- Спасибо, - сказал я, опуская глаза, чтобы не видеть его улыбки. -
Спасибо. До свидания.

- Только не забудьте расплатиться, - благодушно сказал он. - Мы,
мастера, очень ценим свою работу.

- Да, конечно, - спохватился я. - Разумеется. Сколько я должен?

Он сказал, сколько я должен.

- Как? - спросил я, приходя в себя.

Он с удовольствием повторил.

- С ума сойти, - честно сказал я.