стороны, Воейкова могла слышать это слово от Льва.
дочери и Анна Керн отправились в Ригу. Поехали, естественно, через Дерпт,
где Керн жила раньше и где ее лучшим другом был хирург Мойер. В Риге ее ждал
муж -- генерал и комендант города. "Достойнейший человек этот г-н Керн,
почтенный, разумный и т. д.; у него только один недостаток -- то, что он ваш
муж". Не туда ли, на берег Балтики, поэт стремится, продолжая флирт в
письмах? Письмо, отправленное Анне, кокетливо: "Покинуть родину? удавиться?
жениться? Все это очень хлопотливо и не привлекает меня".
Михайловского до Риги сейчас 399 километров. Тогда можно было добраться за
два, максимум за три дня. Оттуда в Европу уплыть морем. В Риге у
Осиповых-Вульфов была родня. В каком-то плане это была бы попытка повторить
одесский вариант: договориться попасть на судно тайком. Но у Керн там муж,
которого Пушкин давно уговаривает бросить -- всерьез ли? Пушкин рвется к
ней, объясняя, что у него "ненависть к преградам, сильно развитый орган
полета...".
с губернатором,-- маркизом Паулуччи. Помочь мог и генерал Керн. Поэт
надеялся, что в Риге найдут влиятельного, а главное, "своего" доктора,
готового на компромисс, и удастся обойтись без чересчур честного Мойера.
Такого доктора они действительно нашли, и мы о нем кое-что разузнали.
Впрочем, теперь, когда потенциальный жених Пушкин предпочел замужнюю Керн
потенциальным невестам -- дочерям Осиповой, не говоря уж о ней самой,
ненадежность хозяйки Тригорского, возможно, стала более явной.
жизни. Влюбленность быстро прошла. Чуть позже Пушкин напишет Вульфу с легкой
издевкой: "Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?"-- зная об их
отношениях. Вересаев доказывает, что любовь Пушкина реализовалась через три
года, в Москве, когда страсть уже прошла, о чем Пушкин, добавим мы, не
замедлил похвастаться приятелю своему Соболевскому вульгарной прозой
(извините за неблагообразную цитату): "Ты ничего не пишешь мне о 2100 р.,
мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощью Божьей я на
днях выеб". Через десять лет в письме к жене Пушкин назовет Анну Керн дурой
и пошлет к черту. Отчего же столь грубо? Вересаев пытался объяснить это так:
"Был какой-нибудь один короткий миг, когда пикантная, легко доступная
барынька вдруг была воспринята душою поэта как гений чистой красоты,-- и
поэт художественно оправдан". В советское время на могилу любовницы поэта в
Путне, когда мы там побывали в середине восьмидесятых, привозили после загса
молодые пары клясться в нерушимости брачных уз.
бежать через Ригу. Перед отъездом Вульфа из Тригорского в Дерпт в конце июля
они с Пушкиным проговорили четыре часа подряд, обсуждая варианты выезда.
Бессильная обида у Пушкина долго не проходит, но брезжит слабая надежда:
вдруг передоложат Его Величеству, и тот разрешит отправиться "рассеяться".
Пушкин пишет Осиповой в Ригу, что принятое решение насчет Пскова, возможно,
недоразумение, но опасается монаршего раздражения. "Друзья мои так обо мне
хлопочут, что в конце концов меня посадят в Шлиссельбургскую крепость..."
Пушкин просит Осипову ничего не сообщать его матери, "потому что решение мое
неизменно". Несообразительность друзей бесила, ибо только дружба и была его
опорой в этом мире. Тогда же Пушкин сообщает Осиповой в Ригу: "Мои
петербургские друзья были уверены, что я поеду вместе с вами". А через три
дня он в отчаянии пишет брату: "...мне деньги нужны или удавиться. Ты знал
это, ты обещал мне капитал прежде году -- а я на тебя полагался". В Ригу
Пушкин отправляет письмо за письмом.
деловой переписке, но всегда так или иначе перетекало в его творчество,
становилось мыслями и поступками его героев. В июле 1825 года, между
требованием ехать в Псков и отъездом Вульфа, Пушкин придумывает сцену
"Корчма на Литовской границе" для "Бориса Годунова", сцену, которой не было
в первоначальном замысле. Пушкин тщательно описывает эпизод, как Гришка
Отрепьев бежит из России и пытается нелегально перебраться через границу.
Отрепьев предполагает, что за ним идет погоня. Прочитаем знакомый текст
пристрастно, увязывая его с мыслями, волновавшими Пушкина.
которой так хотелось тебе добраться.
что гусли: все нам равно, было бы вино..."
никого из биографов Пушкина, упоминавших о намерении поэта бежать из
Михайловского, связь с темой этой в "Борисе Годунове" не заинтересовала.
царские да сторожевые приставы.
осматривать.
надобно? Кто бежал из Москвы?
добрым людям нынче прохода нет (sic!-- Ю.Д.) -- а что из того будет? ничего;
ни лысого беса не поймают: будто в Литву нет и другого пути, как столбовая
дорога!".
свороти влево,-- советует она,-- да бором иди по тропинке до часовни, что на
Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево,
а тут уж всякий мальчишка доведет до Луевых гор".
выясняется, что ловят они человека, который "впал в ересь и дерзнул,
наученный диаволом, возмущать святую братию всякими соблазнами и
беззакониями. А по справкам (следует понимать "по доносам".-- Ю.Д.)
оказалось, отбежал он, окаянный Гришка, к границе литовской... и царь
повелел изловить его". Между прочим, замечено, что место в сцене на границе,
где беглец искажает свое описание, когда пристав заставляет его читать вслух
указ, заимствовано из оперы Россини "Сорока-воровка", каковую Пушкин мог
видеть в Петербурге.
приставов, но и впоследствии возвращается. И по воле Пушкина, который
озабочен проблемой побега, мы с удивлением читаем в "Борисе Годунове"
подробности перехода границы, весьма интересные, но имеющие косвенное
отношение к сути исторической пьесы. Поистине удивительные ассоциации
рождались в голове поэта, который "впал в ересь".
Михайловского в Тригорское и обратно. Пройтись тридцать верст от Петербурга
до Царского Села ему было нипочем. Нередко и в дальних разъездах он от
станции до станции проходил пешком, отправив вперед лошадей. Перейти границу
лесами в том месте, где она охранялась плохо и лениво, было вполне реально,
хотя и весьма рискованно. Стерегли границу тогда в большей степени не
солдаты, а стукачи. О появлении чужого человека в пограничной зоне сообщали
завербованные и добровольные информаторы. Спустя полвека большевики без
особого труда проносили в Россию подпольные издания, деньги, оружие, бежали
за границу из сибирской ссылки. Лишь после революции система
усовершенствовалась до бесчеловечности. Практически одна часть населения
стала стеречь другую. Мертвые зоны, огороженные колючей проволокой,
охраняемые собаками, электронной аппаратурой и автоматически стреляющим
оружием, протянулись на тысячи верст вдоль границ. А лагеря были полны
беглецами, которые пытались вырваться на свободу по воздуху, под водой и
даже под землей, проявляя при этом чудеса изобретательности и отваги.
в Дерпт к началу занятий, напоминает ему, что ждет информации о том, удалось
ли уговорить Мойера не ехать, но помочь Пушкину другим способом, выписав
больного к себе. Пушкин всеми силами оттягивает свою поездку в Псков. "Я не
успел благодарить Вас за дружеское старание о проклятых моих сочинениях,--
пишет он Вульфу.-- Черт с ними, и с Цензором, и с наборщиком, и с tutti
quanti (всеми прочими.-- Ю.Д.) -- дело теперь не о том. Друзья и родители
вечно со мной проказят. Теперь послали мою коляску к Мойеру с тем, чтоб он в
ней ко мне приехал и опять уехал и опять прислал назад эту бедную коляску.
Вразумите его. Дайте ему от меня честное слово, что я не хочу этой операции,
хотя бы и очень рад был с ним познакомиться. А об коляске, сделайте милость,
напишите мне два слова, что она? где она? etc.".
захотел ударить палец о палец, что конкретно ему делать? Можно ли раскрыть
Мойеру всю подноготную? Чего просить? И Вульф, даже будь он более серьезным,
видимо, не знал, что именно он должен сделать, и поэтому не делал ничего.
приятеля Пушкина -- Николая Языкова. Пушкин, будучи в Одессе, относился к
молодому поэту (Языков был на четыре года моложе) с симпатией. Появившись в
Михайловском и сойдясь с Вульфом, Пушкин хочет поближе свести дружбу и с
Языковым. Он отправляет ему в Дерпт стихотворное послание, сам и через
семейство Осиповых зазывает к себе.
русских поэтов. У Борга были обширные литературные связи в Европе. Частым
гостем стал Языков и в доме Мойера. Здесь он влюбился в очаровательную
младшую сестру его жены Александру Воейкову, ту самую, которая сообщила
Жуковскому, что Пушкин собирается бежать в Америку. Взгляды Воейковой можно,
пожалуй, объяснить тем, что она была женой редактора "Русского инвалида"
А.Ф.Воейкова, человека болезненной патриотичности. Вдобавок к тому, что