сыновьям в те времена, когда они еще не были посвящены в рыцари и жаловались
на усталость после утомительных упражнений в стрельбе из лука, фехтовании
или вольтижировке. "Король должен быть крепок телом", - твердил про себя
Людовик Х в эти минуты, которыми начиналось его царствование. Он принадлежал
к числу тех людей, у которых усталость легко переходит в раздражение, и он
со злобой подумал, что если уж вам оставили в наследство трон, то должны
были позаботиться дать вам достаточно сил, дабы с достоинством восседать на
этом троне. Да и кто, не обладая богатырской силой, мог бы пережить эту
последнюю неделю и не сломиться?
престол, поистине нечеловеческих усилий. Людовику пришлось присутствовать
при последних минутах отца, принять от него тайну "королевского чуда",
подписать завещание и в течение двух дней вкушать пищу подле
набальзамированного трупа Филиппа. Потом водный путь из Фонтенбло в Париж,
куда перевезли тело Филиппа Красивого, утомительные шествия и ночные бдения,
церковные службы, бешеная скачка - и все это в самый разгар зимы, когда кони
вязнут в грязи, смешанной со снегом, когда от порывов ветра перехватывает
дыхание, а снег упорно сечет лицо.
течение всех этих дней ни на минуту не покидал племянника, умело разрешал
все вопросы, пресекая все споры о местничестве, неутомимый, волевой,
поистине страшный в своей вездесущности.
королям. Уже сейчас в беседе с аббатом Эгидием он заботился о миропомазании
Людовика, хотя оно должно было состояться только будущим летом. Ибо
аббатство Сен-Дени было не только усыпальницей французских королей, но и
хранилищем орифламмы - знамени Франции, - которая торжественно извлекалась
на свет Божий, когда король отправлялся в поход. Здесь же сберегали одеяния
и все атрибуты, требуемые при миропомазании. Граф Валуа вмешивался во все.
Не нуждается ли в переделке мантия? В полном ли порядке ларцы, в которых
будут перенесены в Реймс скипетр, шпоры и держава? А корона? Пусть
незамедлительно золотых дел мастера снимут мерку с головы Людовика и
подгонят корону под его размер. Ах, как бы хотелось его высочеству Валуа
возложить королевскую корону на собственное чело! И он хлопотал вокруг
племянника, как хлопочут вокруг новобрачной старые девицы, потерявшие
надежду выйти замуж, - то подколют волан, то расправят шлейф-Аббат Эгидий,
почтительно слушая распоряжения Валуа, искоса поглядывал на молодого короля,
которого снова начал бить кашель, и думал: "Приготовить-то все для
миропомазания недолго, только дотянет ли он до лета?" Когда поминки
окончились. Юг де Бувилль, первый камергер Филиппа Красивого, поднялся с
места - ему предстояло сломать перед Людовиком Х свой резной жезл, что
должно было ознаменовать окончание его обязанностей при королевской особе.
Глаза толстяка Бувилля застилали слезы, руки тряслись, и он трижды пытался
переломить свой деревянный жезл, подобие и символ золотого скипетра короля.
Опустившись рядом с молодым Матье де Три, назначенным на должность первого
камергера Людовика, толстяк шепнул ему:
тронулся в последний путь. Не так-то много народу собралось на улицах
Сен-Дени, чтобы приветствовать Людовика криками:
накануне зеваки, сбежавшиеся поглазеть на траурное шествие, голова которого
появилась в воротах аббатства, когда хвост еще тащился через заставы Парижа;
сегодняшнее торжество не сулило ничего интересного. С неба начал падать не
то снег, не то дождь, от которого насквозь промокала одежда; на улицах
остались только самые рьяные зеваки или же те, что, стоя под навесом
крыльца, могли приветствовать нового государя, не рискуя вымокнуть до нитки.
стать королем, он не переставал мечтать о том, как в сиянии, солнца славы
торжественно въедет в свою столицу. И когда Железный король одергивал сына,
сурово выговаривая ему: "Людовик, не будьте таким сварливым!" - сколько раз
он, сын, желал смерти отцу, сколько раз думал: "Когда получу власть, все
изменится, и люди увидят, каков я есть".
перемены, превратившей его во владыку Франции. Ничего не переменилось, разве
что он испытывал сегодня еще большую слабость, еще тягостнее стало ощущение
неуверенности в своем непривычном величии, да откуда-то нахлынули мысли об
отце, столь мало любимом при жизни.
пустынные нивы, где только кучи соломы черными пятнами выделялись на
непорочно белой пелене, и казалось, это скачет впереди своего разбитого
войска чудом уцелевший полководец.
заставу. Но парижане проявили не больше ликования, чем жители Сен-Дени. Да и
чему, говоря откровенно, было радоваться? Раньше срока наступившая зима
затруднила подвоз припасов, и смерть привольно разгуливала по столице. Год
выдался неурожайный; съестные припасы становились редкостью, а цены на них
все росли. Голод стоял у ворот Парижа. А то немногое, что знал народ о новом
короле, отнюдь не давало надежды на лучшие времена.
пошла его кличка Сварливый, просочившаяся из дворца в город. Никто не мог
назвать случая, когда бы он совершил великодушный или хотя бы разумный
поступок. Единственно, что принесло ему печальную славу, - это титул
обманутого мужа, который, обнаружив измену, велел после жестоких пыток
утопить в Сене всю свою челядь, заподозренную в попустительстве изменнице.
презирают из-за этой потаскухи, которая надо мной надругалась и выставила на
посмешище всему свету... Ничего, не любят так, полюбят силой, они у меня еще
попляшут, будут славить меня на все лады, точно души во мне не чают. А
прежде всего мне нужно взять себе новую супругу, дать народу новую королеву,
чтобы смыть позор бесчестья".
граф Артуа, оставлял мало надежд на быструю и безболезненную развязку.
"Ничего, шлюха согласится: прикажу так с ней обращаться, так велю ее мучить,
что непременно согласится".
короля будут кидать в толпу серебряные монеты, и поэтому на перекрестках
улиц собирался кучками нищий люд в немыслимых отрепьях, сквозь которые
просвечивало голое тело. Но никто даже грошика не кинул.
достиг наконец королевского дворца.
тут же рассыпалась. Первой подала пример графиня Маго, объявив, что всем
необходимо хорошенько согреться и отдохнуть и что она лично возвращается к
себе в отель Артуа.
прелаты. Даже братья нового короля удалились к себе. Итак, когда Людовик Х
вступил в королевский дворец, за ним последовал только строй лучников и
слуг, его дядья - Валуа и д'Эвре - и Ангерран де Мариньи.
особенно огромную. С десяток торговцев, после неудачного дня запиравшие
рундуки, скинули шапки и, собравшись у входа, дружно крикнули: "Да
здравствует король!" Но под величественными арками галереи их голоса
прозвучали до странности слабо.
повиновались ему, тело горело в лихорадке. Он обернулся направо, налево,
вновь оглядел непомерно высокие статуи сорока королей, которые, начиная с
Меровингов, правили Францией, - статуи, по приказу Филиппа Красивого
воздвигнутые здесь вдоль стен при входе в королевское жилище, дабы каждый
понимал, что здравствующий ныне государь является законным продолжателем
священного рода, призванного к власти самим Господом Богом.
факелов глазами, - лишь усиливало смятение несчастного живого, из плоти и
крови, принца, их наследника, только что вступившего на престол.
ответила тем насмешливо-злым тоном, которым охотно говорят женщины по адресу
несчастных мужей - несчастных именно по вине жен:
отчетливо прозвучал в тишине. Сварливый резко обернулся, щеки его
побагровели, но напрасно старался он разглядеть дерзкого, осмелившегося
произнести при нем роковые слова. Люди его свиты поспешно опустили глаза,
делая вид, что ничего не слышали.
бы обрамляя его, высились две статуи: Филиппа Красивого и Ангеррана де
Мариньи, ибо главный правитель королевства был удостоен высшей чести - еще
при жизни в галерее исторической славы воздвигли его изображение напротив
изображения его господина.
высочеству Карлу Валуа, и всякий раз, когда силой обстоятельств он бывал
вынужден проходить мимо, его охватывало негодование против хитрого
горожанина, вознесенного на столь неподобающую высоту. "Только такой лукавец
и интриган мог дойти до подобного бесстыдства. Стоит здесь, словно он нашей
крови, - думал Валуа. - Ничего, мессир, ничего, мы сбросим вас с постамента,
тому порукой мое слово, и в недалеком будущем вы убедитесь, что время вашего
зловещего лжевеличия прошло безвозвратно".
недруга, - не кажется ли вам, что королю угодно побыть сейчас в семейном
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Махров Алексей