Чтение 10–й страницы книги ~Русь Изначальная том1~

Заря погасала, пора и к домам. Слободские подростки почтительно
поднесли гостям воду, слитую с горячих углей.

Умыв руки и лица под струей из лубяного туеса, князь-старшины
очистились после погребения.

Для блага обоих положено водой отделять живого от усопшего.

Анея шла полевой межой. Лебеда выросла уже высоко, обозначив дорожку
между пшеницей и ячменем. Желтая пыльца красила юбку вдовы. Хлеба сильно
выколосились, зерно выспевало, скоро и здесь начнут жатву.

Версты две в поперечнике, версты три в длину - лесная поляна, вся
одетая зреющими хлебами, была как озеро в лесу. Неровная кромка деревьев
врезалась в поляну мысами, отступала затонами, а в середине, как остров,
устроился град, князь-старшинство в котором правил Горобой, отец Всеслава.
Каждый град старался сесть средь чистого места, чтобы труднее было
незаметно подкрасться, чтобы негде было врагу спрятаться от стрелы и от
пращного камня.

Про росские грады правильнее было бы сказать, что не сели они, а
легли за свои ограды. Ров глубокий, тын высокий. За ним, внутри града,
строения низкие, растянутые по земле, не по неумению вывести стены повыше,
а кровли - покруче, но с той же понятной без слов мыслью: чтоб с поля
чужому глазу не видеть, что творится за тыном.

Грады рождались с одинаковой мыслью о защите в селении, как в
крепости. Начинали их строить со рва, продолжали возведением тына. Домами
же только кончали.

Анея вышла из своего града ранним утром; сейчас солнце высилось уже к
полудню. По прямой дорожке пути стало бы верст на шесть, не более. Лесом
же, минуя засеки, было, наверное, в три раза дальше.

Анея обошла огороженные тыном и защищенные глубоким рвом градские
зады. Обычно ручьи, которым помогла рука человека, питают рвы. Здесь ров
был почти сух - видно, еще не прочистили заросшую весной канаву. Крутые
откосы затянуло малинником, внизу местами стояла вода, покрытая ряской.
Грелся на солнце толстый уж. Он не шевельнулся, и женщина сошла со следа,
протоптанного людьми и скотом, чтобы не побеспокоить змею. Добрые змеи,
черные, в коронках белобрюхие ужи и коричнево-бурые полозы порой жили под
избами. Дети играли с ними и пили молоко из одной чашки. Добрые змеи
враждовали с гадюками. Туда, где живет уж или полоз, гадюка не ходит.

Перед околицей через ров был переброшен мост. Четыре
бревна-переводины, опираясь на козлы, несли настил из пластин -
распластанных повдоль бревен. Концы моста упирались на врытые в землю
чурбаки. Дерево повыщербилось под копытами, размочалилось под тележными
колесами. Мост давно не меняли, не рушили, как делали при вести о набегах
степняков.

Для проезда в тыне было оставлено узкое место - распростертыми руками
почти можно было достать до обоих воротных столбов. Пройдет телега - и
добро. Тяжелое полотнище ворот было отвалено, и вход преграждали две
жерди, чтобы не вошла отбившаяся скотина. Анея, согнувшись, пролезла под
жердями. Годы стали не те, чтобы перепрыгнуть, как бывало.

От ворот узкая прямая улица почти сразу упиралась в глухую стену
избы. Уступ служил препятствием для того, кто с размаху ворвется в ворота.
Обойдя стену, улица опять вытягивалась прямо.

Тихо, безлюдно, все при деле. Двух женщин встретила Анея на всей
улице, поклонились друг другу не по одному обычаю. В десяти родах россичей
наберется не более десяти сотен взрослых, все знают своих в лицо. Женщины
не спросили Анею, зачем пришла из своего рода, только пожелали здоровья.
Хозяин гостя не спрашивает, Анея здесь общая гостья. У ворот Горобоя Анея
потянула за деревянное кольцо. Внутренняя щеколда поднялась.

Калитка открывалась наружу, колода же была врублена с наклоном
внутрь. Тяжелое калиточное полотнище, собранное из дубового теса пальца в
четыре толщиной, могло догнать неосторожного посетителя и, глядишь, чуть
ли не сломать спину. Дома у Анеи была такая же калитка, поэтому старуха
успела переступить через порог. Сзади щеколда сама поднялась по скосу и
вщелкнулась в паз. Ворота, как и градские, были узкие, едва проехать,
изнутри крепкие засовы были вставлены в кованые гнезда.

Двери и ворота всегда должны открываться наружу. Бей по ним, будут
держать, пока не порушится все строение. Много забот и труда требует
крепость, много рук отнимает от другого, нужного дела. Посчитать все тыны,
толстые стены, рвы... Работа большая. Куда легче и проще живут дальние от
степи славяне.

На тесном дворе, шагов десять в длину, не более - в ширину, выбрав
место на солнечном пригреве, лежал пес. Был он ростом с трехмесячного
теленка, в сизой с проседью шубе. Услышав Анею, пес поднял заросшую морду
- через жесткую шерсть едва блеснули глаза - и опять опустил на лапы.
Зверовые собаки были обучены не сметь рычать, тем более бросаться на людей
во дворах, на улице. Если хозяин не прикажет. Чужих в своем роду нет, нет
соседей - все свои. Кому что нужно - спроси, нет никого - возьми сам, не
теряя времени. Потом скажешь или отдашь.

На голос Анеи выбежала девочка лет четырех, в рубашонке, и уставилась
на гостью. За девочкой вышла рослая женщина, высоко неся тяжелый живот. Да
и без того, по одному усталому лицу с темными пятнами, можно было сразу
узнать, что близко разрешение от тягости.

С натугой женщина поклонилась, стараясь достать рукой землю:

- Будешь здорова, матушка Анея, вот мне радости послали...

- Будь и ты здрава, молодая, - ответила старуха, - давно не бывала я.
Отец-то где? Не ушел ли куда?

- Тут он, в соседях. Да ты, матушка, в избу-то пойди, отдохнешь,
отведаешь хлеба-соли.

Гость дальний, из другого рода, хозяину зазорно его забыть, гостю
нельзя отказываться: брезгует, стало быть. Нарушение обычая поведет к
обиде на годы и годы.

Дверь в избу Горобоя низкая, входишь - кланяйся. Не из гордости
строят россичи низкие да узкие двери, а для обороны. И оконца узкие -
взрослому не пролезть. В глубине избы на земляном полу устроен очаг из
дикого отесанного камня. Над ним крыша по-летнему раскрыта широким
продухом для тяги дыма. Зимой продух закрывают, дым тянет через открытую
дверь. Зато когда дрова прогорят и дверь закроют, в избе тепло, хоть
раздевайся догола.

Крыша-стропа собрана без потолка, видна балка-матица со
стропилами-ребрами. Избы всеми россичами ставятся одинаково. В избе
темновато, особенно для того, кто вошел со светлого дня. Обросшая сажей
крыша черна, как крашенная дегтем. Черны и стены, в пухлой, как мех, саже.
Сажа везде, где в повседневной жизни ее не касаются спины и руки. До всей
сажи хозяйская рука с метлой и веником добирается дважды в год: по весне,
перед светлым женским праздником первого березового листка, и по осени,
когда россичи ухичивают жилье к холодам.

Вокруг стен идут широкие, в пять четвертей, лавки-лежанки, на них и
сидят и спят. Зимами, когда надоедливые дожди перебьются морозом, спят и
на полатях - дальний угол избы весь перекрыт тесовым помостом. На полатях
могут улечься и двадцать человек. У Горобоя мало народу в семье, а изба
большая. В лесу живут россичи, дерева много, строятся широко. Направо от
входа к стене пристроены перегородки, вход завешен серой тканиной. Там по
обычаю хозяйская постель. Второй такой же кут - для женатого сына.

С приговорами, с просьбами, слова которых, не думая, произносит язык
и, не думая, принимает слух, жена слободского воеводы Краса усадила Анею
за длинный стол, ножками врытый в пол. Легко отвалив толстую крышку
высокого ларя, хозяйка вытащила деревянное блюдо с вареным стегном -
окороком дикой козы, положила на стол длинный нож.

- Всеслав вчера прислал из слободы две туши. Будто бы своего мяса нет
в доме... Нужно мне! - вдруг сорвала с сердцем женщина.

Тяжело, на всю ступню топая босыми ногами, она вышла и вскоре
вернулась с глиняной корчагой молока. В другом ларе нашлись круглая миска
с сотовым медом и малый, ладони в две, плоский хлебец. Разломив его
руками, Краса предложила гостье больший кусок, себе оставила меньший. На
том и кончился обряд. Небрежение хозяина оскорбительно гостю. Но и
навязчивость излишня средь вольных людей: все перед тобой, ешь от души,
неволить не будут.

Сев рядом, Краса закусила свою долю хлеба. Анея проголодалась, ела
охотно, запивая молоком. Зубов у старухи осталось мало, но мясо было
хорошо разварено. Хозяйка жаловалась на хлеб:

- Самые остатки остались зерна-то, по ларям поскребыши скребем. С
сором да мышами травленные. Не дождемся, как доживем до новинки.

И правда, хлеб в доме князь-старшины был нехорош ни вкусом, ни
цветом. Шел последний месяц перед жатвой, росские роды тянули остатки
зерна, делили его горстями по едокам. Обилие мяса, молока, творога, масла,
меда - все казалось пресным без хлеба. В градах редко слышалось ворчанье
жерновов.

Молоть зерно - женская и ребячья забота, труд легкий, но нудный.
Жернова парные, в один охват, положены пирогом. В середине верхнего
жернова выдолблена дырка пальца в два, ближе к краю жернова торчит ручка.
Жернов крутят, в дырку горстью подсыпают зерно. Поломанные и перетертые
зерна высыпаются кругом на подложенное рядно. За один пропуск получается
крупа на каши, за два пропуска - крупная мягкая мука. Кому захочется
хлебца побелее, тот отобьет муку на частом сите из плетеной соломы.

Плохо, когда успокоительный голос жерновов смолкнет зимой. После
женского праздника березового листка бездействие жерновов не страшит.

Так и ответила Анея: