певца. - Почему он проклинает нас, а не себя? Не по его вине я стал тем,
чем стал? Не по его ли вине мы с прошлой осени бродим по дорогам, как
дикари, и пути нашему не видно конца? И он еще призывает на меня кару
богов? Трех смертей тебе мало, трусливая гиена!
заслуживает казни. Но... убивать подобных людей без суда нехорошо. Пусть
его судьбу решает Совет Старейшин государства.
недовольным ворчанием спрятал кинжал в ножны.
пленнику. - Садись у костра и дай отдых телу. Сейчас сварится похлебка,
поджарится на вертелах мясо. Подкрепимся и опять тронемся в путь.
бережно поддерживал его под руку.
прогневил я тебя, бог света? Или уже нет силы в твоей руке, и власть надо
всем сущим захватил твой злой брат Анхраман?
ему слова утешения.
Беглец чуть не вскрикнул, - он где-то видел этого человека!
относя их в сторону, то кидая на умный лоб или впалую бронзовую щеку.
Порою дым костра летел прямо на "пятнистого"; тогда полоски его изогнутых
у концов, не слишком густых, но пушистых бровей нависали еще ниже над
впадинами глубоко сидящих, слегка прищуренных синих глаз, таких странно
светлых на этом темном лице, небольшой, по-женски нежный рот под
рыжеватыми усами сжимался, губы выпячивались, кончик тонкого, с выгнутой
спинкой, в меру короткого носа приближался к смуглым губам, а крепкий
подбородок выдвигался далеко вперед. Кто сказал бы, сколько ему лет?
Улыбаясь, он казался молодым и красивым; когда улыбка пропадала, лицо его
отпугивало своей мрачностью.
не мог вспомнить.
Проливай слезы, пока это еще в твоей воле. А я, чтобы не иссяк источник
твоих слез, расскажу легенду о царях из рода Гахамана.
настоящих сказителей, и взял в руки вместо дутара кривую палку.
по несуществующим струнам. - В небе месяц плывет, в реке вода течет. Котел
сделан для того, чтобы говорить, уши - для того, чтобы слушать. Итак,
слушайте!
обветренное, горбоносое лицо стало от напряжения красным. Усмехнулся
сидевший подле Бесса бледный иранец в простой одежде. Воины придвинулись
ближе. Даже пленник перестал бить себя по голове и плакать.
жил-обитал персидский народ, - продолжал человек, одетый в шкуры леопарда.
- Жил-обитал, с богами не споря, пас лошадей и овец на просторе.
Гахаманиды им управляли, - это был, дети, славный род. И Гахаманид, по
имени Кир, стал первым царем персов.
снова заговорил:
Поражений никогда не знал. Джан! Така-тун... Помните Камбиза молодца? Он
пошел - вах! - по тропам отца. Он египтян устрашил сердца. Джан! Така-там,
така-тун... И его племянник, сын Гистаспа, Дарий крепко наносил врагам
удары - и страна персов стала, дети мои, такой могущественной, что не было
ей равной во всем мире. Не осталось на земле государства, не захваченного
персами, кроме Юнана. Не осталось на земле золота, не захваченного
персами, кроме юнанского золота. Не осталось на земле мужей, не проданных
персами в рабство, кроме юнанских мужей. Ну, как можно было такое
стерпеть? И Дарий Первый, сын Гистаспа, пошел войной на юнанов.
сказители, опять ударил пальцами по "струнам" и затянул умышленно
дребезжащим голосом:
их копье не берет. Стрелы мечет - их стрела не пробивает. Разгромили юнаны
персидских воителей Дато и Артафарна. Что за напасть?
подплывет - корабль потопят. По суше приблизится - на суше избивают. А по
воздуху лететь - крыльев нет. Что за напасть?
ни Третий - сколько их ни жило, Дариев и Артахшатров - не разгрызли
грецкий орех. Что за напасть?..
все больше тускнели, и даже Бесс, который совсем недавно так беззаботно
хохотал, сидел сейчас, наклонив голову, точно бык, и тяжело двигал
желваками. Только его сосед, бледный перс, по-прежнему усмехался.
стало, - снова заговорил певец. - И если когда-то их войско топтало поля,
что возделал Юнана народ, то нынче другая пора настала, и все получается
наоборот. Идет на восток Искендер Двурогий, и Дарий Третий уносит ноги, но
едва ли он их далеко унесет!..
сказал певцу ни слова. И Варахран догадался, что персы боятся этого
веселого человека с ясной улыбкой и тонкими, как у девушки, руками.
сдвинулись на переносице, лицо стало злым. - Почему, я спрашиваю тебя,
Дариавуш Кодоман? - Он схватил пленника за плечо. - Потому, что все вы
только берете, - берете, но не отдаете! Берете у нас и других народов
золото. Берете скот. Берете людей. Но не даете нам взамен ничего! Где,
когда и кто это терпел, а? Вот почему все бросили тебя, Дариавуш Кодоман,
в тяжелый для тебя день, и никто не подаст тебе глотка воды, когда
приблизится твой конец. Так покарал бог род Гахамана за его преступления!
твой друг, происхожу из этого рода?
удивленно, будто он свалился прямо с неба.
заведение стоит слева от Южных ворот Мараканды [Мараканда - ныне
Самарканд]. Ты часто приходил к нам и долго смотрел, как отец наносит
узоры на блюда из серебра. Я Варахран.
задолжал кругом. Налог уплатить - денег нет. Персы хотели отнять
мастерскую... и что было бы, если бы отняли? Всему семейству - конец. Ну,
я пожалел отца... в рабство подался. Три года, пока ты был на войне, я
томился в Реге, проклятой Реге, работал на правителя города. Думал -
никогда уже не увидеть мне Мараканду и старого Фраду. Но Охрамазда помог
мне. Когда Зулькарнейн взял Экбатану, мой хозяин едва не околел от страха.
Суматоха поднялась. Надзор над рабами ослаб. Я не стал медлить и покинул
этот грязный город, где за три года пролил столько слез, сколько другой не
выплачет и за тридцать лет. Ты видишь, каков я теперь? Никогда уже не
стать мне тем веселым Варахраном, какого ты видел прежде. Дорога по горам
и пустыням отняла последние силы. Голод терзает меня. Если ты не возьмешь
бедного чеканщика под свою руку, я пропаду.
моего второго коня. Даст бог, мы еще увидим родную Мараканду и выпьем вина
из чаш, изготовленных умелой рукой твоего отца.
удачу! Да...
столько пожелаешь, что я не унесу. Лучше взгляни сюда. Что висит над
огнем?
бугра внезапно показался иранец на взмыленном коне. Рот его перекосился от
ужаса. Он промчался мимо, оборонив на ходу одно слово:
разлетелись бы не так поспешно, как персы и согдийцы разбежались от
костров. Воины ловили лошадей и трясущими руками снимали путы. Беглецов
сковал такой страх, что пальцы их не слушались, узлы не развязывались,
подпруги не затягивались; животные, чувствуя возбуждение хозяев, били
копытами в землю, поднимались на дыбы. Воины бранились яростным шепотом,
словно боялись, что их услышит сам Зулькарнейн.