не вытерпел и спросил:
будь?
все, что уцелело в его памяти от прежней бурсацкой жизни. Он посмотрел
еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос:
всем телом и оборотя в то же время голову назад, чтобы видеть, не прос-
нулся ли кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
ясь, шепотом, прерывавшимся всякую минуту от внутреннего волнения. - Где
панночка? жива ли еще она?
что вся кровь вдруг прихлынула к сердцу. - Отчего ж она в городе?
воеводой в Дубне.
перь?..
едят одну землю.
сказала мне: "Ступай скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко
мне; а не помнит - чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери,
потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я преж-
де, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также
есть старая мать, - чтоб ради ее дал хлеба!"
тебя никто не увидит, все спят; я сейчас ворочусь.
Сердце его билось. Все минувшее, все, что было заглушено нынешними ко-
зацкими биваками, суровой бранною жизнью, - все всплыло разом на поверх-
ность, потопивши, в свою очередь, настоящее. Опять вынырнула перед ним,
как из темной морской пучины, гордая женщина. Вновь сверкнули в его па-
мяти прекрасные руки, очи, смеющиеся уста, густые темно-ореховые волосы,
курчаво распавшиеся по грудям, и все упругие, в согласном сочетанье соз-
данные члены девического стана. Нет, они не погасли, не исчезли в груди
его, они посторонились только, чтобы дать на время простор другим могу-
чим движеньям; но часто, часто смущался ими глубокий сон молодого коза-
ка, и часто, проснувшись, лежал он без сна на одре, не умея истолковать
тому причины.
что увидит ее опять, и дрожали молодые колени. Пришедши к возам, он со-
вершенно позабыл, зачем пришел: поднес руку ко лбу и долго тер его, ста-
раясь припомнить, что ему нужно делать. Наконец вздрогнул, весь испол-
нился испуга: ему вдруг пришло на мысль, что она умирает от голода. Он
бросился к возу и схватил несколько больших черных хлебов себе под руку,
но подумал тут же, не будет ли эта пища, годная для дюжего, неприхотли-
вого запорожца, груба и неприлична ее нежному сложению. Тут вспомнил он,
что вчера кошевой попрекал кашеваров за то, что сварили за один раз всю
гречневую муку на саламату, тогда как бы ее стало на добрых три раза. В
полной уверенности, что он найдет вдоволь саламаты в казанах, он вытащил
отцовский походный казанок и с ним отправился к кашевару их куреня,
спавшему у двух десятиведерных кабанов, под которыми еще теплилась зола.
Заглянувши в них, он изумился, видя, что оба пусты. Нужно было нечелове-
ческих сил, чтобы все это съесть, тем более что в их курене считалось
меньше людей, чем в других. Он заглянул в казаны других куреней - нигде
ничего. Поневоле пришла ему в голову поговорка: "Запорожцы как дети:коли
мало - съедят, коли много - тоже ничего не оставят". Что делать? Был,
однако же, где-то, кажется, на возу отцовского полка, мешок с белым хле-
бом, который нашли, ограбивши монастырскую пекарню. Он прямо подошел к
отцовскому возу, но на возу уже его не было: Остап взял его себе под го-
ловы и, растянувшись возле на земле, храпел на все поле. Андрий схватил
мешок одной рукой и дернул его вдруг так, что голова Остапа увала на
землю, а он сам вскочил впросонках и, сидя с закрытыми глазами, закричал
что было мочи: "Держите, держите чертова ляха! да ловите коня, коня ло-
вите!" - "Замолчи, я тебя убью!" - закричал в испуге Андрий, замахнув-
шись на него мешком. Но Остап и без того уже не продолжал речи, присми-
рел и пустил такой храп, что от дыхания шевелилась трава, на которой он
лежал. Андрий робко оглянулся на все стороны, чтобы узнать, не пробудил
ли кого-нибудь из козаков сонный бред Остапа. Одна чубатая голова, точ-
но, приподнялась в ближнем курене и, поведя очами, скоро опустилась
опять на землю. Переждав минуты две, он наконец отправился с своею но-
шею. Татарка лежала, едва дыша.
хлебов, если мне будет несподручно захватить все?
ного воза, еще один мешок с просом, взял даже в руки те хлеба, которые
хотел было отдать нести татарке, и, несколько понагнувшись под тяжестью,
шел отважно между рядами спавших запорожцев.
его.
бя бабы к добру! - Сказавши это, он оперся головою на локоть и стал
пристально рассматривать закутанную в покрывало татарку.
потом, когда поднял глаза и посмотрел на него, увидел, что уже старый
Бульба спал, положив голову на ладонь.
прихлынул. Когда же поворотился он, чтобы взглянуть на татарку, она сто-
яла пред ним, подобно темной гранитной статуе, вся закутанная в покрыва-
ло, и отблеск отдаленного зарева, вспыхнув, озарил только одни ее очи,
помутившиеся, как у мертвеца. Он дернул за рукав ее, и оба пошли вместе,
беспрестанно оглядываясь назад, и наконец опустились отлогостью в низ-
менную лощину - почти яр, называемый в некоторых местах балками, - по
дну которой лениво пресмыкался проток, поросший осокой и усеянный кочка-
ми. Опустясь в сию лощину, они скрылись совершенно из виду всего поля,
занятого запорожским табором. По крайней мере, когда Андрий оглянулся,
то увидел, что позади его крутою стеной, более чем в рост человека, воз-
неслась покатость. На вершине ее покачивалось несколько стебельков поле-
вого былья, и над ними поднималась в небе луна в виде косвенно обращен-
ного серпа из яркого червонного золота. Сорвавшийся со степи ветерок да-
вал знать, что уже немного оставалось времени до рассвета. Но нигде не
слышно было отдаленного петушьего крика: ни в городе, ни в разоренных
окрестностях не оставалось давно ни одного петуха. По небольшому бревну
перебрались они через проток, за которым возносился противоположный бе-
рег, казавшийся выше бывшего у них назади и выступавший совершенным об-
рывом. Казалось, в этом месте был крепкий и надежный сам собою пункт го-
родской крепости; по крайней мере, земляной вал был тут ниже и не выгля-
дывал из-за него гарнизон. Но зато подальше подымалась толстая монас-
тырская стена. Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой ло-
щине между им и протоком рос высокий тростник; почти в вышину человека.
На вершине обрыва видны были остатки плетня, отличавшие когда-то бывший
огород. Перед ним - широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, ди-
кий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.
Здесь татарка скинула с себя черевики и пошла босиком, подобрав осторож-
но свое платье, потому что место было топко и наполнено водою. Пробира-
ясь меж тростником, остановились они перед наваленным хворостом и фашин-
ником. Отклонив хворост, нашли они род земляного свода - отверстие, мало
чем большее отверстия, бывающего в хлебной печи. Татарка, наклонив голо-
ву, вошла первая; вслед за нею Андрий, нагнувшись сколько можно ниже,
чтобы можно было пробраться с своими мешками, и скоро очутились оба в
совершенной темноте.
татаркой и таща на себе мешки хлеба.
Лукин Евгений
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Березин Федор
Орлов Алекс