лбу и кудри на голове.
товарищами через румынскую границу, посмотреть хотели, как там, в Румынии.
Ну, вот и отправились из Кагула - местечко этакое есть в Бессарабии, около
самой границы. Ночью, конечно, потихоньку идем себе. Вдруг: стой! Кордон
таможенный, прямо на него налезли. Ну - бежать! Тут меня один солдатик и
съездил по башке. Не больно важно ударил, а все-таки с месяц я провалялся в
госпитале. И какая ведь история! Солдат-то земляком оказался! Наш,
муромский!.. Его тоже скоро в госпиталь положили - контрабандист его
испортил, ножом в живот ткнул. Очухались мы и разобрались в делах-то. Солдат
спрашивает у меня: "Это, говорит, я тебя полоснул?" - "Надо быть, ты, коли
признаешь". - "Должно, я, говорит; ты, говорит, не сердись - служба такая.
Мы думали, вы с контрабандой идете. Вот, говорит, и меня уважили - брюхо
подпороли. Ничего не поделаешь: жизнь - игра серьезная". Ну, мы и
подружились с ним. Хороший солдатик - Яшка Мазин... А кудри? Кудри? Кудри,
брат ты мой, это после тифа. Тиф у меня был. Посадили меня в Кишиневе в
тюрьму, желая судить за самовольное прохождение границы, а там у меня и
разыгрался тиф... Валялся я с ним, валялся, насилу встал. Надо быть, даже и
не встал бы, да сиделка очень уж за меня хлопотала. Я, брат, просто диву
дался - возится со мной, как с дитей, а на что я ей нужен? "Марья, говорю,
Петровна, бросьте вы эту музыку; чай, мне совестно!" А она знай себе
посмеивается. Добрая девица... Душеспасительное мне читала иногда. Ну, а я
говорю - нет ли, мол, чего этакого? Принесла книгу насчет
англичанина-матроса, который спасся от кораблекрушения на безлюдный остров и
устроил на нем себе жизнь. Интересно, страх как! Очень мне понравилась
книга; так бы туда к нему и поехал. Понимаешь, какая жизнь? Остров, море,
небо - ты один себе живешь, и все у тебя есть, и ты свободен! Там еще дикий
был. Ну, я бы дикого утопил - на кой черт он мне нужен! Мне и одному не
скучно. Ты читал такую книгу?
что: я сегодня больше не работаю, ну ее к лешему! Ладно, навихлял себе руки
и будет. Денег у меня есть рубля три да за сегодняшние полдня сорок копеек
получу. Вон сколько капитала! Значит, пойдем со мной к нам... мы не в
бараке, а тут поблизости, в горе... дыра там есть такая, очень удобная для
человеческого жительства. Вдвоем мы квартируем в ней, да товарищ болеет -
лихорадка его скрючила... Ну, так ты посиди тут, а я к подрядчику... я
скоро!..
веревку, начиная работу. Я остался сидеть на камне, поглядывая на шумную
суету, царившую вокруг меня, и на спокойное синевато-зеленое море.
и тачек, исчезала вдали. Он шел, размахивая руками, одетый в синюю
кретоновую блузу, которая была ему коротка и узка, в холщовые порты и в
тяжелые опорки. Шапка русых кудрей колыхалась на его большой голове. Иногда
он оборачивался назад и делал мне руками какие-то знаки. Весь он был
какой-то новый, оживленный, спокойно-уверенный и сильный. Всюду вокруг него
работали, трещало дерево, раскалывался камень, уныло визжали тачки,
вздымались облака пыли, что-то с грохотом падало, и люди кричали, ругались,
ухали и пели, точно стоная. Среди всей этой путаницы звуков и движений
красивая фигура моего приятеля, удалявшегося куда-то твердыми шагами, очень
резко выделялась, являясь как бы намеком на что-то, объясняющее Коновалова.
человеческого жительства". На самом деле "дыра" была весьма удобна - в горе
когда-то давно брали камень и вырубили большую четырехугольную нишу, в
которой можно было вполне свободно поместиться четверым. Но она была низка,
и над входом в нее висела глыба камня, изображая собой как бы навес, так что
для того, чтобы попасть в дыру, следовало лечь на землю перед ней и потом
засовывать себя в нее. Глубина ее была аршина три, но влезать в нее с
головой не представлялось надобности, да и было рискованно, ибо эта глыба
над входом могла обвалиться и совсем похоронить нас там. Мы не хотели этого
и устроились так: ноги и туловища сунули в дыру, где было очень прохладно, а
головы оставили на солнце, в отверстии дыры, так что если бы глыба камня над
нами захотела упасть, то она только раздавила бы нам черепа.
что мы слышали, как стучали его зубы в пароксизме лихорадки. Это был сухой и
длинный хохол: "з Пiлтавы", - задумчиво сказал он мне.
из одних дыр, и очень образно ругался, видя, что все его усилия тщетны,
ругался и все-таки продолжал кутаться. У него были маленькие черные глаза,
постоянно прищуренные, точно он всегда что-то пристально рассматривал.
шинели нечто вроде ширм, воткнув в землю палки и распялив на них шинель.
Издали долетал глухой шум работ на бухте, но ее мы не видели: справа от нас
лежал на берегу город тяжелыми глыбами белых домов, слева - море, пред нами
- оно же, уходившее в неизмеримую даль, где в мягких полутонах смешались в
фантастическое марево какие-то дивные и нежные, невиданные краски, ласкающие
глаз и душу неуловимой красотой своих оттенков...
мясо. Хочешь арбуза?
арбуз, говорил:
около него? Были бы они от этого лучше, потому оно - ласковое такое...
хорошие думы от него в душе у человека. А ну, расскажи, как ты сам жил в эти
годы?
навстречу солнцу поднимались розовато-дымчатые облака мягких очертаний.
Казалось, что со дна моря встают горы с белыми вершинами, пышно убранными
снегом, розовыми от лучей заката.
Коновалов, выслушав мою эпопею. - И что тебя к ним тянет? Тухлая там жизнь.
Ни воздуху, ни простору, ничего, что человеку надо. Люди? Люди везде есть...
Книги? Ну, будет уж тебе книги читать! Не для этого, поди-ка, ты родился...
Да и книги - чепуха. Ну, купи ее, положи в котомку и иди. Хочешь со мной
идти в Ташкент? В Самарканд или еще куда?.. А потом на Амур хватим... идет?
Я, брат, решил ходить по земле в разные стороны - это всего лучше. Идешь и
все видишь новое... И ни о чем не думается... Дует тебе ветерок навстречу и
выгоняет из души разную пыль. Легко и свободно... Никакого ни от кого
стеснения: захотелось есть - пристал, поработал чего-нибудь на полтину; нет
работы - попроси хлеба, дадут. Так - хоть земли много увидишь... Красоты
всякой. Аида?
прохладой. Кое-где уже вспыхивали звезды, гул работы в бухте прекратился,
лишь порой оттуда тихие, как вздохи, доносились возгласы людей. И когда на
нас дул ветер, он приносил с собой меланхоличный звук шороха волн о берег.
имевшая вполне определенные очертания, теперь уже представляла собою
неуклюжий ком...
язычки огня начали ласково лизать желтое смолистое дерево. Струйки дыма
вились в ночном воздухе, полном влаги и свежести моря. А вокруг становилось
все тише: жизнь точно отодвигалась куда-то от нас, звуки ее таяли и гасли во
тьме. Облака рассеялись, на темно-синем небе ярко засверкали звезды, на
бархатной поверхности моря тоже мелькали огоньки рыбачьих лодок и отраженных
звезд. Костер перед нами расцвел, как большой красно-желтый цветок...
Коновалов сунул в него чайник и, обняв колени, задумчиво стал смотреть в
огонь. Хохол, как громадная ящерица, подполз к нему.
задыхаются, теснят друг друга... Хорошая жизнь! Нет, вот она, жизнь, вот как
мы...
добыть, а то теплую хату, то и совсем была бы господская жизнь... - Он
прищурил один глаз и, усмехнувшись, посмотрел на Коновалова.
действительно нужны... тут уж ничего не поделаешь... Но большие города
все-таки ни к чему... Зачем народ сбивать в такие кучи, когда и двое-трое
ужиться между собой не могут?.. Я - вот про что! Оно, конечно, ежели
подумать, так ни в городе, ни в степи, нигде человеку места нет. Но лучше
про такие дела не думать... ничего не выдумаешь, а душу надорвешь...
которые были на его сердце в первое время нашего знакомства, слетели с него,
как шелуха, от вольного воздуха, которым он дышал в эти годы; но тон его
последней фразы восстановил предо мной приятеля все тем же ищущим своей
"точки" человеком, каким я его знал. Все та же ржавчина недоумения пред
жизнью и яд дум о ней разъедали могучую фигуру, рожденную, к ее несчастью, с
чутким сердцем. Таких "задумавшихся" людей много в русской жизни, и все они
более несчастны, чем кто-либо, потому что тяжесть их дум увеличена слепотой
их ума. Я с сожалением посмотрел на приятеля, а он, как бы подтверждая мою
мысль, тоскливо воскликнул:
того исходил я земли, сколько всякой всячины видел... Нет для меня на земле
ничего удобного! Не нашел я себе места!
равнодушно спросил хохол, вынимая из огня вскипевший чайник.
покоен? Почему люди живут и ничего себе, занимаются своим делом, имеют жен,
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Круз Андрей
Витковский Евгений