Видишь, голубчик, я тебе все расскажу: ему сватают невесту, богатую и очень
знатную; очень знатным людям родня. Отец непременно хочет, чтоб он женился
на ней, а отец, ведь ты знаешь, - ужасный интриган; он все пружины в ход
пустил: и в десять лет такого случая не нажить. Связи, деньги... А она,
говорят, очень хороша собою; да и образованием, и сердцем - всем хороша; уж
Алеша увлекается ею. Да к тому же отец и сам его хочет поскорей с плеч
долой сбыть, чтоб самому жениться, а потому непременно и во что бы то ни
стало положил расторгнуть нашу связь. Он боится меня и моего влияния на
Алешу...
знает? Ведь он только подозревал, да и то не наверное.
рассказал отцу.
в такое время?..
судить нельзя, как всех других. Будь справедлив. Ведь он не таков, как вот
мы с тобой. Он ребенок; его и воспитали не так. Разве он понимает, что
делает? Первое впечатление, первое чужое влияние способно его отвлечь от
всего, чему он за минуту перед тем отдавался с клятвою. У него нет
характера. Он вот поклянется тебе, да в тот же день, так же правдиво и
искренно, другому отдастся; да еще сам первый к тебе придет рассказать об
этом. Он и дурной поступок, пожалуй, сделает; да обвинить-то его за этот
дурной поступок нельзя будет, а разве что пожалеть. Он и на
самопожертвование способен и даже знаешь на какое! Да только до
какого-нибудь нового впечатления: тут уж он опять все забудет. Так и меня
забудет, если я не буду постоянно при нем. Вот он какой!
где ему, такому еще мальчику, жениться!
увлекается?
потребовал теперь такой жертвы?
узнать и уж потом судить. Нет сердца на свете правдивее и чище его сердца!
Что ж? Лучше, что ль, если б он лгал? А что он увлекся, так ведь стоит
только мне неделю с ним не видаться, он и забудет меня и полюбит другую, а
потом как увидит меня, то и опять у ног моих будет. Нет! Это еще и хорошо,
что я знаю, что не скрыто от меня это; а то бы я умерла от подозрений. Да,
Ваня! Я уж решилась: если я не буду при нем всегда, постоянно, каждое
мгновение, он разлюбит меня, забудет и бросит. Уж он такой; его всякая
другая за собой увлечь может. А что же я тогда буду делать? Я тогда умру...
да что умереть! Я бы и рада теперь умереть! А вот каково жить-то мне без
него? Вот что хуже самой смерти, хуже всех мук! О Ваня, Ваня! Ведь есть же
что-нибудь, что я вот бросила теперь для него и мать и отца! Не уговаривай
меня: все решено! Он должен быть подле меня каждый час, каждое мгновение; я
не могу воротиться. Я знаю, что погибла и других погубила... Ах, Ваня! -
вскричала она вдруг и вся задрожала, - что если он в самом деле уж не любит
меня! Что если ты правду про него сейчас говорил (я никогда этого не
говорил), что он только обманывает меня и только кажется таким правдивым и
искренним, а сам злой и тщеславный! Я вот теперь защищаю его перед тобой; а
он, может быть, в эту же минуту с другою и смеется про себя... а я, я,
низкая, бросила все и хожу по улицам, ищу его... Ох, Ваня!
в тоске. Я понял, что Наташа потеряла уже всякую власть над собой. Только
слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее до такого
сумасбродного решения. Но во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из
сердца. Я не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
любить его после того, что сама про него сейчас говорила? Не уважаешь его,
не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и всех для него
губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже.
Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком! Не понимаю я такой любви.
боли. - Я тебя никогда так не любила, Ваня. Я ведь и сама знаю, что с ума
сошла и не так люблю, как надо. Нехорошо я люблю его... Слушай, Ваня: я
ведь и прежде знала и даже в самые счастливые минуты наши предчувствовала,
что он даст мне одни только муки. Но что же делать, если мне теперь даже
муки от него - счастье? Я разве на радость иду к нему? Разве я не знаю
вперед, что меня у него ожидает и что я перенесу от него? Ведь вот он
клялся мне любить меня, вс° обещания давал; а ведь я ничему не верю из его
обещаний, ни во что их не ставлю и прежде не ставила, хоть и знала, что он
мне не лгал, да и солгать не может. Я сама ему сказала, сама, что не хочу
его ничем связывать. С ним это лучше: привязи никто не любит, я первая. А
все-таки я рада быть его рабой, добровольной рабой; переносить от него все,
все, только бы он был со мной, только б я глядела на него! Кажется, пусть
бы он и другую любил, только бы при мне это было, чтоб и я тут подле
была... Экая низость, Ваня? - спросила она вдруг, смотря на меня каким-то
горячечным, воспаленным взглядом. Одно мгновение мне казалось, будто она в
бреду. - Ведь это низость, такие желания? Что ж? Сама говорю, что низость,
а если он бросит меня, я побегу за ним на край света, хоть и отталкивать,
хоть и прогонять меня будет. Вот ты уговариваешь теперь меня воротиться, -
а что будет из этого? Ворочусь, а завтра же опять уйду, прикажет - и уйду,
свистнет, кликнет меня, как собачку, я и побегу за ним... Муки! Не боюсь я
от него никаких мук! Я буду знать, что от него страдаю... Ох, да ведь этого
не расскажешь, Ваня!
завтра же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не знает, что
делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж!
Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет... Не хочу
я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он
мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем же
его несчастным делать?
к нему?
Наташа как будто пошатнулась от удара. Лицо ее болезненно исказилось.
усмешкой. - Третьего дня он писал, что если я не дам ему слова прийти, то
он поневоле должен отложить свое решение - ехать и обвенчаться со мною; а
отец увезет его к невесте. И так просто, так натурально написал, как будто
это и совсем ничего... Что если он и вправду поехал к ней, Ваня?
приду сюда, чтоб поехать к ней, а потом сказать, что он прав, что он
заранее уведомлял, а я сама не пришла. Я ему надоела, вот он и отстает...
Ох, боже! Сумасшедшая я! Да ведь он мне сам в последний раз сказал, что я
ему надоела... Чего ж я жду!
вдруг, бросив мою руку, пустилась к нему. Он тоже ускорил шаги, и через
минуту она была уже в его объятиях. На улице, кроме нас, никого почти не
было. Они целовались, смеялись; Наташа смеялась и плакала, все вместе,