умерив раскаты голоса, так как неподалеку стоял сановник
клерикального толка,-- если так называемая церковь никогда у
нас не въелась по-настоящему в тело государства, а за последние
два столетия и вовсе утратила политическое значение, так это
именно потому, что те элементарные и довольно однообразные
чудеса, которые она могла предъявить, очень скоро наскучили
(клерикал отошел, и голос принца вновь вышел на волю) и не
могли тягаться с природным колдовством, avec la magie innee et
natuelle нашей родины. Возьмем далее безусловно исторических
королей и начало нашей династии. Когда Рогфрид I вступил или,
вернее, вскарабкался на шаткий трон, который он сам называл
бочкой в море, и в стране стоял такой мятеж и неразбериха, что
его попытка воцариться казалась детской мечтой,-- помните,
первое, что он делает по вступлении на престол,-- он немедленно
чеканит круны и полкруны и гроши с изображением шестипалой
руки,-- почему рука? почему шесть пальцев? -- ни один историк
не может выяснить, да и сам Рогфрид вряд ли знал, но факт тот,
что эта магическая мера сразу умиротворила страну. Далее, когда
при его внуке датчане попробовали навязать нам своего
ставленника и тот высадился с огромными силами,-- вдруг,
совершенно просто, партия -- я забыл, как ее звали,-- словом
изменники, без помощи которых не случилось бы всей затеи,--
отправили к нему гонца с вежливым извещением о невозможности
для них впредь поддерживать завоевателя, ибо, видите ли,
"вереск (т. е. вересковая равнина, по которой продавшееся
войско должно было пройти, чтобы слиться с силами иноземца)
опутал измене стремена и ноги и не пускает далее", что,
по-видимому, следует понимать буквально, а не толковать в духе
тех плоских иносказаний, которыми питают школьников. Затем...
да, вот чудный пример,-- королева Ильда,-- не забудем
белогрудой и любвеобильной королевы Ильды, которая все
государственные трудности разрешала путем заклинаний, да так
успешно, что всякий неугодный ей человек терял рассудок,-- вы
сами знаете, что до сих пор в народе убежища для сумасшедших
зовутся ildeham. Когда же он, этот народ, начинает участвовать
в делах законодательных и административных,-- до смешного ясно,
что магия на его стороне, и уверяю вас, что, если бедный король
Эдарик никак не мог усесться во время приема выборных, виной
тому был вовсе не геморрой. И так далее, и так далее (принцу
уже начинала надоедать им выбранная тема)... жизнь страны, как
некая амфибия, держит голову в простой северной
действительности, а брюхо погружает в сказку, в густое,
живительное волшебство,-- недаром у нас каждый мшистый камень,
каждое старое дерево участвовало хоть раз в том или другом
волшебном происшествии. Вот тут находится молодой студент, он
изучил предмет и, думаю, подтвердит мое мнение".
поражался тем, до чего они совпадают с его собственными
мыслями. Правда, ему казалось, что хрестоматийный подбор
примеров, производимый речистым наследником, несколько
грубоват; что все дело не столько в разительных проявлениях
чудесного, сколько в оттенках его, глубоко и вместе туманно
окрашивающих историю Острова. Но с основным положением он был
безусловно согласен,-- так он и ответил, опустив голову и кивая
самому себе. Только гораздо позже он понял, что совпадение
мыслей, так удивившее, было следствием почти бессознательной
хитрости со стороны их прокатчика, у которого несомненно было
особого рода чутье, позволявшее ему угадывать лучшую приманку
для всякого свежего слушателя.
совершенно не зная, о чем с ним говорить, спросил его, сколько
студентов в университете. Тот смешался,-- не знал, сколько,--
был слишком ненаходчив, чтобы назвать любую цифру. "Пятьсот?
Тысяча?" -- допытывался король с какой-то ребяческой надеждой в
тоне. "Наверное, больше",-- примирительно добавил он, не
добившись вразумительного ответа и, немного подумав, еще
спросил, любит ли племянник верховую езду. Тут вмешался
наследник, с присущей ему сочной непринужденностью предложив
двоюродному брату совместную прогулку в ближайший четверг.
"Удивительно, до чего он стал похож на мою бедную сестрицу,--
проговорил король с машинальным вздохом, снимая очки и суя их
обратно в грудной карманчик коричневой, с бранденбурами,
куртки.-- Я слишком беден,-- продолжал он, чтобы подарить тебе
коня, но у меня есть чудный хлыстик,-- Гостен (обратился он к
министру двора), где чудный хлыстик с собачьей головкой?
Разыщите потом и дайте ему,-- интересная вещица, историческая
вещица,-- ну так вот, очень рад, а коня не могу, пара кляч
есть, да берегу для катафалка, не взыщи -- беден..." ("Il ment"
(Он лжет (франц.)) ,-- сказал принц вполголоса и отошел,
напевая.)
летело перламутровое небо, склонялся лозняк по оврагам, копыта
вышлепывали брызги из жирных луж в шоколадных колеях, каркали
вороны, а потом, за мостом, всадники свернули в сторону и
поехали рысью по темному вереску, над которым там и сям
высилась тонкая, уже желтеющая береза. Наследный принц оказался
отличным наездником, хотя, видимо, в манеже не учился: посадка
была никакая, и его тяжелый, широкий, вельветином и замшей
обтянутый зад, ухающий вверх и вниз на седле, да округлые,
склоненные плечи возбуждали в его спутнике какую-то странную,
смутную жалость, которая совершенно рассеивалась, когда Кр.
смотрел на толстощекое, розовое, разящее здоровьем и
самодовольством лицо принца и слушал его напористую речь.
сказать, введший в моду дурной французский язык при дворе)
высмеял "ce machin ridicule" (Это забавное устройство (франц.))
, который, по его словам, сынок конюха забыл у королевского
подъезда,-- "et mon bonhomme de pиre, tu sais, a une vraie
passion pour les objets trouvйs" (А у моего папочки, как ты
знаешь, подлинная страсть к находкам (франц. )) .
книгах этого ведь не сказано..."
вспомнить, какую случайную мысль он тогда развивал перед
двоюродным братом.
--,--".
лучший способ разделаться с выдохшейся темой: -- Только
знаешь,-- сказал он,-- я тогда не докончил,-- слишком было
ушасто. Видишь ли,-- все наше теперешнее несчастье, эта
странная тоска государства, инертность страны, вялая ругань в
пеплерхусе,-- все это так потому, что самая сила чар, и
народных и королевских, как-то сдала, улетучилась и наше
отечественное волхвование превратилось в пустое фокусничание.
Но не будем сейчас говорить об этих грустных предметах, а
обратимся к веселым. Скажи, ты в университете, верно, немало
обо мне наслышался... Воображаю! Скажи, о чем говорилось? Что ж
ты молчишь? Говорилось, что я развратен, не так ли?" "Я сплетен
не слушал, но кое-что в этом роде болтали". "Что ж, молва --
поэзия правды. Ты еще мальчик -- и довольно красивый мальчик в
придачу,-- так что многого ты сейчас не поймешь. Я тебе только
одно замечу: все люди в сущности развратны, но когда это
делается под шумок, когда второпях, скажем, обжираешься
вареньем в темном углу или Бог знает что поручаешь собственному
воображению,-- о, это не в счет, это преступлением не зовется;
когда же человек откровенно и трудолюбиво удовлетворяет
желания, навязанные ему требовательным телом,-- тогда люди
начинают трубить о беспутстве! И еще: если бы в моем случае это
законное удовлетворение просто сводилось все к одному и тому же
однообразному приему, общественное мнение с этим бы
примирилось,-- разве что пожурило бы меня за слишком частую
смену любовниц... но. Боже мой, какой поднимается шум оттого,
что я не придерживаюсь канонов распутства, а собираю мед
повсюду, люблю все -- и тюльпан и простую травку,-- потому что,
видишь ли,-- докончил принц, улыбаясь и щурясь,-- я собственно
ищу только дробь прекрасного, целое предоставляю добрым
бюргерам, а эта дробь может найтись в балерине и в грузчике, в
пожилой красавице и в молодом всаднике".
вы ищете форму..." Принц придержал коня и захохотал. "Ну,