Лизы, которая, как видно, неожиданно поразила его. Дядя, слушая разговор сестры
с графом, с готовой речью на устах выжидал случая порассказать свои
кавалерийские воспоминания. Граф за чаем, закурив свою крепкую сигару, от
которой с трудом сдерживала кашель Лиза, был очень разговорчив, любезен,
сначала, в промежутки непрерывных речей Анны Федоровны, вставляя свои рассказы,
а под конец один овладев разговором. Одно немного странно поражало его
слушателей: в рассказах своих он часто говорил слова, которые, не считаясь
предосудительными в его обществе, здесь были несколько смелы, причем Анна
Федоровна пугалась немного, а Лиза до ушей краснела; но граф не замечал этого и
был всё так же спокойно прост и любезен. Лиза молча наливала стаканы, не подавая
в руки гостям, ставила их поближе к ним и, еще не оправясь от волнения, жадно
вслушивалась в речи графа. Его незамысловатые рассказы, запинки в разговоре
понемногу успокоивали ее. Она не слышала от него предполагаемых ею очень умных
вещей, не видела той изящности во всем, которую она смутно ожидала найти в нем.
Даже при третьем стакане чаю, после того, как робкие глаза ее встретились раз с
его глазами и он не опустил их, а как-то слишком спокойно продолжал, чуть-чуть
улыбаясь, глядеть на нее, она почувствовала себя даже несколько враждебно
расположенной к нему и скоро нашла, что не только ничего не было в нем
особенного, но он нисколько не отличался от всех тех, кого она видела, что не
стоило бояться его, - только ногти чистые, длинные, а даже и красоты особенной
нет в нем. Лиза вдруг, не без некоторой внутренней тоски расставшись с своей
мечтой, успокоилась, и только взгляд молчаливого корнета, который она
чувствовала устремленным на себя, беспокоил ее. "Может быть, это не он, а он!"
думала она.
место.
- Да вы отдохнуть не хотите ли, граф? - спрашивала она. - Так чем бы вас занять,
дорогих гостей? - продолжала она после отрицательного ответа. - Вы играете в
карты, граф? Вот бы вы, братец, заняли, партию бы составили во что-нибудь...
- Да ведь вы сами играете в преферанс, - отвечал кавалерист, - так уж вместе
давайте. Будете, граф? И вы будете?
Офицеры изъявили согласие делать всё то, что угодно будет любезным хозяевам.
Лиза принесла из своей комнаты свои старые карты, в которые она гадала о том,
скоро ли пройдет флюс у Анны Федоровны, вернется ли нынче дядя из города, когда
он уезжая, приедет ли сегодня соседка и т. д. Карты эти, хотя служили уже месяца
два, были почище тех, в которые гадала Анна Федоровна.
- Только вы не станете по маленькой играть, может быть? - спросил дядя. - Мы
играем с Анной Федоровной по полкопейки... И то она нас всех обыгрывает.
- Ах, по чем прикажете, я очень рад, - отвечал граф. - Ну, так по копейке
ассигнациями! Уж для дорогих гостей идет: пускай они меня обыграют, старуху, -
сказала Анна Федоровна, широко усаживаясь в своем кресле и расправляя свою
мантилию.
"А, может, и выиграю у них целковый", - подумала Анна Федоровна, получившая под
старость маленькую страсть к картам.
- Хотите, я вас выучу с табелькой играть, - сказал граф, - и с мизерами! Это
очень весело.
Всем очень понравилась новая петербургская манера. Дядя уверял даже, что он ее
знал, и это то же, что в бостон было, но забыл только немного. Анна же Федоровна
ничего не поняла и так долго не понимала, что нашлась вынужденной, улыбаясь и
одобрительно кивая головой, утверждать, что теперь она поймет, и всё для нее
ясно. Немало было смеху в середине игры, когда Анна Федоровна с тузом и королем
бланк говорила мизер и оставалась с шестью. Она даже начинала теряться, робко
улыбаться и торопливо уверять, что не совсем еще привыкла по-новому. Однако на
нее записывали, и много, тем более, что граф по привычке играть большую
коммерческую игру играл сдержанно, подводил очень хорошо и никак не понимал
толчков под столом ногой корнета и грубых его ошибок в вистованьи.
Лиза принесла еще пастилы, трех сортов варенья и сохранившиеся особенного
моченья опортовые яблоки и остановилась за спиной матери, вглядываясь в игру и
изредка поглядывая на офицеров и в особенности на белые с тонкими, розовыми,
отделанными ногтями руки графа, которые так опытно, уверенно и красиво бросали
карты и брали взятки.
Опять Анна Федоровна, с некоторым азартом перебивая у других, докупившись до
семи, обремизилась без трех и, по требованию братца уродливо изобразив какую-то
цифру, совершенно растерялась и заторопилась.
- Ничего, мамаша: еще отыграетесь!.. - улыбаясь, сказала Лиза, желая вывести
мать из смешного положения. - Вы дяденьку обремизите раз, тогда он попадется.
- Хоть бы ты мне помогла, Лизочка! - сказала Анна Федоровна, испуганно глядя на
дочь. - Я не знаю, как это...
- Да и я не знаю поэтому играть, - отвечала Лиза, мысленно считая ремизы матери.
- А вы этак много проиграете, мамаша! И Пимочке на платье не останется, -
прибавила она шутя.
- Да, этак легко можно рублей десять серебром проиграть, - сказал корнет, глядя
на Лизу и желая вступить с ней в разговор.
- Разве мы не ассигнациями играем? - оглядываясь на всех спросила Анна
Федоровна.
- Я не знаю, как, только я не умею считать ассигнациями, - сказал граф. - Как
это? То есть что это ассигнации?
- Да теперь уж никто ассигнациями не считает, - подхватил дядюшка, который играл
кремешком и был в выигрыше.
Старушка велела подать шипучки, выпила сама два бокала, раскраснелась и,
казалось, на всё махнула рукой. Даже одна прядь седых волос выбилась у ней
из-под чепца, и она не поправляла ее. Ей, верно, казалось, что она проиграла
миллионы, и что она совсем пропала. Корнет всё чаще и чаще толкал ногой графа.
Граф списывал ремизы старушки. Наконец, партия кончилась. Как ни старалась Анна
Федоровна, кривя душою, прибавлять свои записи и притворяться, что она ошибается
в счете и не может счесть, как ни приходила в ужас от величины своего проигрыша,
в конце расчета оказалось, что она проиграла девятьсот двадцать призов. "Это
ассигнациями выходит девять рублей?" несколько раз спрашивала Анна Федоровна и
до тех пор не поняла всей громадности своего проигрыша, пока братец, к ужасу ее,
не объяснил, что она проиграла тридцать два рубля с полтиной ассигнациями, и что
их нужно заплатить непременно. Граф даже не считал своего выигрыша, а тотчас по
окончании игры встал и подошел к окну, у которого Лиза устанавливала закуску и
выкладывала на тарелку грибки из банки к ужину, и совершенно спокойно и просто
сделал то, чего весь вечер так желал и не мог сделать корнет - вступил с ней в
разговор о погоде.
Корнет же в это время находился в весьма неприятном положении. Анна Федоровна с
уходом графа и особенно Лизы, поддерживавшей ее в веселом расположении духа,
откровенно рассердилась.
- Однако как досадно, что мы вас так обыграли, - сказал Полозов, чтоб сказать
что-нибудь. - Это просто бессовестно.
- Да еще бы выдумали какие-то табели да мизеры! Я в них не умею: как же
ассигнациями-то сколько же выходит всего? - спрашивала она.
- Тридцать два рубля, тридцать два с полтинкой, - твердил кавалерист, находясь
под влиянием выигрыша в игривом расположении духа, - давайте-ка денежки,
сестрица... давайте-ка.
- И дам вам все; только уж больше не поймаете, нет! Это я и в жизнь не
отыграюсь.
И Анна Федоровна ушла к себе, быстро раскачиваясь, вернулась назад и принесла
девять рублей ассигнациями. Только по настоятельному требованию старичка она
заплатила все.
На Полозова нашел некоторый страх, чтобы Анна Федоровна не выбранила его, ежели
он заговорит с ней. Он молча, потихоньку отошел от нее и присоединился к графу и
Лизе, которые разговаривали у открытого окна.
В комнате на накрытом для ужина столе стояли две сальные свечи. Свет их изредка
колыхался от свежего, теплого дуновения майской ночи. В окне, открытом в сад,
было тоже светло, но совершенно иначе, чем в комнате. Почти полный месяц, уже
теряя золотистый оттенок, всплывал над верхушками высоких лип и больше и больше
освещал белые, тонкие тучки, изредка застилавшие его. На пруде, которого
поверхность, в одном месте посеребренная месяцем, виднелась сквозь аллеи,
заливались лягушки. В сиреневом душистом кусте под самым окном, изредка медленно
качавшем влажными цветами, чуть-чуть перепрыгивали и встряхивались какие-то
птички.
- Какая чудная погода! - сказал граф, подходя к Лизе и садясь на низкое окно. -
Вы, я думаю, много гуляете?
- Да, - отвечала Лиза, не чувствуя почему-то уже ни малейшего смущения в беседе
с графом, - я по утрам, часов в семь, по хозяйству хожу, так и гуляю немножко с
Пимочкой - маменькиной воспитанницей.
- Приятно в деревне жить! - сказал граф, вставив в глаз стеклышко, глядя то на
сад, то на Лизу. - А по ночам, при лунном свете вы не ходите гулять?
- Нет. А вот в третьем годе мы с дяденькой каждую ночь гуляли, когда луна была.
На него странная какая-то болезнь - бессонница - находила. Как полная луна, так
он заснуть не мог. Комнатка же его, вот эта, прямо на сад, и окошко низенькое:
луна прямо к нему ударяла.
- Странно, - заметил граф. - Да ведь это ваша комнатка, кажется?
- Нет, я только нынче тут ночую. Мою комнату вы занимаете.
- Неужели?... Ах, Боже мой!... Век себе не прощу этого беспокойства, - сказал
граф, в знак искренности чувства выбрасывая стеклышко из глаза, - ежели бы я
знал, что я вас потревожу...
- Что за беспокойство! Напротив, я очень рада: дяденькина комнатка такая
чудесная, веселенькая, окошечко низенькое, я буду там себе сидеть, пока не
засну, или в сад перелезу, погуляю еще на ночь.
"Экая славная девочка! - подумал граф, снова вставив стеклышко, глядя на нее, и,
как будто усаживаясь на окне, стараясь ногой тронуть ее ножку. - И как она хитро
дала мне почувствовать, что я могу увидеть ее в саду у окна, коли захочу". Лиза
даже потеряла в его глазах большую часть прелести: так легка ему показалась
победа над нею.
- А какое должно быть наслаждение, - сказал он, задумчиво вглядываясь в темные
Шломо Вульф
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Влодавец Леонид
Шекли Роберт