его и откланялся.
неделю я дал публичный сеанс, в котором не приняли участия ни Вальвиль,
ни Синебрюхов - французский и русский учителя фехтования, - а только
любители из публики.
полученных мною ударов. Скажу только то, что уже во время сеанса наш
посол, граф де ла Ферроне, пригласил меня давать уроки своему сыну,
графу Шарлю, и что на следующий день я получил много хвалебных писем,
между прочим, от герцога Вюртембергского, который тоже просил меня
давать уроки его сыну, и графа Бобринского, который сам стал брать у
меня уроки.
знатока своего дела. Теперь вам необходим официальный аттестат. Вот
письмо к адъютанту великого князя. Сам князь уже наслышан о вас.
Возьмите с собой прошение на высочайшее имя, польстите Константину и
постарайтесь заручиться его протекцией.
сказать, учтив ли он будет со мной?
много чести. Вы считаете нас цивилизованными людьми, тогда как мы
варвары. Вот письмо, но я ни за что не ручаюсь: все зависит от хорошего
или дурного расположения духа великого князя. Выберите надлежащий
момент. Вы француз, - стало быть, человек ловкий. Вам нужно выдержать
борьбу и одержать победу. - Да, но я не хочу толкаться в передних и
боюсь дворцовых интриг. Уверяю вас, ваше сиятельство, я предпочел бы
всему этому настоящую дуэль.
обычаям. А как он вышел из положения, явившись в Версаль?
граф Чернышев и полковник Муравьев просили меня передать вам, что они
хотели бы брать у вас уроки фехтования.
воспользуюсь вашим советом и рискну.
великом князе, к которому должен был пойти. Мне легче было бы пойти на
медведя, чем обратиться с просьбой к нему, этому странному человеку, в
характере которого было столько же хороших, сколько и дурных черт.
Глава 5
унаследовал характер своего отца со всеми его странностями.
нравились военные учения. Фехтовать, скакать верхом, командовать армией
казалось ему делом куда более полезным для великого князя, чем занятия
живописью, ботаникой или астрономией. В этом отношении он походил на
своего отца, императора Павла. Со временем он так пристрастился к
военному делу, что даже в ночь после своей свадьбы встал в пять часов
утра, чтобы провести учение с солдатами, охранявшими его дворец.
послал его в Италию, чтобы он завершил свое военное образование под
началом фельдмаршала Суворова. Но такой наставник, как Суворов,
знаменитый столько же своим мужеством, сколько и странностями характера,
мало подходил для того, чтобы отучить Константина от собственных
странностей. В результате они не только не сгладились, а настолько
увеличились, что вполне могло показаться, будто он унаследовал безумие
своего отца.
Польши. Во главе этого воинственного народа его воинственные наклонности
еще более развились. Лучшим развлечением для него были парады, смотры и
учения. Зимой и летом жил ли он в Брюлевском дворце около Саксонского
сада или в Бельведерском дворце, он вставал в три часа утра и надевал
свой генеральский мундир. Ни один слуга не помогал ему при этом. Сидя за
круглым столом в комнате, увешанной рисунками мундиров всех полков
армии, он просматривал приказы, принесенные накануне полковником
Аксамиловским, одобрял их или, наоборот, отменял. За этим занятием он
проводил время до девяти часов утра, затем, наскоро позавтракав,
отправлялся на Саксонскую площадь, где его уже ждали два пехотных полка
и один эскадрон кавалерии, чьи оркестры встречали его появление маршем,
сочиненным Курпинским. Вслед за этим начинался смотр. Солдаты проходили
безошибочно правильными рядами мимо великого князя, который обычно
являлся на эти учения одетым в зеленый охотничий костюм, с мягкой шляпой
на голове, украшенной петушиными перьями.
голубых глаз с длинными густыми ресницами. Быстрый взгляд, небольшой
курносый нос и длинная нижняя губа придавали его лицу какое-то странное
и вместе с тем свирепое выражение. При звуках военной музыки, при виде
людей, им обученных, которые шли мимо церемониальным маршем, он забывал
обо всем на свете: глаза его загорались, лицо заливала краска, руки
сжимались в кулаки, а ноги притоптывали в такт проходившим войскам. Он
был крайне доволен, когда все шло хорошо, и приходил в неописуемый гнев,
если во время учения или смотра случалось какое-нибудь нарушение
дисциплины.
наказывались карцером, а офицеров - разжалованием. Эта жестокость
распространялась не только на людей, но и на животных. Однажды он велел
повесить обезьяну, которая производила слишком много шума. В другой раз,
когда лошадь под ним оступилась, она была наказана тысячей ударов
плетью. В третий раз он приказал застрелить собаку, разбудившую его
ночью своим воем.
буквально катался по полу от смеха, радостно потирал себе руки и топал
ногами. В такие минуты он хватал первого попавшегося ребенка, вертел его
во все стороны, щипал, дергал за нос, заставлял целовать себя, а затем
дарил ему золотую монету. А порой он не гневался и не радовался, а
пребывал в состоянии полнейшего равнодушия и глубокой меланхолии. Он
испытывал тогда необычайную слабость, стонал и катался по дивану или по
полу. В такие минуты никто не смел приближаться к нему, кроме высокой
бледной женщины, одетой в простое белое платье с голубым поясом. Эта
женщина оказывала на него магическое влияние: она садилась около него,
он клал ей голову на колени, плакал, потом засыпал и просыпался
совершенно здоровым. Женщина эта была Анна Грудзинская, ангел-хранитель
Польши.
стал вдруг боязлив, как ребенок. Он, перед которым все дрожали, который
распоряжался жизнью отцов и честью дочерей, робко попросил у старика
отца Анны ее руку, умоляя не отказывать ему, ибо без нее он жить не
может. Старик не отказал великому князю, и последний добился согласия
дочери. Требовалось еще разрешение императора.
Олимпийскому, заставлял всех трепетать перед собой, отдал корону за
сердце молодой девушки, иными словами, ради любимой женщины отказался от
империи, занимающей седьмую часть земного шара и населенной пятьюдесятью
тремя миллионами людей.
Лович.
Петербург, как поговаривали, тайно, узнав в Варшаве об обширном
заговоре, охватившем всю Россию. Но нити этого заговора, находившиеся в
его руках, оборвались благодаря упорству двух арестованных им
заговорщиков. Как видно, обстоятельства мало благоприятствовали тому,
чтобы обращаться к великому князю с такой пустяшной просьбой, как моя.
к адъютанту великого князя и с прошением на имя императора Александра.
После двух часов езды по великолепной дороге, - слева шли загородные
дома, а справа простиралась до самого Финского залива огромная равнина -
мы приехали в Стрельню. Около почты на Большой улице мы свернули
направо, и спустя несколько минут я оказался у дворца великого князя.
Часовые преградили мне путь, но я показал им письмо, и меня пропустили.
гостиной, окна которой выходили в прелестный сад, пока дежурный офицер
относил мое письмо. Минуту спустя он вернулся и предложил мне следовать
за ним.
свежо, хотя только что наступил сентябрь. Он диктовал какую-то депешу
адъютанту, сидевшему рядом с ним.
закрылась за мной дверь, как великий князь, не меняя позы, посмотрел на
меня своим пронизывающим взглядом и спросил: