не сыскать, а ведь ты не был пьян, как я, когда попал сюда! Охота на ко-
тиков - это рай для моряка, но только не на этом судне. Помощник положил
начало, но, помяни мое слово, у нас будут и еще покойники до конца пла-
вания. Между нами говоря, этот Волк Ларсен сущий дьявол, и "Призрак" то-
же стал адовой посудиной, с тех пор как попал к этому капитану. Что я,
не знаю, что ли! Не помню я разве, как два года назад в Хакодате у него
взбунтовалась команда и он застрелил четырех матросов. Я-то в то время
плавал на "Эмме Л. ", мы стояли на якоре в трехстах ярдах от "Призрака".
И еще в том же году он убил человека одним ударом кулака. Да, да, так и
уложил на месте! Хватил по голове, и она треснула, как яичная скорлупа.
А что он выкинул с губернатором острова Кура и с начальником тамошней
полиции! Эти два японских джентльмена явились к нему на "Призрак" в гос-
ти, и с ними были их жены, хорошенькие, словно куколки. Ну, точь-в-точь,
как рисуют на веерах. А когда пришло время сниматься с якоря, он спустил
мужей в их сампан и будто случайно не успел спустить жен. Через неделю
этих бедняжек высадили на берег по другую сторону острова, и ничего им
не оставалось, как брести домой через горы в своих игрушечных соломенных
сандалиях, которых не могло хватить и на одну милю. Что я, не знаю, что
ли! Зверь он, этот Волк Ларсен, вот что! Зверь, о котором еще в Апока-
липсисе сказано. И добром он не кончит... Только помни, я тебе ничего не
говорил! И словечка не шепнул. Потому что старый толстый Луис поклялся
вернуться живым из этого плавания, даже если все остальные пойдут на
корм рыбам.
так зовут! Да, он волк, настоящий волк! Бывает, что у человека каменное
сердце, а у этого и вовсе сердца нет. Волк, просто волк, и все тут! Вер-
но ведь, эта кличка здорово ему пристала?
набирать себе экипаж?
ле, хоть на море? - с кельтской горячностью возразил Луис. - Разве ты
увидел бы меня на борту этой шхуны, если бы я не был пьян, как свинья,
когда подмахнул контракт?
Взять хоть наших охотников. А другие, бедняги, матросня с бака, сами не
знали, куда они нанимаются. Ну да они еще узнают! Узнают и проклянут тот
день, когда родились на свет! Жаль мне их, но я должен прежде всего ду-
мать о толстом старом Луисе и о том, что его ждет. Только, смотри, мол-
чок! Я тебе ни слова не говорил.
как отличался необычайной словоохотливостью. - Дай срок, они еще разой-
дутся и покажут себя. Ну да Ларсен живо их скрутит. Только он и может
нагнать на них страху. Вот, возьми хоть моего охотника Хорнера. Уж такой
тихоня с виду, спокойный да вежливый, прямо как барышня, воды, кажется,
не замутит. А ведь в прошлом году укокошил своего рулевого. Несчастный
случай, и все. Но я встретил потом в Иокогаме гребца, и он рассказал
мне, как было дело. А этот маленький чернявый проходимец Смок - ведь он
отбыл три года на сибирских соляных копях за браконьерство: охотился в
русском заповеднике на Медном острове. Его там сковали нога с ногой и
рука с рукой с другим каторжником. Так вот на работе между ними что-то
вышло, и Смок отправил своего товарища из шахты наверх в бадьях с солью.
Только отправлял он его по частям: сегодня - ногу, завтра - руку, после-
завтра - голову...
и нем и другим советую помалкивать, если им жизнь дорога. Что я говорил?
Да только, что все они замечательные ребята и он тоже, чтоб его черт
побрал, чтоб ему гнить в чистилище десять тысяч лет, а потом провалиться
в самую преисподнюю!
попал на борт, казался мне наиболее прямодушным из всей команды. Это бы-
ла простая, открытая натура. Его честность и мужественность бросались в
глаза, и в то же время он был очень скромен, почти робок. Однако робким
его все же нельзя было назвать. Чувствовалось, что он способен отстаи-
вать свои взгляды и обладает чувством собственного достоинства. Мне за-
помнилась моя первая встреча с ним и то, как он не пожелал, чтобы ковер-
кали его фамилию. О нем и об этих его особенностях Луис высказался так
(слова его звучали пророчеством):
у нас на шлюпке. Но с Волком Ларсеном у него дойдет до беды, это как
пить дать. Уж я-то знаю! Я вижу, как надвигается буря. Я говорил с Джон-
соном по-братски, но он не желает тушить огни и вывешивать фальшивые
сигналы. Чуть что не по нем, начинает ворчать, а на судне всегда найдет-
ся гад, который донесет на него. Волк силен, а эта волчья порода не тер-
пит силы в других. Он видит, что и Джонсон силен и его не согнуть, -
этот не станет благодарить и кланяться, если его обложат или влепят по
морде. Эх, быть беде! Быть беде! И бог весть, где я возьму тогда другого
гребца! Вы знаете, что сделал этот дурак, когда старик назвал его "Ион-
сон". "Меня зовут Джефконсон, сэр", - поправляет он капитана да еще на-
чинает выговаривать это буква за буквой. Вы бы поглядели на старика! Я
думал, он пристукнет его на месте. Ну, на этот раз он его не убил, но он
еще обломает этого шведа, или я мало смыслю в том, что бывает у нас на
море.
"сэр", прибавлять это к каждому слову. Обнаглел он так отчасти потому,
что Волк Ларсен, по-видимому, к нему благоволит. Вообще Ото неслыханная
вещь, на мой взгляд, чтобы капитан водил дружбу с коком, но таков каприз
Волка Ларсена. Он два или три раза случалось, что он просовывал голову в
камбуз и принимался благодушно поддразнивал кока. А сегодня после обеда
минут пятнадцать болтал с ним на юте. После этой беседы Магридж ринулся
в камбуз, сияя и гадко ухмыляясь во весь рот, и за работой все время на-
певал себе под нос какие-то уличные песенки чудовищно гнусавым фальце-
том.
Знаю, как себя с ним вести, и меня всюду ценят. Вот хотя бы с последним
шкипером - я, когда хотел, запросто заходил к нему в каюту поболтать и
пропустить стаканчик. "Магридж, - говорил он мне, - Магридж, а ведь ты
ошибся в своем призвании!" "А что это за призвание?" - спрашиваю. "Ты
должен был родиться джентльменом, чтобы тебе никогда не пришлось своим
трудом зарабатывать на жизнь". Убей меня бог, Хэмп, если он не сказал
так - слово в слово! А я слушаю его и сижу у него в каюте, как у себя
дома, курю его сигары и пью его ром!
был мне так ненавистен. Масленый, вкрадчивый тон кока, его гаденькая
улыбочка, его невероятное самомнение так действовали мне на нервы, что
меня бросало в дрожь. Это была, безусловно, самая омерзительная лич-
ность, какую я когда-либо встречал. К тому же он был неописуемо нечис-
топлотен, а так как вся пища проходила через его руки, то я, мучимый
брезгливостью, старался есть то, к чему он меньше прикасался.
Грязь так въелась в кожу, что я не мог отмыть ее даже щеткой. Ногти по-
чернели и обломались, на ладонях вскочили волдыри, а однажды, потеряв
равновесие во время качки и привалившись к плите, я сильно обжег себе
локоть. Колено тоже продолжало болеть. Опухоль держалась, и коленная ча-
шечка все еще не стала на место. С утра до ночи я должен был ковылять по
кораблю, и это отнюдь не приносило пользы моей искалеченной ноге. Я
знал, что ей необходим отдых.
всю свою жизнь отдыхал, сам того не сознавая. А теперь, если бы мне уда-
лось посидеть полчасика, ничего не делая, не думая ни о чем, - это пока-
залось бы мне величайшим блаженством на свете. Зато все это явилось для
меня как бы откровением. Да, теперь я знаю, каково приходится трудовому
люду! Мне и не снилось, что работа может быть так чудовищно тяжела. С
половины шестого утра и до десяти вечера я раб всех и каждого и не имею
ни минуты для себя, кроме тех кратких мгновений, которые удается урвать
в конце вечерней вахты. Стоит мне залюбоваться на миг сверкающим на
солнце морем или заглядеться, как один матрос бежит по бушприту, а дру-
гой карабкается наверх по вантам, и тотчас за моей спиной раздается не-
навистный голос: "Эй, Хэмп! Ты что там рот разинул! Думаешь, не вижу?"
Смок и Гендерсон подрались. Гендерсон самый опытный из охотников. Это
флегматичный парень, и его трудно раскачать, но, верно, уж его раскача-
ли, потому что Смок ходит с подбитым глазом и сегодня за ужином смотрел
зверем.
бость и черствость этих людей. В нашей команде есть новичок, по имени
Гаррисон, неуклюжий деревенский парень, которого, должно быть, толкнула
на это первое плавание жажда приключений. При слабом и часто меняющемся
противном ветре шхуне приходится много лавировать. В таких случаях пару-
са переносят с одного борта на другой, а наверх посылают матроса - пере-
нести фор-топсель. Гаррисон был наверху, когда шкот заело в блоке, через
который он проходит на ноке гафеля. Насколько я понимаю, было два спосо-
ба очистить шкот: либо спустить фок, что было сравнительно легко и не
сопряжено с опасностью, либо добраться по дирик-фалу до нока гафеля -
предприятие весьма рискованное.
мальчишка трусит. Да и не мудрено - ведь ему предстояло подняться на во-
семьдесят футов над палубой, доверив свою жизнь тонким, колеблющимся
снастям. При более ровном ветре опасность была бы не так велика, но
"Призрак" качало на длинной волне, как скорлупку, и при каждом крене
Суворов Виктор
Махров Алексей
Маккэфри Энн
Прозоров Александр
Грабб Джеф
Березин Федор