Буря с воем неслась из обители Зимы на севере, а "Брнстольская дева",
смеясь над ней, бежала наискосок, на юго - запад. Стало очень холодно,
оледеневшие полотнища звенели под ветром, как струны гигантской арфы
под пальцами сумасшедшего великана, и реи жалобно стонали, взывая к
рвущимся вперед парусам.
радости борьбы. Собираясь на баке, матросы хвалили его быстроту и
крепость. А Генри упивался бурей, как юный бог. Бешенство ветра было
его бешенством. Ему нравилось стоять на палубе, держаться за мачту,
резать ветер подбородком, как бушприт разрезал валы, и ликующе петь,
изливая радость, разрывающую ему грудь - радость, подобную боли. Холод
промыл линзы его глаз, и он яснее видел дали, смыкавшиеся кольцом
вокруг него. И прежнее желание слилось с новым - обрести крылья и
взмыть в беспредельное небо. Корабль превращался в качающуюся,
содрогающуюся темницу, потому что он всем своим существом устремлялся
вперед и ввысь. О, стать бы богом и покорить бурю, а не покоряться ей!
Пряность ветра утоляла голод и звала, влекла его вперед. Он готов был
взвалить на плечи груз всего мира, и стихии вливали в его мышцы новую
силу.
как и набросились на них, и впереди теперь лежала ясная чистая морская
гладь. Корабль бежал под всеми парусами, и надувал их вечный пассат,
свежий надежный ветер, дыхание Бога Мореходства, его дар высоким
кораблям с крыльями парусов. Недавние тяготы были забыты, матросы
играли на палубах, как расшалившиеся полные сил дети, ибо пассат полон
юного задора.
страха и дурных предчувствий. Генри закончил свою работу в камбузе и
поднялся на палубу. На крышке люка сидел старый матрос и плел длинный
сплесень. Его пальцы ловко работали словно сами по себе, потому что
старик ни разу даже не взглянул на сращиваемые пряди. Его голубые
сощуренные глазки смотрели куда - то за грань всего сущего, подобно
глазам всех моряков.
взгляда от горизонта. - Ну, тогда придется тебе поднапрячь глаза. Я уже
столько лет сплесниваю, что моя старая башка позабыла, как это
делается. Только пальцы помнят. А стоит мне подумать, что да как, и
сразу путаюсь. Ты что же, матросом станешь, на салинги лазить будешь?
такое, что сухопутным крысам и не снилось. Это первое дело. И тяжкое.
Но уж начав, так никогда н не кончишь. Вот я с десяток лет подумываю,
как бы навсегда сойти на берег, погреть старые кости у огня.
Поразмыслить о том о сем да и отдать концы. И ничего не выходит.
Оглянуться не успею, а ноги уже несут меня на какой - нибудь корабль.
угольками.
во славу своего бога. Они глядели на него с беспомощным страхом, как
пташки на подползающую змею, ибо его глаза пылали неистовой верой, а с
узких губ срывались яростные слова.
вопил он. - Он явил вам силу своего мизинца, дабы вы могли покаяться,
прежде чем полетите кувырком в адское пламя. Услышьте имя Божье в
грозном ветре, покайтесь в блуде и богохульстве. Он покарает вас даже
за ваши греховные помыслы. Море было притчей, и она сжимала вам глотку
ледяной рукой, душила ужасом. Но вот ураган промчался, и вы его забыли.
Вы веселитесь, и нет в вас ни капли раскаяния. Но да послужит вам пред
- остережением Господень урок. Покайтесь! Или гнев его сокрушит вас.
горящих в вечных муках, потому лишь, что уступали простым и милым
человеческим слабостям. А потом отослал своих запуганных матросов.
ты его полоумным речам. Тот, кто сотворил ураган, будь он бог или
дьявол, сотворил его, чтобы порадоваться ему. Разве тот, кто может вот
так повелевать ветрами, станет морочить себе голову из - за какойто
скорлупки в необъятном океане? Уж я бы не стал, будь я бог или дьявол.
предостерегающе положил руку на плечо Генри.
него не дошло, что ты говоришь такое или даже слушаешь, не то он тебе
покажет линьком мощь божью. С ним и с его богом лучше не связываться,
да еще мальчишке, который отскребает котлы в камбузе.
убирать очистки, разговаривал с матросами, взбирался по вантам, узнавал
названия и назначение корабельных снастей, матросы видели перед собой
тихого вежливого паренька, который глядел на них так, будто каждое их
слово было великим подарком, а сами они щедрые сердцем мудрецы. И они
учили его всему, чему могли: парнишка - то просто рожден для моря.
Выучил он и длинный и короткий напевы, под которые тянут снасти - один
быстрый, отрывистый, а другой протяжный, плавный. Он пел с ними песни о
смерти, и бунтах, и крови в море. С его губ срывалась теперь особая,
чистая матросская ругань: грязные, гнусные, кощунственные выражения
обретали непорочную белизну, ибо в его устах они лишались всякого
смысла.
чудесах, которые видели или придумали сами, о морских змеях длиной с
милю, что обвивают корабли, сокрушают их в своих кольцах и
проглатывают; о гигантских черепахах, на чьих спинах растут деревья,
текут ручьи, стоят целые деревни, ведь ныряют они раз в полтысячи лет.
Под качающимися фонарями они рассказывали, что финны могут высвистать
бурю, чтобы отомстить; что в море есть крысы, которые подплывают к
кораблю и грызут днище, пока он не утонет. С дрожью они вспоминали, что
тот, кто увидит ужасного, вымазанного в слизи кракена, уже никогда не
доберется до берега, ибо будет вовеки проклят. Говорили они про бьющие
вверх водяные струи, про мычащих коров, которые обитают в море и кормят
своих телят молоком, как коровы на суше, и про призрачные корабли,
вечно скитающиеся по океанам в поисках исчезнувшего порта - паруса на
них ставят и убирают выбеленные ветром и солнцем скелеты. А Генри в
полутьме, затаив дух, ловил их слова со всем неистовством своей жажды.
господи избави! Но хотите послушать, так и мне есть о чем рассказать.
корабле, который рыскал по океану и добывал, что придется: то десяток
черных рабов, то золотое колечко с испанского судна, не сумевшего
отстоять себя, - ну, словом, ничем не брезговали. Капитана мы сами
выбирали без всяких патентов, а вот флаги у нас были разные и хранились
на мостике. А увидим в трубу военный корабль - и дадим тягу.
барк, поставили все паруса и погнались за ним. Погнались и догнали.
Испанский он был, а поживиться так и нечем: соль да невыделанные шкуры.
Только обшарили мы каюту, а там - женщина, высокая, стройная, волосы
черные, лоб широкий, белый, а пальцы длинные, тонкие - тонкие, я таких
и не видывал. Ну, мы забрали ее к себе на борт, и ничего больше.
Капитан было повел ее на квартердек, но боцман их перехватил.
женщина тоже не лишняя, и если дележа не будет, так жди бунта.
он плечи расправил и засмеялся, злобно так.
начнется из - за нее драка. Однако боцман вытащил из кармана игральные
кости и бросил на палубу.
стороне стоит, и тут я ее разглядел хорошенько. "Ну, - думаю, - баба
злая, и чего только не сделает, лишь бы отомстить тому, кого
возненавидит. Нет, парень, думаю, - лучше ты в эту игру не играй!"
ящика ядро и прыгнула в море, а его к груди прижимает. Вот так. Мы
перегнулись через борт, смотрим, а что там увидишь? Пузыри поднялись, и
все.
лица нет.
оно на женщину, которая за борт прыгнула.
разглядел, а другие сказали, вон оно белыми длинными руками к нашему
архтерштевню тянется. И не плывет вовсе, а волочится за нашим кораблем,
будто железа кусочек за магнитным камнем. Каково нам потом спалось,
говорить не стану. Кто ненароком и задремлет, ну стонать, ну кричать во
сне. А что это значит, сами понимаете.
и волосы у него на голове враз поседели. Мы его схватили, по плечам
гладим, уговариваем, ну, он и зашептал:
такие длинные белые руки, на вид нежные, и пальцы тонкие... так они
просунулись сквозь борт и давай доски рвать, точно паутину. Господи, на
тебя уповаю!