зависимостей, достигших политически своей вершины в Римско-Византийском
абсолютизме. Новое христианство появилось под патронажем правящего класса.
Новый догмат об Иисусе был создан и сформулирован этой правящей группой и
ее интеллектуальными представителями, а не массами. Решающий элемент
заключался в переходе от идеи превращения человека в Бога к идее
превращения Бога в человека.
не менее единого с ним, превращала напряженность между Богом и Сыном в
гармонию и поскольку она уклонялась от представления, что человек может
стать Богом, она устраняла из догматической формулы революционньш характер
старой доктрины, а именно враждебность к отцу. Содержавшееся в старой
формуле эдипово преступление, замещение отца сыном, было устранено в новом
христианстве. Позиция отца осталась неприкосновенной. Однако теперь рядом с
ним был не человек, а его единородный сын, существующий прежде всякого
творения. Иисус сам стал Богом, не свергая с трона Бога, поскольку он
всегда был ипостасью Бога.
Иисус больше не мог быть человеком, поднявшимся до Бога, человеком, сидящим
по правую руку от Отца. Потребность в признании отца, в пассивном
подчинении ему мог бы удовлетворить главный конкурент христианства, культ
императора. Почему же не императорский культ, а христианство преуспело в
превращении в упрочившуюся государственную религию Римской империи? Потому,
что христианство обладало качеством, дававшим ему преимущество в реализации
социальной функции, которую оно предполагало выполнять, а именно веры в
распятого Сына Бога. Страдающие и угнетенные массы могли в большей степени
идентифицироваться с ним. Однако фантазииное удовлетворение изменилось.
Массы идентифицировали себя с распятым человеком уже не для того, чтобы
сместить отца в фантазии, а, напротив, чтобы возрадоваться его любви и
милости. Представление о том, что человек стал Богом, было символом
агрессивных, активных тенденций враждебного чувства к отцу. Представление о
том, что Бог стал человеком, трансформировалось в символ нежной, пассивной
привязанности к отцу. Массы находили себе удовлетворение в том факте, что
их представитель, распятый Иисус, был возвышен в падении и сам стал
предвечно сущим Богом. Люди больше уже не ожидали скорых исторических
изменений, а, наоборот, верили, что освобождение уже произошло, что их
надежды уже сбылись. Они отказались от фантазии, воплощавшей враждебность к
отцу, и заменили ее другой, гармонизирующей, поместившей сына рядом с отцом
согласно свободному волеизъявлению последнего.
есть изменений в социальной функции христианства. Больше не являясь
религией мятежей и революций, эта религия правящего класса была
предназначена для того, чтобы держать массы в повиновении и управлять ими.
Хотя старая революционная репрезентация сохранялась, тем не менее
эмоциональная потребность масс была удовлетворена новым способом. Формула
пассивного подчинения заменила активную враждебность к отцу. Не было
необходимости смещать отца, поскольку сын фактически был равен Богу с
самого начала, как раз потому, что сам Бог "породил" его. Реальная
возможность идентификации с Богом, испытавшим страдания, но с самого начала
пребывавшим на небесах, и одновременно с этим исчезающие тенденции
враждебности к отцу - все это явилось основой победы христианства над
культом императора. Более того, изменение позиции по отношению к реальным,
существующим фигурам отца - священнослужителей, императора и в особенности
правителей - соответствовало этой измененной позиции по отношению к Отцу
Богу.
ситуации ранних христиан тем, что ненависть к авторитетам, включая Отца
Бога, уже не была осознанной или только отчасти таковой; народ отказался от
своей революционной позиции. Причина этого заключалась в изменении
социальной реальности. Любая надежда на свержение правителей и победу
низшего класса была настолько безнадежна, что с психологической точки
зрения было бы бесполезно и неэкономично упорствовать в позиции ненависти.
Если безнадежно свергать отца, то более удобным психологическим выходом
было подчиниться ему, любить его и удостаиваться любви от него. Это
изменение психологической позиции явилось неизбежным результатом
окончательного поражения угнетенного класса.
поскольку их реальная причина - гнет со стороны правителей - не была ни
устранена, ни уменьшена. Где же теперь оказались агрессивные импульсы? Они
уже не были направлены, как ранее, на отцов и власти, а повернулись назад,
на индивидуальное я. Идентификация сострадающим, распятым Иисусом давала
для этого чудесную возможность. В католическом догмате ударение уже не
ставилось, как в ранней христианской доктрине, на свержении отца, а
ставилось на самоуничижении сына. Первоначальная агрессия, направленная
против отца, обернулась против самой личности, и это обеспечивало
безвредный для стабильности общества выход.
христиан представители власти и богачи были злыми людьми, которые обречены
на заслуженное возмездие за свою греховность. Конечно, ранние христиане не
бьии свободны от чувства вины в связи с их враждебностью к отцу; и
идентификация со страдающим Иисусом служила искуплением их агрессии; но
несомненно, главным для них были не чувство вины и мазохистская,
компенсирующая реакция. Позднее самосознание верующих изменилось. Для них
не было уже необходимости обвинять правителей за нищету и страдания;
напротив, сами страждущие были виновными. Им следовало упрекать самих себя
за свои неудачи. Только посредством постоянного искупления, только
посредством личного страдания могли они загладить свою вину и снискать
любовь и прощение Бога и его земных представителей. Страдая и выхолащивая
свою значимость, человек находил выход для угнетающего чувства вины и имел
шанс получить прощение и любовь.
упреков в адрес Бога и правителей в осуждение личности. Она усилила чувство
вины масс и сделала его почти невыносимым; тем самым была достигнута
двойная цель: во-первых, церковь помогла перенести энергию осуждения с
властей на страждущие массы, во-вторых, она представила себя этим
страждущим массам в качестве доброго и любящего отца, хотя прощение и
искупление священнослужители даровали навязанному ими же чувству вины.
Церковь искусно культивировала психологические условия, из которых она и
высший класс извлекали двойное преимущество: отвлечение агрессии масс и
гарантию их зависимости, благодарности и любви.
только социальной, но также и важной психологической функцией,
освобождавшей их от чувства вины, которое они переживали из-за нищеты и
страданий угнетаемых и эксплуатируемых ими масс. Посредством идентификации
со страдающим Иисусом эксплуатируемые группы сами могли осуществлять свое
искупление. Правители могли утешать себя представлением о том, что
поскольку даже единородный Сын Бога страдал добровольно, постольку для масс
страдание - милость Божья, и следовательно, у них нет основания упрекать
себя за причинение таких страданий.
в целом, вполне соответствовала социологической функции религии вообще -
поддержке социальной стабильности посредством сохранения интересов
господствующего класса. Для первых христиан это была блаженная и радостная
мечта, рождающая фантастическое представление о том, что ненавистная власть
скоро будет свергнута и они сами, ныне бедные и страдающие, достигнут
господства и счастья. После их окончательного поражения и после того, как
все их ожидания оказались тщетными, массы стали довольствоваться
фантазиями, в которых они принимали на себя ответственность за все
страдания; они могли все же надеяться на то, что, искупив свои грехи
собственными страданиями, они вправе заслужить любовь доброго отца. Он
показал себя любящим отцом, когда в облике сына стал страдающим человеком.
Другие их желания - счастья, например, а не просто прощения -
удовлетворялись посредством воображения блаженного загробного мира; тот
заменил собой историческое благополучие этого мира, на которое надеялись
ранние христиане.
уникальный и конечный смысл, коренящийся в бессознательном. Аналитический
опыт заставляет нас ожидать, что за логическим противоречием этой формулы,
а именно, что два равно одному, должен быть скрыт специфический
неосознанный смысл, которому догмат обязан своей значительностью и
обаянием. Этот глубочайший, бессознательный смысл доктрины о единосущности
становится ясным, если мы вспомним простой факт: существует одна реальная
ситуация, в которой эта формула отвечает здравому смыслу, ситуация ребенка
в чреве матери. Мать и ребенок являются, следовательно, двумя существами и
в то же время одним.
представления об отношении Иисуса к Богу Отцу. Изменился не только Сын, но
также и Отец. Строгий, могущественный Отец превратился в предоставляющую
приют и защиту мать; когда-то мятежный, затем страдающий и пассивный сын
превратился в маленького ребенка. Под маской отцовского Бога евреев,
приобретшего доминирующее влияние в борьбе с материнскими божествами
Ближнего Востока, вновь появилась божественная фигура Великой Матери и
стала доминирующей фигурой средневекового христианства.
христианства, начиная с четвертого столетия, становится очевидным,
во-первых, благодаря той роли, которую начинает играть церковь как таковая;
во-вторых, благодаря культу Марии. Уже шла речь о том, что для раннего
христианства идея Церкви еще была совершенно чужда. Только в ходе
исторического развития Церковь постепенно обрела иерархическую организацию;
сама Церковь становится священным институтом и чем-то большим, чем просто
суммой своих членов. Церковь опосредствует спасение, верующие - ее дети, а
Шилова Юлия
Андреев Николай
Пехов Алексей
Березин Федор
Каргалов Вадим
Вронский Константин