противопоказаны категорически. Я бы на вашем месте себя пощадил: на сцену
раз в неделю, а больше -- это риск. Не сокращайте себе жизнь. Катайтесь по
санаториям, кроме юга, конечно. Гуляйте по скверику, уезжайте на дачу. За
девушками можно... подглядывать. Иначе -- за последствия не отвечаю.
перебежал: увидел имя пациента на афише и рассказал Яфарову, с которым, как
оказалось, был знаком семьями. Тот использовал представившийся козырь: в
интересах сохранения здоровья Коромыслова сократить его рабочий репертуар.
уходом терял свое величие и компенсировать утрату нечем. Яфаров считал
иначе: прогресс искусства неостановим, и новое должно, согласно диалектике,
побеждать старое. Практически Яфаров под этим подразумевал выведение на
первые роли нужных людей, а заодно избавление от тех стариков, которые своим
занудством и ссылками на классику препятствовали принятию новых пьес из
Министерства культуры.
идущую с 1896 года, не разрешали, и теперь худсовет собрался, чтобы найти
выход, то есть альтернативу Коромыслову. Ввели нового Федора -- Скаковского.
К седьмому прогону тот пообтесался, спектакль заковылял и вскоре появился на
афишах без Коромыслова, будто его и не было никогда. Доживающие до пенсии
актеры утешали:
тебе дадено. Смири гордыню! Собирай теперь спичечные этикетки, как Качалов,
или черепаху купи в зоомагазине на Кузнецком и гляди, как ползает. Да
оглянись на свое прошлое существование: отдыхали мы когда-нибудь? Зациклился
ты, Федя, уймись! И паровозу передых нужен.
экспонаты. В чем они хотят его убедить? Черепаха ему не нужна, и он не
паровоз.
дворянин, две трети сознательной жизни провел в Италии, а в один из заездов
в золотоглавую согрешил с молоденькой прислугой, зачав народного артиста
СССР. До революции Коромыслов выпячивал первую ветвь своих предков, после --
вторую.
экономя на гимназических завтраках. В мировую войну Коромыслов остался без
отца, а в революцию -- без матери. Голодал, обивал черный ход театра, чтобы
попасть в него хоть кем-нибудь, лишь бы очутиться за кулисами. Театральный
буфетчик приспособил его гардеробщиком, поскольку за право иметь доход от
буфета обязан был содержать гардероб бесплатно.
бутылками ситро и шампанского, тащил их на второй этаж, а раздав все пальто
после спектакля, мыл и протирал бокалы. На репетициях он носил чай в уборные
к артистам, и его любили за то, что не отказывал принести рюмашечку
по-тихому и ловко пародировал актеров. В пародии он попался на глаза
Мейерхольду, тот сказал о нем Немировичу. Как любил повторять Федор
Петрович, Немирович согласовал вопрос с Данченко и заметил:
притягивает.
на сцену выпустил. С того момента, как вспоминал Коромыслов в ЦДРИ на своем
чествовании по случаю шестидесятилетия, я стал солистом богемы. От богемы-то
одно название, а остальное -- пот. В поту и пошла далее его карьера, а то,
что до, кроме и после, -- было предисловием, примечаниями, комментариями,
которые вполне можно выкинуть как несущественные.
остерегался, и Нюша на всякий случай перевесила Богородицу к себе в комнату.
Потом пошло в театре веяние, что героев Октября должны играть члены партии,
и он повесил на себя этот ярлык, хотя не очень понимал, зачем он ему. Пьесы
казались ему бесчувственными, он говорил, что играет не роль, а текст. И все
же играл. В этом была даже увлекательность -- вытягивать ничтожные характеры
за счет своего божьего дара. Студенты из училища спрашивали:
благодарностью и хвалой Сталину, организатору и вдохновителю театрального
искусства. Он оглаживал своим бархатным голосом гальку пустых и, в сущности,
ничтожных слов, написанных специально по этому случаю, и произвел
впечатление. На банкете его подвели к Сталину, и рука Федора Петровича была
им лично пожата. После этого потекли одна за другой Сталинские премии.
Однажды ему сказали, что всех, кто играет с ним в спектаклях, не сажают
благодаря ему. Но это не была ни заслуга, ни вина Коромыслова -- ему просто
везло.
мест отдаленных, сказал Федору Петровичу, что у них там, в лагерном театре,
такие были силы, а все же отсутствие Коромыслова ощущалось.
оставался, а в пьесе, следовательно, оставался Коромыслов.
выпивку гудели приятели. -- Только чего рвешь себя на части? Втянулся, ну и
играй себе спокойно. Ремесло ведь!
Федор" был для него в потоке времени, смешанном с дерьмом, опорой, связью
вех, знаком того, что еще не все затоптано вокруг и в душе его. Остальное
пошло в распыл, а этот старый дуб зеленел.
Обратно шел медленно и бесцельно. Он не знал, чего нет в магазинах, как
живут люди, зачем производят детей. Собственный дом был для него ночлежкой,
где он имел койку, окруженную дорогой мебелью, которая нужна была только
Нюше, чтобы протирать пыль. Сплетни, подсиживания, призывы и указания сверху
он воспринимал преходящим, суетой. Важно только то, что на сцене, тут --
жизнь. А в остальной, действительной жизни все есть игра.
не приостановился, но углублялся в унижение и халтуру, боясь потерять все.
Он согласился играть утренние спектакли для детей.
дохрустывали вафли, принесенные из буфета, отношение к действию высказывали
вслух и во время акта ходили по проходам.
я еще не устал.
трудней.
роль, полагая, что Коромыслов оскорбится. А тот взял. Конфликт вышел из
другого. Яфаров вдувал воздух в мертвые легкие пьесы, искал оживления.
Старый кадровый рабочий должен был, по замыслу Яфарова, выезжать на сцену на
велосипеде.
только и будет думать, свалюсь я в оркестровую яму или нет.
на сцену, и то ничего.
научит? Металлурки? -- он на ходу переделал слово. -- На театре уцелели
единицы, еще помнящие, что есть искусство. И эти единицы уходят. Вы
наследники, а тайны нашего дела спешите выбросить на помойку. Ну и куда же
вы будете двигаться?
Пойми, теперь другие масштабы режиссуры. Играет коллектив. Не я это придумал
-- эпоха. Звезды только дробят генеральный замысел. Ты, Федор Петрович, при
всей нашей любви к тебе, человек предыдущего времени. Тебе этого уже не
понять.
обуза. Халтура, забвение старых заветов проще и потому удобнее. Организация
дела вполне заменила талант. Махнул рукой Федор Петрович и, сославшись на
здоровье, ушел совсем. В "Металлургах" его без особого труда заменили.
было противно и глупо.
-- играл он Федора Иоанновича, но тут же прибавлял. -- Да ничего у меня не
болит. Ну их всех! "Я царь или не царь? Царь иль не царь?" Общупали меня и
кляузу сочинили, а я здоровше их всех вместе, как козел в марте.
котом и с ним беседовал. Кот этот потрясал своей дружбой Федора Петровича,
облегчал переустройство психики. Однажды вечером кот появился на террасе,
мяукнув и всем своим видом зовя куда-то хозяина. Хозяин встал, побрел за
ним. Кот бежал впереди, показывая дорогу, и привел его к двум кошкам,
ожидавшим у калитки. Вот какая это была щедрая дружба: он привел двух кошек
-- одну себе, другую Федору Петровичу. В конце лета кота сбил мотоциклист, и
Коромыслов с Нюшей похоронили его в саду под сливой.
фотографиями, рассказывающий о творческом пути народного артиста
Коромыслова. Он поехал посмотреть. Молоденькая девушка-экскурсовод что-то
бормотала группе беззаботных школьников, к которой он пристроился. Когда он
после экскурсии назвал себя, девушка испугалась: