старый "форд", кадерлер.
попытался изобразить Игнатьева-Игнатьева, как бы оскалиться, расслюнявиться,
выкатиться мордой вперед в ступорозном взгляде.
псих какой-нибудь. Забудьте об этом, офицер.
Нам здесь психи не нужны. У нас тут множество туристов, есть и советские
товарищи.
передавать в микрофон приметы "психа", а Лучников, Антон и Памела зашли за
угол, где и обнаружили красный "турбо" в полной сохранности.
поброжу в одиночестве.
чудно-спокойно улыбаясь, прижавшись щекой к его плечу. Лучников подумал:
вполне сносная жена для Антошки. Вот бы поженились, гады.
Коктебелю. Да ты не бойся, я вооружен до зубов. -- Он хлопнул себя по
карману "сафари", где и в самом деле лежала "беретта".
постепенно проходил. Гнусноватое выздоровление. Ноги обретали их собственную
тяжесть. Лучников шел по Коктебелю и почти ничего здесь не узнавал, кроме
пейзажа. Тоже, конечно, не малое дело -- пейзаж.
морем, скалы и крутые лбы, на одном из которых у камня Волошина трепещет
маслина, -- все это столь отчетливо указывает нам на вездесущее присутствие
Души.
растянулся, и показалось, что стоишь перед обширной лунной поверхностью,
изрезанной каньонами и щелями клыкастых гор. Ошеломляющая новизна пейзажи!
За волошинским седым холмом вдруг вырос некий базальтовый истукан. Шаг в
сторону -- из моря поднимается неведомая прежде скала с гротом у подножия...
Тогда он вспомнил: Диснейлэнд для взрослых! Он уже где-то читал об этом
изобретении коктебельской скучающей администрации. Так называемые "Аркады
Воображения". Экое свинство -- ни один турист не замечает перехода из мира
естественного в искусственный: первозданная природа вливается сюда через
искусно замаскированные проемы в стенах. Вливается и дополняется
замечательными имитациями. Каждый шаг открывает новые головокружительные
перспективы. У большинства посетителей возникает здесь особая эйфория,
необычное состояние духа, не забыта и коммерция. Там и сям в изгибах
псевдомира разбросаны бары, ресторанчики, витрины дорогих магазинов. Никому
не приходит в голову считать деньги в "Аркадах Воображения", тогда как
швырять их на ветер считает своим долгом каждый.
социализма швырять нечего, кроме своих суточных. Эйфория и у них возникает,
но другого сорта, обычная советская эйфория при виде западных витрин.
Вежливо взирая на коктебельские чудеса, дисциплинированно тащась за гидами,
туристские группы с севера, конечно же, душой влекутся не к видам
"воображения", но к окнам Фаберже, Тестова, Сакса, мысленно тысячный раз
пересчитывая "валюту", все эти паршивые франки, доллары, марки, тичи...
вдалеке одинокую женскую фигуру. Без сомнения, советский человек, кто же еще
посреди ночи на перекрестке фальшивого и реального мира, под накатом пенного
и натурально шипящего, но тем не менее искусственного прибоя, будет столь
самозабвенно изучать витрину парфюмерной фирмы.
каким-то псевдостаринным псевдоступеням, пока вдруг не вышел в маленькую
уютную бухточку, за скалами которой светился лунный простор. Здесь
оказалось, что он не удалился от дамы и парфюмерной витрины, а, напротив,
значительно приблизился.
призывов Елены Рубинштейн, и он мог бы теперь, если бы верил своим глазам,
внимательно ее рассмотреть, но он не поверил своим глазам, когда увидел се
ближе.
образом приблизился к ней настолько, что теперь уже трудно было глазам своим
не поверить...
волос, небрежно схваченный на затылке, на загорелое красивое лицо и лучики
морщинок, идущие к уху, будто вожжи к лошади. Она, прищурившись, смотрела на
флаконы, тюбики, банки и коробки и тихо шевелила потрескавшимися губами,
читая английский текст. "Такую женщину невозможно сымитировать, -- подумал
Лучников. -- Поверь своим глазам и не отмахивайся от воспоминаний".
быть, голос его раздался прямо у нее над ухом, ибо он видел, как она
осматривается вокруг, ища его на близком расстоянии.
Где ты? Андрей!
она может его увидеть, как крохотную фигурку вдалеке, и тогда он стал махать
ей обеими руками, стащил куртку, махал курткой, пока наконец не понял, что
она заметила его. Радостно вспыхнули ее глаза. Ему захотелось тут же
броситься и развязать ей кушак плаща и все с нее мигом стащить, как, бывало,
он делал в прошлые годы.
стоял посреди странного мира и чувствовал себя ошеломляюще счастливым.
Система зеркал, отсутствие плоти, акустика, электронная пакость, но так или
иначе я вижу ее и она видит меня.
взбаламутилось непонятной надеждой. Остров и Континент, Россия... Центр
жизни, скрещенье дорог.
чертовой "комнаты смеха".
приступ кашля, отвратительный свист в бронхах, а когда наконец успокоилось,
еще до рассвета, открыл в кабинете окно, включил Гайдна и сел у окна,
положив под маленькую лампочку том русской философской антологии. Открыл ее
наугад -- оказался о. Павел Флоренский.
через перила солярия перелез Антошка и зашлепал босыми ногами прямо к окну
дедовского кабинета. Сел на подоконник. Здоровенная ступня рядом с
антологией. Вздохнул. Посмотрел на розовеющий Восток. Наконец спросил:
твоей жизни?
дед Арсений.
недавнем приступе кашля. -- Мы отступали, попросту драпали, Махно смешал
наши тылы. Москву мы не взяли и теперь бежали к морю. Однажды остаток нашей
роты, человек двадцать пять, погрузился в какой-то поезд возле
Елизаветграда. Елки точеные, поезд был битком набит девицами, в нем вывозили
"смолянок". Бедные девочки, они потеряли своих родных, не говоря уже о своих
домах, больше года их состав кочевал по нашим тылам. Они были измученные,
грязненькие, но наши, наши девочки, те самые, за которыми мы еще недавно
волочились, вальсировали, понимаешь ли, приглашали на каток. Они тоже нас
узнали, поняли, что мы свои, но испугались -- во что нас превратила
гражданская война -- и, конечно, приготовились к капитуляции. Свою девушку я
сразу увидел, в первом же купе, ее личико и острые плечики, у меня,
милейший, просто голова закружилась, когда я понял, что это моя девушка, не
знаю, откуда только наглость взялась, но я почти сразу пригласил ее в
тамбур, и она тут же встала и пошла за мной. В тамбуре были мешки с углем, я
постелил на них свою шинель, а винтовку поставил рядом. Я подсадил ее на
мешки, она подняла юбку. Никогда, ни до, ни после, я острее не чувствовал
физической любви. Поезд остановился на каком-то полустанке, какие-то мужики
пытались разбить стекло и влезть в тамбур, но я показывал им винтовку и
продолжал любить мою девушку. Мужики тогда поняли, что происходит, и
хохотали за стеклом. Она, к счастью, этого не видела, она сидела спиной к
ним на мешках.
лет спустя, в 1931 году в Ницце.
матери Андрея.
бабушка?
II. Программа "Время"
появилась на "голубых экранах". Помимо своей основной тренерской работы в
юниорской сборной по легкой атлетике, она была еще и одним из семи
спортивных комментаторов программы "Время", то есть она, Татьяна сия, была
личностью весьма популярной. Непревзойденная в прошлом барьеристка --
восемьдесят метров сумасшедших взмахов чудеснейших и вечно загорелых ног,
полет рыжей шевелюры и финишный порыв грудью к заветной ленточке, -- она
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Грабб Джеф