да", "плясал казачка" и "показывал русскую"... Собравшиеся толпились
вокруг и диву давались.
родственники новобрачной, тем усердней плясал дядя Пиня и показывал та-
кие штуки, которые действительно достойны удивления. И это исключительно
из желания сделать доброе дело - позабавить жениха и невесту. Надо было
видеть, как Пиня Вевиков, ко всеобщему удовольствию, танцевал "На подс-
вечниках" с горящими свечами или "На зеркале" - так легко, так грациоз-
но, словно какой-нибудь прославленный артист. На такой танец в нынешние
времена пускали бы только по билетам и заработали бы немало денег. Капо-
та сброшена, талескотн выпущен, рукава засучены, брюки, само собой, зап-
равлены в сапоги, а ноги еле-еле касаются пола. Дядя Пиня запрокидывает
голову, глаза у него чуть прикрыты, а на лице вдохновение, экстаз, как
во время какой-нибудь молитвы. А музыканты играют еврейскую мелодию, на-
род прихлопывает в такт, круг становится все шире, шире, и танцор, обхо-
дя подсвечники с горящими свечами, танцует все неистовей, все восторжен-
ней. Нет, это был не танец! Это было, я бы сказал, священнодействие. И я
снова задаю себе тот же вопрос: каким образом этот богобоязненный еврей
достиг подобного совершенства в танце? Где он научился этому! И кто мог
его обучить?
ром скажем несколько слов в следующей главе.
частье. - Представился чиновником, натворил бед и уехал в Америку. -
Искра поэзии
верными хасидами, младший брат, Нисл Вевиков, или, как он в последнее
время величал себя, Нисл Рабинович, был совершенно светским человеком,
одевался щеголем: сзади на капоте разрез - это называлось в те годы "хо-
дить франтом" или "одеваться немцем", - лакированные штиблеты с пряжка-
ми, сильно подвернутые пейсы. И держался он демократически. Например, в
синагоге он имел, как и все уважаемые обыватели, место у восточной сте-
ны, но сидел на лавке у входа и, держа в руке Пятикнижие с комментариями
Моисея Мендельсона*, рассказывал простым людям истории о реб Мойшеле
Вайнштейне, о Монтефиоре, о Ротшильде. У него был бас, и он немного пел,
любил посмеяться и умел заставить смеяться других. Больше всего ему нра-
вилось смешить девушек и женщин. Стоило ему только захотеть, и они пока-
тывались со смеху. Чем он брал, трудно сказать. От каждого его слова они
хохотали до упаду.
походила на похороны. Нисл Вевиков, или Нисл Рабинович, мог воскресить
мертвого, мог любого заставить болтать, смеяться, плясать. Разница между
ним и дядей Пиней состояла в том, что дядя Пиня сам танцевал, а дядя
Нисл умел заставить танцевать других. На любой гулянке все пили, все пе-
ли и плясали вместе с ним. Со становым приставом они, бывало, в шутку
менялись шапками, и начиналось веселье.
местечком твердой рукой, точно и сам был начальником. К тому же он отли-
чался бойкостью речи и говорил по-русски без запинки: "Между прочим, ва-
ша милость, позвольте вам покурить на наш счет и чтобы не было никаких
каков!" (То есть будьте любезны, курите наши папиросы, и без никаких!)
Не только евреи, но и христиане уважали его: "Ходим до Ниселя: вiн дiло
скаже, i чарка горiлкi буде". (Пойдем к Нислу, он и дело скажет, и ста-
канчик водки будет.)
постоянно с кем-нибудь из-за кого-нибудь бывал в конфликте, и ему каза-
лось, будто он знает все законы. Шутка ли, еврей говорит по-русски так,
что не узнаешь в нем еврея, и к тому же он в таких близких отношениях с
начальством - старосту колотит, как собаку, со старшиной пьет всю ночь в
своем собственном шинке, а со становым приставом целуется, как с братом.
лен он был в глазах собственной жены, тети Годл (все великие люди-ничто
в глазах своих жен). Тетя Годл, маленькая чернявая женщина, держала сво-
его большого мужа в великом страхе.
чальством и бесподобно изъяснявшийся по-русски, вечно веселый, расфран-
ченный кавалер, желанный гость в женском обществе, покорно сносил от
своей маленькой жены и удары подушкой по голове и шлепки мокрым веником
по щегольскому сюртуку. Она предпочитала большей частью колотить своего
мужа веником по праздникам, в особенности в праздник торы, к тому же на
глазах у всего народа.
шутку и, запершись с гостями в зале, откупоривал бутылку за бутылкой.
Раскрывал в погребе все бочки с солеными огурцами, вытаскивал из печи
все горшки и горшочки-производил форменный погром в доме, а потом отду-
вался за это три недели подряд. Но дело стоило того-недурно повеселился!
считал ее умницей и всегда оправдывался: она, мол, из Корсуни, город
есть такой в Киевской губернии, а корсунцы, видите ли, люди вспыльчи-
вые... Против этого есть только одно средство, говорил он, жемчуг. Если
бы господь помог ему купить жене крупный жемчуг, характер ее совершенно
изменился бы. "Я знаю средство получше",- попытался однажды открыть ему
глаза старший брат, Нохум, и сообщил на ухо секрет, от которого дядю
Нисла бросило в дрожь.
и спокойно!
Годл сама растрезвонила секрет по городу. Она шипела и ругалась, с пеной
у рта поносила весь род своего мужа. "Семейка!-другого названия у нее
для Рабиновичей не было.-Бить жену для них обычное дело... Но руки у них
отсохнут, прежде чем они дотронутся..."
жизнь, хотя он силен в мире и даже "начальство" без него не обходится.
Лучше бы уж ему не быть важной персоной. Именно то, что он был важной
персоной, и погубило его, хотя в конечном счете все обернулось хорошо и
для него и для его детей, осчастливило его потомство на вечные времена.
Об этом повествует история, которая может показаться выдумкой, но я пе-
редаю ее так, как слышал.
вынесли приговор о выселении одного еврея. Что тут делать? Прибежали к
Нислу Вевикову, он же Нисл Рабинович. Как же иначе, человек в таком по-
чете у начальства, так замечательно говорит по-русски, со становым прис-
тавом целуется! Дядя Нисл бросился было к приставу. Но тот ничем не мог
помочь; все зависит от исправника. А исправник, во-первых, новый чело-
век, а во-вторых, настоящий злодей. Что же все-таки делать? Как можно
допустить, чтобы разорили человека, пустили по миру целую семью? "Пого-
дите, дело будет в шляпе, все уладится!"-сказал дядя Нисл и выкинул та-
кую штуку: он раздобыл где-то мундир и, нарядившись исправником, прим-
чался в деревню на почтовых с колокольцами; велел позвать к себе старши-
ну со всей "громадой" и раскричался на них: "Как вы смеете, такие-ся-
кие!" Он топал ногами, как настоящий исправник, кричал, что это "не по
закону", разорвал приговор в клочья и предупредил мужиков, что если они
посмеют жаловаться на него губернатору, то пусть знают, что он, новый
исправник, приходится губернатору дядей со стороны матери и что его жена
состоит в родстве с министром "внутренних и внешних дел".
тория про губернатора и про министра "внутренних и внешних дел" вскоре
всплыла: возникло "дело", и прыткого дядю, с вашего разрешения, посади-
ли, потом судили. Кончилось дело тем, что дядя Нисл вынужден был уйти в
изгнание, то есть, попросту говоря, удрать. И это ему удалось. Он сбе-
жал, промаялся некоторое время в Одессе и, добыв паспорт на чужое имя,
уехал в Америку, в самую Канаду; первое время он как следует помы-
тарствовал там, но через несколько лет от него стали приходить "лет-
терс", что он "делает жизнь". Затем от него пришли очень красивые "пик-
чурс"-графы, настоящие вельможи! Но как он там "делает жизнь" и какова
вообще жизнь в Америке - этого у дяди Нисла никак нельзя было узнать.
1905-1906, когда автор этой биографии вынужден был переправиться через
океан и прибыл в Америку, он постарался раздобыть точные сведения о сво-
ем дяде. Он узнал, что дядя Нисл уже покоится в земле, оставил после се-
бя хорошее имя и неплохое состояние. Его дети и внуки, как говорят в
Америке, "олл райт".
штриха: в этом человеке, возможно, пропал поэт, - он певал еврейские
песни собственного сочинения. Сидя в тюрьме, он сочинил песню о самом
себе-начала строк шли в алфавитном порядке-и подобрал красивую мелодию к
ней, мелодию, которая проникала в самую душу. Сколько талантов, о кото-
рых мы ничего не знаем, погибло таким образом!
роси. - Переезд в Одессу. - Пинеле делают операцию. - Горошинка в ухе. -
Трубников Александр
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Шилова Юлия