. - Что предлагаешь? Власть над миром?
- Да.
- Тут я засмеялся.
- Весь мир, да? И чтобы у нас над ним власть?.. Ну ладно, давай. Как ты
себе это представляешь? Он задумчиво почесал нос.
- Записывать то, что есть в нас, неинтересно, - сказал он. - Тут ты прав.
Мы не дети. Накопился всякий мусор обид и прочего в том же роде. Интересно
будущее. А это надо вообразить. Если записать то, что я воображаю... или
ты, - добавил он, подумав, - свои идеалы... как, например, я себе
представляю хорошую жизнь... на самом деле... то есть все потаенные
желания, все вожделения, вообще все - понимаешь?
- Ну-ну... - жадно сказал я. - Продолжай.
- А-а, - протянул он, - и тебя заело?
- Заело, - сказал я.
- Так вот. Можно будет навязать свой вариант жизни всему остальному
человечеству... Больше того... Заставить его хотеть жить как мне угодно. Им
будет казаться, что это добровольно.
- Ну-ну...
- Что "ну-ну"?
- А как ты это сделаешь?
- Чепуха, - сказал он. - Запускаем несколько спутников и с них
ретранслируем поле на весь земной шарик.
- Он так и сказал: "шарик". А я вспомнил, как мы два
часа шли до бензоколонки по хрустящему снегу и какая была огромная земля на
закате, а ведь всего было шесть километров. И казалось, что земля плоская,
как до Магеллана, и как это было приятно.
- Представляю, - сказал я.
- Да, - сказал он. - Вот так.
- И отошел к окну.
- А за окном под снежком бежали люди. Власть-то была у
них. А теперь, стало быть, власть будет у нас. Я никогда не задумывался над
тем, люблю ли я людей. Не то чтобы кого-нибудь отдельно, а всех скопом. А
сейчас вдруг понял: люблю. Я теперь могу сделать так, чтобы они все ко мне
хорошо относились. Я теперь буду встречать одни улыбки, и все меня будут
любить, прямо-таки обожать, и будут счастливы оттого, что любят меня больше
всех. Я тогда и работать, наверно, перестану, а буду только ходить по
гостям, сопьюсь, наверно, а?
- Чудовищно, - сказал я.
- Почему? - сказал он. - Им же будет казаться, что это добровольно... А раз
добровольно, следовательно, и они будут счастливы... Знаешь что?..
- Что?
- Можно будет даже не запускать спутников, а воспользоваться уже
летающими... Их сейчас до черта летает... На первый случай... А потом они
сами будут их запускать, добровольно. Представляешь?
- Нет, - сказал я.
- Какого черта?! Ты смеешься надо мной? Скажи прямо?
- Нет, - сказал я. - Просто не представляю, какие такие у тебя идеалы,
чтобы из-за них стоило хлопотать.
- А ты вполне счастлив? - спросил он.
- А как же насчет взаимопонимания всех? - спросил я.
- Значит, нет. А хочешь счастья?
- Каждый хочет.
- Можешь попробовать.
- То есть?
- Сейчас, - сказал он.
- Мне это не приходило в голову.
- А кто будет пробовать? - спросил я.
- Да... это вопрос.... Тот, кто попробует первый, вставит другого... ну и
так далее...
- Чушь какая, - сказал я. - Ну, бросим жребий.
- Нет... - сказал он. - Жребию я бы не подчинился... Это дело слепое.
- Я подумал: куда девалась его робость, его вежливость,
его почтительность? Ведь когда он появился, у него вид был такой: ешь меня
с маслом, и все тут, благоговею, и все дела. Посмотрели бы на него сейчас
те, которые верили в его ангельские качества.
- Тогда не знаю, - сказал я.
- Он весь дрожал. Рот у него всегда был маленький и
женственный. Теперь он его стиснул так, что рот у него стал похож на
куриную гузку.
- Есть способ, - сказал он.
- Какой?
- Борьба.
- Ты способен на то, чтобы драться со мной? - спросил я с интересом.
- Да.
- Он вытащил пистолет и направил на меня. "Интересно,
откуда у него оружие?" - подумал я. Он почти касался панели с пусковыми
кнопками.
- Болван ты, - сказал я. - Отойди от панели. Хочешь пробовать, пробуй на
мне, черт с тобой.
- Ты правду говоришь? - спросил он и взвел курок. - Я же могу проверить.
- Проверяй, пожалуйста, - я пожал плечами. Соображать надо было быстро. Но
на улице был снежок и шли люди. Теплые, мягкие парни девушки. и все со
своими собственными желаниями. Я как подумал что этот подонок может сделать
с девушками... Или со старухами. Он всегда не любил старух. Он же их просто
уничтожит. Когда старушка од на идет по улице, мне плакать хочется. Я маму
вспоминаю.
- Не трусь, - сказал он голосом сильного человека. - Я тебя не трону. Ты
правда согласен?
- Правда.
- И тут я понял. Вспомнил, кого он мне напоминает. Не
удивительно, что я не сразу догадался. Мы разбаловались, отвыкли, пропал
иммунитет. Привязали тип к признакам быта, к канарейкам, устарелой мебели.
Мещанин. Вот кого он мне напоминает. Озверелого мещанина. Резерв фашизма.
Самый загадочный феномен предыдущей исторической эпохи, последний социально
исторический тип. С исчезновением классов можно уже говорить только о типе
психологическом. И я подумал: "Интересно, черт возьми, а что, если
попробовать?"
- Попробуем, - сказал я.
- Смотри, без дураков.
- Дураков нет, - сказал я. - Я вступаю с тобой в коалицию. Тебе всегда
будет нужен смышленый помощник.
- Он не сразу заговорил, сначала помолчал.
- Теперь верю, - сказал он.
- Господи, почему? - спросил я.
- Я вижу у тебя реальный интерес. Возможность уцелеть заставляет тебя
согласиться на ограничение твоих вожделений.
- Да, на ограничение, - сказал я.
[Image] - Не горюй, - доброжелательно и презрительно сказал он. - И потому
это все временно. Для меня это только начало. Потом я улечу, и ты
останешься хозяином земли. Ну, конечно, с подчинением центральной планете,
которую я выберу в солнечной системе. А потом в галактике. Земля, конечно,
провинция, но еще Юлий Цезарь сказал: лучше быть первым в деревне, чем
вторым в городе. Так что не огорчайся.
- Юлий Цезарь был мещанином, - сказал я.
- Какая разница? - сказал он.
- А где гарантия, что ты меня разбудишь? - спросил я.
- Чудак! Мне необходим толковый помощник.
- Черт возьми, - сказал я, - теперь верю. Тоже вижу твой реальный интерес.
- Ну вот ты наконец-то понял. Слушай меня всегда. Я научу тебя жить.
- "Откуда у него эта лексика? - подумал я. - Лет. Я не
могу отказаться от этого случая. Представляется неповторимый случай узреть
идеалы мещанина не снаружи, а изнутри. Именно идеалы. Не канареек, которых
боялись в прошлом, не низкопоклонство перед барахлом, а свободу воли
мещанина".
- Добро, - сказал я. - Спущусь в подвал. Включу общий рубильник. А ты следи
за приборами. 0н поднял пистолет.
- Не дури.
- У бездарного человека сомнение выражается в недоверии, - сказал я. -
Господи, с тобой невозможно работать.
- Я тебе это припомню, - прошипел он.
- Энергия нам понадобится вся, телефоны отключены, оружие и ключи у тебя.
Какие тебе еще нужны гарантии?
- Ну иди...
- Боишься, - сказал я. - Эх, ты!.. А еще хочешь управлять галактикой.
- Пошел вон... а то я передумаю, - сказал он. - И убью тебя... э-э... не
отходя от кассы.
- Осваиваешь идиомы, трусишка, - сказал я и пошел прочь.
- И мне пришло в голову, что только большой трус может
мечтать о власти над миром. Так как только она может дать ему иллюзию
безопасности - так он надеется, и жаль, очень жаль, что не сохранились
энцефалограммы великих тиранов. Трусу необходимо попытаться завоевать мир,
он не может позволить себе роскошь отказаться от этого, он же должен себя
обеспечить.
- И я тогда подумал: ну нет, я от этого отказаться не
могу. Узнать подлинные идеалы мещанина, без вранья, на самом деле, без игры
в сверхчеловека, в сильную личность, без павлиньих перьев, без игры в
цинизм, узнать, так сказать, без нижнего белья, голенького, побывать в
подсознании - ну нет, от такого путешествия я бы не смог отказаться.
Чересчур важные сообщения я мог принести людям. А риск? Пусть будет риск.
Путешествовать необходимо, жизнь сохранить не обязательно, сказал Магеллан.