группы, которая поселилась неподалеку, в монастырской гостинице, заняли
все свободные комнаты. Мою также. Едва я вошел, горничная спросила, не
соглашусь ли я перейти в другую, меньшую. Я согласился. Тут же в мою
комнату внесли диванчик. Я как можно быстрее запихнул свои вещи в чемодан,
потому что в коридоре уже ждали новые жильцы-дама с дочуркой, - готовые
вторгнуться ко мне. Новая комната-это конурка напротив ванной и уборной,
так что здесь, надо думать, будет шумно. Я не собираюсь, однако,
переезжать в отель, как советовал синьор Кампилли. Не только потому, что
через несколько дней, когда бразильцы двинутся на юг, я смогу вернуться в
прежнюю комнату: живя здесь, я не чувствую себя в Риме одиноким. Мне есть
с кем поговорить. По крайней мере в теории, так как за исключением пана
Шумовского обитатели пансионата не очень разговорчивы.
принадлежит. А когда я открыл нижний ящик шкафа, чтобы уложить там белье,
то обнаружил в нем дамские вещицы, и у меня возникло подозрение, что я
теперь живу в комнате Козицкой, а ее, вероятно, переселили в другое место,
к тетке или к кухарке. У стены стояла небольшая этажерка с книгами,
несколько романов и стихи, преимущественно изданные в эмиграции. Я достал
с полки несколько книжек. Конечно, комната Козицкой. На книжках надписана
ее фамилия. Установив это, я заметил еще кое-что: этажерка закрывала
большую фотографию.
на фотографии, - и увидел часть разрушенного дома с вмурованной ч стену
табличкой, а на ней надпись, или, вернее, часть надписи, - однако этого
было вполне достаточно, чтобы понять ее смысл. В польских городах
сохранилось много таких табличек в тех местах, где немцы расстреливали
заложников или повстанцев. Я положил книжки ни полку. Еще внимательнее
оглядел комнату. На расстоянии метра от этажерки на стене четко
отпечатались ее кошуры. По бокам и над ними стена была гемнее. Не
подлежало сомнению, что до сих пор этажерка стояла гам. Другие фотографии,
маленькие сувениры или картинки-на это укалывал размер пюздикон-- обычно
висели над кроватью.
специально от меня. непрошеного гостя: всегда ли она !JK делала, если ей
приходилось уступать свою комнату, - этого я не мог знать. Но мне стало
неприятно, особенно из-за того, что я шарил на ее этажерке; я действовал
инстинктивно, без злого умысла, тем не менее в данных обстоятельствах не
очень деликатно.
то ли он в самом деле хочет, чтобы я приехал, то ли бросил фразу
мимоходом, собираясь сообщить мне нечто совсем иное.
готовы к девяти. Не слишком рано?
зять и моя дочь.
обязывающая, любезная фраза", - подумал я. Кампилли по доброте душевной и
из уважения к моему отцу старался, как мог.
согласилась без всякого восторга. Ничего не поделаешь.
отношения. Если бы я не пошел к ним на чашку чаю, то до сих пор терзался
бы из-за беседы со священником де Восом, не поняв ее положительного
значения. Только Кампилли мог посоветовать мне, спустя сколько дней и в
какой форме я должен напомнить о себе на пьяцца делла Пилотта. Значит,
нужно подготовиться к поездке в Остию. Прежде всего внутренне-так, чтобы
синьоре Кампилли завтра не удалось спровоцировать меня ни своей
холодностью, ни своими колкостями. Ну и, так сказать, внешне
подготовиться. Приобрести какие-нибудь сандалии для пляжа, купальный
костюм.
время" когда живешь под одной крышей.
стране, особенно в Италии, о которой мне столько наговорили знакомые в
Кракове. Я спросил совета у Малинского.
образом:
не переплатите.
вернее, об их приглашении. Он вернулся к этой теме, сказав что-то в таком
духе, будто, пригласив меня, они очень мило поступили. И ему явно еще
больше захотелось оказать мне подобную же любезность.
Отличный пляж. И в будни там не так многолюдно, как в Остии. Разумеется, в
первой половине дня.
на меня. Малинский взял его на руки; песик, однако, по-прежнему рычал и
вырывался. Пришлось закончить разговор, и мы попрощались.
только что приобретенные, я ровно в девять спустился вниз. Было жарко,
парило. К этому же часу должен был подъехать экскурсионный автобус за
бразильцами. Они носились взад-вперед, одни выбегали на улицу, другие
торопливо возвращались в пансионат за забытым фотоаппаратом или купальным
костюмом. Наконец все сбились в кучу посредине мостовой, и на их головы
посыпались проклятия из машин, с мотоциклов и мотороллеров, мчавшихся из
центра в сторону моря или холмов к югу от Рима. Наконец подъехал автобус,
уже набитый бразильцами. На улице стало еще шумнее, туристы кричали,
громко окликали друг друга.
пианола-черный ящик на колесиках-и остановилась перед воротами нашего
дома. Возле нее суетились двое мужчин, оба грязные, вспотевшие. Один
торопливо вертел ручку, другой в большом волнении проталкивался между
бразильцами и протягивал шляпу, стараясь выманить у них несколько лир,
прежде чем им удастся втиснуться в автобус. Вернулся он ни с чем, едва
дыша. Тогда-то и подъехал зять Кампилли в маленькой роскошной
"альфа-ромео", линиями которой я уже не раз восхищался; по Риму кружило
много машин этой марки. "Альфа-ромео" зятя Кампилли была красная как рак.
Весневича я сразу узнал. После венчания дочери супруги Кампилли прислали
отцу памятный альбом с описанием торжественной церемонии, списком гостей и
фотографиями новобрачных. Мы поздоровались тепло, с размахом, словно
только что заключили сделку или встретились после долгой разлуки. Тем не
менее мы при этом назвали друг другу наши фамилии: он-свою, я-свою. Потом
он весело познакомил меня с остальной компанией. Быстро, с воодушевлением.
которая как бы превратилась в шапку-невидимку в руках бесплотного духа,
потому что никто не потянулся за деньгами.
отлично. Выбравшись из города на автостраду, Весневич развил скорость, от
которой у меня захватило дыхание. Поддерживать разговор не было никакой
возможности. Я сидел впритык сзади, односложно отвечал на обращенные ко
мне шаблонные вопросы и любовался пейзажем, его чарующими красками. Снова
всем существом я почувствовал, что нахожусь в Италии. Доказательством тому
служили совершенно особая синева неба, рыжеватый цвет земли, высокие
стволы романтических пиний; ослики, впряженные в странные короткие повозки
на огромных колесах; пригородные старые виллы-дворцы, расположенные на
холмах; акведуки, появляющиеся в отдалении от шоссе, поражающие чистотой
линии. Вдоволь насмотревшись на пейзаж, я переводил взгляд внутрь машины,
на пассажиров, с которыми я ехал. Это были итальянцы, они весело смеялись,
а по какой причине-я понятия не имел. Взрывы смеха вызывало любое
словечко, содержавшее в себе, очевидно, либо намек, либо условный смысл.