философов или общественных мыслителей, поэт размышляет о будущем из
профессиональной заботы о своей аудитории или из сознания смертности
искусства. Вторая причина играет большу ю роль в "Поэте в наше время",
потому что "содержание искусства уменьшается точно так же, как уменьшается
различие между индивидуумами". Страницы этого сборника, которые не звучат ни
саркастически, ни элегически, - это страницы, посвященные искусству пи сьма:
искусство, рано или поздно заставит почувствовать свои отзвуки даже в тех
искусствах, которые претендуют на то, что освободились ото всех обязательств
по отношению к установлению и и зображению истины.
утвердительных высказываниях об искусстве письма, которое он не обходит,
однако, следующим замечанием:
быть предметом гордости для любого, убежденного в конечном благородстве этой
пустоты или в ее некоей таинственной необходимости, но это не извиняет
никого, кто хочет преврат ить эту пустоту в парадоксальное утверждение жизни
просто ради того, чтобы приобрести стиль...
превращается в постоянное занятие. У итальянцев есть свой способ в обращении
с будущим, от Леонардо до Маринетти. Однако соблазн этот обусловлен не
столько афористическим свойством утверждений Монтале и даже не их
пророческим свойством, сколько тоном его голоса, который сам по себе
заставляет нас верить тому, что он произносит, потому что он совершенно
свободен от тревоги. В нем существует некая повторяемость, сродни набеганию
волн ы на берег или неизменному преломлению света в линзе. Когда человек
живет так долго, как он, "предварительные встречи между реальным и
идеальным" становятся достаточно частыми, чтобы поэт свел определенное
знакомство с идеальным и стал способен предсказы вать возможные изменения
его черт. Для художника эти изменения, вероятно, единственные ощутимые меры
времени.
кажется, что они сливаются. В конце концов "Поэт в наше время" составляет
наиболее подходящую иллюстрацию "внешнего времени", в котором обретается
герой "Новых стихов". Это
царство". "Ее" отсутствие для героя Монтале так же осязаемо, как "ее"
присутствие для героя Данте. Повторяющийся характер существования в этой
загробной жизни сейчас, в свою очередь, ср одни Дантову кружению среди тех,
кто "умерли как люди до того, как умерли их тела". "Поэт в наше время" дает
нам набросок - а наброски всегда несколько более убедительны, чем
законченные холсты, - того довольно перенаселенного спирального ландшафта
так их умирающих и, однако, живущих существ.
этому старому писателю. Слова "европейский" и "интернациональный" в
применении к Монтале выглядят затертыми эвфемизмами для "всемирного".
Монтале - писатель, чье владение язы ком происходит из его духовной
автономности; таким образом, как "Новые стихи", так и "Поэт в наше время"
есть то, чем книги были когда-то, до того, как стали книгами: хрониками душ.
Вряд ли души в этом нуждаются. Последнее из "Новых стихов" звучит так:
* Перевод с английского Елены Касаткиной
___
поэт. Метр, рифма, фольклорная традиция и классическое наследие, сама
просодия - решительно злоумышляют против чьей-либо "потребности в песне".
Существуют лишь два выхода из этой ситуации: либо предпринять попытку
прорваться сквозь барьеры, либо возлюбить их.
Ахмадулиной представляет собой затяжную любовную связь с упомянутыми
границами, и связь эта приносит богатые плоды. Или, скорее, прекрасные цветы
- розы.
их закрученное, упругое распускание. Ахмадулина скорее плетет свой стих,
нежели выстраивает его вокруг центральной темы, и стихотворение, после
четырех или того меньше стро к, расцветает, существует почти самостоятельно,
вне фонетической и аллюзивной способности слов к произрастанию. Ее
образность наследует взгляду в той же степени, что и звуку, но последний
диктует больше, нежели порой предполагает автор. Другими словами, лиризм ее
поэзии есть в значительной степени лиризм самого русского языка.
потому, что последний старше предыдущего. Поэтическая персона Ахмадулиной
немыслима вне русской просодии - не столько по причине семантической
уникальности фонетических конструк ций (взять хотя бы одну из ее наиболее
употребительных рифм улыбка/улика, смысл которой усиливается качеством
созвучия), но благодаря специфической интонации традиционного русского
фольклорного плача, невнятного причитания. Последнее особенно заметно на ее
выступлениях. Впрочем, это присуще Ахмадулиной в той же степени, что и самой
женской природе.
рассердит множество женоподобных особей - просто поэзии смешны
прилагательные. Женский, мужской, черный, белый - все это чепуха; поэзия
либо есть, либо ее нет. Прилагатель ными обычно прикрывают слабость. Вместо
употребления любого из них достаточно сказать, что Ахмадулина куда более
сильный поэт, нежели двое ее знаменитых соотечественников - Евтушенко и
Вознесенский. Ее стихи, в отличие от первого, не банальны, и они мен ее
претенциозны, нежели у второго. Истинное же превосходство над этими двумя
лежит в самом веществе ее поэзии и в том, как она его обрабатывает.
Сказанное, однако, не лучший способ сделать комплимент русскому поэту - во
всяком случае, не в этом веке.
интровертно и центростремительно. Интровертность эта, будучи вполне
естественной, в стране, где живет автор, является еще и формой морального
выживания. Личность вынуждена приб егать к этому багажу с такой частотой,
что есть опасность впасть от него в наркотическую зависимость или, хуже
того, обнаружить его однажды пустым. Ахмадулина великолепно сознает эту
опасность, тем более, что она работает в строгих размерах, которые сами
двух вариантов - продолжать стихотворение, рискуя высокопарными повторами,
или вовремя остановиться - она чаще (и вполне предсказуемо) предпочитает
первое. И тогда читатели получа ют что-нибудь вроде "Сказки о дожде" или
"Моей родословной". Тем не менее временами сдержанное очарование держит в
узде многословную напыщенность.
поэзии, Ахмадулина по природе поэт довольно нарциссический. Но ее нарциссизм
проявляется прежде всего в подборе слов и в синтаксисе (что совершенно
немыслимо в таком афлексичном языке, как английский). Гораздо в меньшей
степени он направлен на выбор той или иной самодовольной позы - менее всего
гражданственной. Когда, тем не менее, она оборачивается праведницей,
презрение обычно нацелено против моральной неряшливости, бесчестно сти и
дурного вкуса, непосредственно намекающих на вездесущую природу ее
оппонента. Подобная разновидность критицизма есть, несомненно, игра
беспроигрышная, поскольку поэт является правым, так сказать, априори: потому
что поэт "лучше", чем не-поэт. В нас тоящее время русская публика гораздо
более чувствительна к обвинениям психологического, нежели политического
характера, устало принимая последнее за обратную сторону той же официальной
монеты. Есть определенная доля цинизма в этой позиции; но все-таки лу чше,
если поэт предпочитает ее возвышению до романтического тона.
иерархии истэблишмента. Прежде всего это относится к современной России, где
интеллектуальная элита смешивается с элитой партийной бюрократии в
совместном бегстве от стандарт ов прочей части нации. Данная ситуация в
известной степени типична для любой истинной диктатуры, где тиран и
карбонарий посещают вечером одну и ту же оперу; и тут легче попрекнуть
кого-либо другого, нежели Ахмадулину, которая никогда не стремилась к репу
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Перумов Ник