привыкаешь в такси здороваться с шофером, привыкаешь к сдержан-ности в
общении и к пунктуальности встреч, что новогодние елки ставят чуть раньше,
на римское Рождество, с ним можно поздравить, сделать подарок; привыкаешь к
климату: погода бывает разная; привыкаешь, что в гостях не кормят обедом,
что часто слышишь нерусскую речь, что вместо таблички "переучет" -
"инвентура".
естественны пограничники и таможенники в поезде и аэропорту - обычные люди
за обыденной мелкой процедурой, как авто-бусные ревизоры; естественно
постоять да визой (раньше было - за водкой, за хлебом, за носками, какая
разница), зато в очереди аа билетами стоять не надо, чисто и свободно.
Естественно, что время идет, и далекие друзья приезжают к тебе все реже, и
язык местных русских газет становится понемногу провинциальным, а российские
газеты есть в киосках не всегда, редко, иногда. Сокра-щается время
телевещания, долго поговаривают об отключении, ну, нет уже петербургского
канала, и российский исчез, остался Останкинский по вечерам: к приему
финского телевидения при-вык давно, а здесь появляются новые каналы, гонят в
основном американские сериалы, и в их зву-ковом фоне начинаешь различать,
понимать американскую речь, а эстонская обычна; что с того.
сбиваясь по инерции назвать их рублями, что переезжаешь на финские йогурты,
датское пиво и американские сигареты: тот же пейзаж за окном, те же люди,
разве что машипы меняются, так это везде так. Однажды замечаешь, что
перестал выносить мусорное ведро: весь мусор спихивается в яркий пластиковый
пакет из-под очередной покупки, и сам этот мусор нарядный и пестрый:
баночки, коробочки, бутылочки, не имеющие ничего общего с когдатошними
помоями. Замечаешь при очередных российских катаклизмах свое приятное ( ...
? ) ощущение безопасной непричастности: твоей семьи это не касается, тебе
лично не грозит. На Рождество получаешь стандартное поздравление Прези-дента
Республики, на четырех языках, русского нет, нет в документах и на вывесках.
Хлопаешь шампанским под звон новогодних курантов Кремля в телвке, звонишь
родным и друзьям в загра-ницы - с пожеланиями, а здегь еще только
одиннадцать, и через час хлопаешь еще раз, по местному времени, и звонишь в
Белоруссии и Израили, там время то же.
внутри тебя ничего не меняется; человек есмь; страсти, мысли, убеждения,
привязанности и интересы - все прежнее.. Хау! мы с вами одной крови - вы и
я.
лица, прочее мелочи. И по дороге от лица до лица - шизеешь: от грязи, бьющей
в глаза, нерадивой и бесстыдной нищеты, нормальной окружающим; от
обшарпанных прилавков, вонючих лестниц, колдобистого асфальта; от дебильной
медлительности кассирш и неприязни продавцов, от грубости равнодушия н
просто-ты жульничества, агрессивной ауры толпы, где каждый собран за себя
постоять, раздрызганности упрессованного телами транспорта, нежилой
неуютности кабинетов и коридоров, от неряшливой дискомфортности редких кафе
и убогой пустоты аптек. Таксист - хам, редактор - враль, слово не держится,
в метро духотища, водка - отрава, вязким испарением прослоена атмосфера,
тягучий налет серости на всем, и от этой вселенской неустроенности устаешь:
сам процесс жизни делается тебе труден неизвестно отчего.
ребята, я уже нездешний. Я уже живу за границей. Достоинство и отрада
свободы - мягкая улыбка: я ни от кого ничего не хочу, мне ни от кого ничего
не надо, я - вне, отдельный; я даже нетвердо знаю, что тут у вас происходит
и по каким правилам на какие ставки вы играете.
интересно, здесь твои друзья, здесь решаются дела и судьбы, здесь кипит
жизнь - это, вроде. и твоя тоже настоящая жизнь, впеча-тления, события,
новости, знакомства, планы, все это хорошо, - но при этом одновременно
хочется жить дома. Там. И не то чтоб там лучше - нет, там никак, скучно,
духовно пусто, одиноко, привычно, нормально: как раньше, как обычно; как
всегда. Чуждо. И кажется, будто там для тебя внутренне ничего не изменилось
и будто сам ты внутренне не изменился, но и здесь ч у ж д о ! тяжело:
неприятно; непривычно; з а в и с и м о . Не твое. Ты был отсюда. Но ты уже
не отсюда.
рефлексах и менталь-ности и по песчинке исподволь меняется вместе с твоей
памятью и тобою самим. А настоящая Россия меняется реально. Ты следишь за
событиями, переживаешь их умом и нервами - но не шкурой. Ты дышишь другим
воздухом. И ты замучишься входить в эту воду дважды.
ответить честно только одно: ребята, в этой сверхгигантской куче дерьма
оскорбительно и непереносимо все. Кроме одного: но ребята, вы все здесь...
рассказ Брэдбери "Были они смуглые и золотоглазые". Как колонисты на Марсе
постепенно и незаметно для себя превращаются в марсиан, и уже удивленно не
приемлют прибывших землян, а те ломают головы, где ж колонисты и откуда ж
эти марсиане. Метафора иммиграции. Особенно применимая сейчас к русским,
безо всяких волевых и сознательных шагов и подготовки оказавшимся в
"ближ-нем зарубежье". (Это еще где войны нет...) Для себя я называю его
"межграничье".
девяносто второго, сразу после распада Союза. О наступившей, сразу еще не
осознанной трагедии русских, вдруг проснув-шихся иностранцами за границами
России, чужими и там и здесь. Фильм не был принят. Прогрес-сивное Останкино
сочло, что он играет на руку красно-коричневым.
показ ленты "Русские в Америке". Фильм отображал жизнь этих мятущихся
русских в этой стране контрастов Америке преимущественно двумя красками,
белой и черной. Как предписывает произведению искусства закон драматизма,
преобладала черная краска. Там одни радовались свободе и бизнесу, таких было
меньшинство, а большинство страдало от бездуховности жизни и ненужности
русской культуры, носителями которой оно является. Я с замиранием ждал, что
здесь обязан возникнуть Довлатов. И наконец - впервые увидел его: не на
фотографиях, а, так сказать, в движущемся и озву-ченном изображении. Это не
была сцена довольства и успеха. Довлатов был большой, бородатый, низколобый
и добродушно-мрачный. Его облик, скупой жест, интонации, внакладку на
какой-то серо-бытовой фон, вполне воздавали впечатление скептической
разуверенности во вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем дне: картина выглядела
пессимистично и должна была, видимо, служить мысли, что писателю в Америку
ехать не надо.
причастности к кас-те, или качества, или социального статуса (как в самой
Москве можно жить, скажем, на Кутузов-ском, а можно в Чертанове) - так потом
в России, и в Москве, американская прописка (в меньшей степени немецкая или
французская, но теперь даже израильская) стала тем же свидетельством
соци-ального положения. Мол, каков шесток, таков и сверчок. Хотя давно
известно, что в России наи-лучше всего быть иностранцем. Он живет а Америке?
- о, значит, этот человек уже чего-то стоит.
и время, ясно... Куда направлены прожектора, где вершатся главные дела и
главные карьеры - там цена всего автоматически повышается: и цена человека,
и цена слова, и цена поступка - в глазах тех я первую очередь, кто сам не
там. Ультима регис: "Так делают в Париже!" А ежли кто живет на помойке -
значит, по его качествам и стремлениям там ему и место: чего ж он стоит,
чего ж от него и ждать. География - наука психологическая. Твое место возле
параши? исчерпывающая характеристика.
от отсутствия читателей. В питейной биографии Довлатова самое радостное,
кажется, место - судя но письмам - это когда в Вене он обнаружил, что
ректифицированный медицинский спирт можно купить в аптеке за одиннадцать
пфеннингов пятьдесят граммов. Что есть литр волки за шиллинг. Под воп-росом,
учат ли в австрийских школах арифметике. Тупые австрияки не высчитали этого
до сих пор.
прыгая с берега в воду, от того, кто делается им постепенно: сыровато,
влажно, еще мокрее, и вот ты уже ни рыба ни мясо, а так, земноводное, на
полпути к Луне.
холодной водой копенгагенской москвичкой, которой благородный дон, за
неимением ируканских ковров, показал швейцарский офицерский нож,
присовокупив мнение, что очаровавший ее знаменитый Кабаков такого просто не
видел.
необходимое для застолья и мелкого ремонта всякой всячины. Даже закаленная
пилка с обратным ходом, которой можно будет перепилить наручники, когда меня
арестуют за нарушение всех норм литературных приличий и вообще
нравственности.
"Московских новос-тей", когда появился именно Кабаков. Первым делом я ткнул
пальцем в нож и процитировал известное место из "Сочинителя". Кабаков
извернулся красиво. Он вытащил из кармана точно такой же и положил рядом.
швейцарский офицерский нож. Только этот был сделан не в Китае, но именно в
Швейцарии. Не такой попался мальчик, чтоб таскать в карманах дешевку.
сказал он. - Есть предложение начать пить.
только сравнитель-ные достоинства и характеристики карманных ножей, но и
Нортон Андрэ
Каргалов Вадим
Маккефри Энн
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Куликов Роман