Чтение 10–й страницы книги ~Сердцеед~

само совершенство! Какое мастерство! Ваша самая прекрасная роль!

- Ax! - вздохнул кюре, - Кажется, я разделал их в пух и прах.

На лбу у него красовалась здоровая шишка.

- Вы изволили быть сенсационны! - продолжал ризничий. - Какой подъем!
Какое воодушевление! А какое понимание проблемы! Клянусь самим собой, я
преклонялся, я преклоняюсь!

- Ну, будет, - сказал кюре. - Ты преувеличиваешь... Я действительно
был неплох. Что, в самом деле?.. До такой степени?

- Позвольте мне, - вмешался Жакмор, - присоединиться к комплиментам
господина ризничего.

- Ах! - задыхался от восторга ризничий. - Какой талант!.. Вы изволили
быть... восхитительны!

- Послушайте, - сказал кюре, - вы мне льстите.

Он выпятил грудь и милостиво улыбнулся Жакмору.

- Присаживайтесь, пожалуйста.

Жакмор опустился на стул.

- Ах!.. - трепетал ризничий. - Когда вы им сказали: "Это храм, а не
дождевальня!", я потерял сознание. Какой заряд! Какой талант, отче, ка-
кой талант! А "Бог не любит святокос"... Настоящее искусство!

- Так оно и есть! - согласился кюре. - Но не будем задерживать нашего
гостя.

- Я уже приходил по поводу крещения, - напомнил психиатр.

- Припоминаю, припоминаю, - затараторил кюре. - Итак... Мы это быстро
устроим. Подходите к четырем. Я отзвоню без двадцати четыре. Чтобы по-
быстрее. И не опаздывайте.

- Благодарю вас, господин кюре, - произнес Жакмор, поднимаясь. - При-
мите еще раз мои поздравления. Вы изволили быть... эпически эпохальны!

- Ох! - встрепенулся ризничий. - Эпически, вот это эпитет! Эпически.
Ох, отче.

Радостный кюре подал руку и энергично пожал жакморовскую, протянутую
в ответ.

- Жаль, что вы так скоро нас покидаете, - сказал кюре. - Я бы с удо-
вольствием пригласил вас на обед... Но не смею занимать ваши драгоценные
минуты...

- Я и в самом деле спешу, - подтвердил Жакмор. - В другой раз. Спаси-
бо. И еще раз браво!

Он большими шагами вышел из ризницы, неф погрузился в сумрак и тиши-
ну. Дожць почти закончился. Выглянуло солнце. Теплый пар поднимался от
земли.

XVIII

"Свою дозу я сегодня получу, - подумал Жакмор. - Два раза в церкви за
один день... в ближайшие десять лет духу моего там не будет. Ну, может
быть, в девять с половиной".

Он сидел в холле и ждал. Сиделка, Ангель и Клементина расхаживали на-
верху; шум их шагов скрадывался толщиной потолка и керамичностью плитки.
Временами засранцы издавали истошный вопль, который, легко заглушая все
остальные звуки, растекался по ушным раковинам Жакмора. Это Ноэль или
Жоэль. Ситроэн никогда не кричал.

Белянка томилась в праздничном - по случаю крестин - платье из розо-
вой тафты, окаймленном широкой лиловой тесьмой, черных туфлях и черной
шляпе. Она боялась лишний раз пошевелиться. Страх покалывал кончики
пальцев. Она уже успела разбить три вазы.

Ангель был одет как обычно. Клементина остановила свой выбор на чер-
ных брюках и подходящем к ним пиджаке. Засранцы красовались во всем
блеске обшитых целлофаном конвертов.

Ангель спустился в гараж.

Клементина несла Ноэля и Жоэля, доверив Ситроэна служанке. Он погля-
дывал на мать. Брезгливо топорщилась капризная губенка, но он не плакал.
Ситроэн никогда не плакал. Клементина бросала в его сторону насмешливые
взгляды и делала вид, что целует Ноэля и Жоэля.

Машина подъехала к дому, и все вышли на крыльцо. Жакмор последним. Он
нес кульки, сосульки, шкварки, монетки, предназначенные для фермерских
детей и животных после церемонии.

Небо привычно хранило неизменную голубизну, сад сверкал пурпуром и
златом.

Машина тронулась. Ангель повел ее медленно из-за детей.

При малейшем движении служанки громко шуршала тафта очень красивого
платья. Хотя Жакмору больше нравилось другое, пикейное, которое так хо-
рошо облегало. В этом же - ну просто деревенщина.

XIX

2 сентября

Тень сгущалась вокруг Жакмора. Сидя за письменным столом, он преда-
вался размышлениям; вяло мечталось в темноте, и так не хотелось тащиться
к выключателю. День выдался тяжелый, как, впрочем, и все предыдущие, и
он пытался обрести душевный покой. В эту бурную лихорадочную неделю было
не до психоанализов, но сейчас к уединившемуся, расслабившемуся психиат-
ру возвращалось страшное и сильное ощущение пустоты, полного отсутствия
страсти, временно замаскированное мельтешением заманчивых образов. Неп-
рикрытый желаниями, Жакмор рассеянно ждал, когда служанка постучит в
дверь.

В отведенной ему лакированной комнате было жарко, и приятно пахло де-
ревом; близость моря смягчала знойное дыхание природы, воздух ласкал и
нежил. Снаружи доносились птичьи крики, сдобренные звонким брюзжанием
насекомых.

Кто-то заскребся под дверью. Жакмор открыл. Вошла служанка и, смутив-
шись, застыла посреди комнаты. Жакмор улыбнулся, зажег свет и плотно
закрыл дверь.

- Ну? Какие мы пугливые! - приступил он.

Психиатр сразу же обвинил себя в пошлости, но, поразмыслив и решив,
что пошлое не опошляется, сам себя же и оправдал.

- Садись, - предложил он. - Сюда... На кровать.

- Как можно... - пролепетала она.

- Да ладно тебе, - сказал Жакмор. - Не робей. Располагайся и расслаб-
ляйся.

- Мне раздеться? - спросила она.

- Делай, что хочешь, - сказал Жакмор. - Если тебе хочется, раздевай-
ся, если нет, то не надо. Веди себя естественно... Это единственное, о
чем я тебя прошу.

- А вы тоже разденетесь? - спросила она чуть посмелее.

- Послушай, - возмутился Жакмор, - ты пришла психоанализироваться или
развратничать?

Смутившись, она опустила голову. Подобное невежество так поразило
Жакмора, что он даже слегка возбудился.

- Не понимаю я ваших заумностей, - промолвила она. - Я же не против,
вы только скажите, чего делать-то.

- Вот я тебе и говорю: делай, что хочешь, - настаивал Жакмор.

- По мне, так уж лучше, когда говорят, что делать... Ведь не мне ж
решать-то.

- Ну, тогда ложись, - сказал Жакмор.

Он снова сел за письменный стол. Она посмотрела на него исподлобья и,
наконец решившись, проворно стянула с себя платье. Это было домашнее
хлопчатобумажное платье в невзрачный цветочек, в которое она переоделась
сразу же после крещения.

Жакмор принялся разглядывать ее крепкое, грубое тело, круглые пухлые
груди, упругий живот, еще не потерявший формы. Она направилась к крова-
ти, и он подумал, что после ее ухода он останется один на один с волную-
щим женским запахом.

Шла она неуклюже, наверняка из-за остатков целомудрия.

- Сколько тебе лет? - спросил Жакмор.

- Двадцать, - ответила она.

- Откуда ты родом?

- Из деревни.

- Как тебя воспитывали? Твое самое раннее воспоминание?

Он старался говорить беззаботно, чтобы расположить ее к беседе.

- Ты помнишь бабушку или дедушку?

Она задумалась.

- Для чего вы меня сюда позвали? Чтобы выспрашивать про все такое?

- И для этого тоже, - состорожничал Жакмор.

- Это вас не касаемо, - сказала она.

Приподнялась и села, свесив нога.

- Вы на меня будете залазить или нет? - спросила она. - Для того я и
пришла. Сами ж знаете. Я красивым разговорам не обучена, но и не такая
дурочка, чтоб сносить ваши насмешки.

- Ладно, иди! - сказал Жакмор. - Ну и характер. Завтра придешь.

Она встала и пошла к двери, чуть не задев Жакмора грудью. Естество
психиатра встрепенулось.

- Ладно, - сказал он. - Подожди. Я сейчас.

Не успел он пошевелиться, как она уже вернулась на прежнее место и
тяжело задышала в ожидании. При приближении Жакмора она повернулась к
нему задом и наклонилась вперед. В этой позе он ее и поимел. Совсем как
утром, за изгородью.