теплом классе. Она проверяла тетради до самого звонка, изредка
перебрасываясь парой слов с Гайнуллой. Ученики здоровались, она каждому
механически кивала, не отрывая глаз от тетрадей. Теперь она не спешила
прийти пораньше, появлялась перед звонком .
сидеть за партой было совсем тесно, но теплее. Прижимались друг к дружке и
засовывали руки под воротник, поближе к шее. Вынимали, если что-нибудь
записывали, а потом опять прятали руки.
завхоз, и снова будет тепло...
крыльце в колокольчик, а Даши все не было. Наконец дверь отворилась, и Даша
Викторовна застыла на пороге в пальто с лисьим воротником, подоткнутым так,
чтобы не очень были видны потертости.
пока она медленно дошла до стола и замерла. Легкое облачко пара появлялось и
исчезало около ее рта. Даша оперлась на стол кулачками, смотрела мимо
класса, в стену. Смотрела она целеустремленно в одну точку, и ученики начали
оглядываться: что она там увидела, сзади на стене? Парты скрипели, кто-то
сопел, кто-то толкал соседей, а она стояла не шевелясь.
и мокрый, закрыла им глаза, села. Она хотела что-то сказать, но слов не
получилось.
уселся сам, кто продолжал стоять, облокотясь на парту. Поскрипывали
расшатанные скамейки. Тонкие облачка пара вспархивали из детских ртов.
Тишина казалась бесконечной. Вдруг Патрикеева позади Олега всхлипнула и
зарыдала, бросившись на парту. Все тупо уставились на нее. Странная была
девочка, угрюмая и молчаливая.
вымазанными чернилами, отчего по лицу ее пошли фиолетовые подтеки, как
синяки. Снова стало тихо. Все сидели не шевелясь, боясь взглянуть друг на
друга и на застывшую перед ними, но отсутствовавшую Дашу Викторовну. Просто
сидели, уткнувшись носами в парты. Отзвенел звонок на перемену, потом на
второй урок,-- никто с места не двинулся.
Когда Гайнулла входил, класс не вставал, а тут вдруг все поднялись -- от
нервного напряжения, что ли. Он был худ, лицо заросло щетиной, на шапке
снег, лоб в каплях пота. Он пришел больным. И выглядел дряхлым
стариком-доходягой.
свалил поленья, тяжко вздохнул, сел на корточки, ловко вынул из заднего
кармана пачку лучины и самодельную зажигалку. Уложил дрова, подсунул под них
лучину и зажег. Остывшая печка задымила, дрова не желали гореть. Дым пополз
по потолку к окнам и стал опускаться, ища выхода. Класс начал кашлять. Но
постепенно печка принялась, задышала, потянула воздух обратно в себя, дрова
начали разгораться.
тихо притворил дверь. К концу второго урока завхоз вернулся. Гулко кашляя,
он еще раз набил печь поленьями и снова исчез.
положил на стол перед Дашей буханку хлеба и мешочек сахару. Она кивнула, не
посмотрев на него, а он, не говоря ни слова, вытащил из кармана гимнастерки
ножик, открыл его одной левой рукой, зацепив конец лезвия за кромку стола,
и, ловко прижимая животом буханку, стал нарезать ломти.
положила перед Гайнуллой. Он поманил пальцем Патрикееву. Вынимал ложечкой
песок, сыпал на хлеб, а Патрикеева разносила по партам. Это было не так, как
делала учительница. Нарушился привычный ритуал: сначала разнести хлеб, а
потом пройти вдоль парт, насыпая сахар, чтобы ни крупинки не уронить на пол.
виде добавки. Несколько великоватый, кусок этот лежал на столе.
поднесла ко рту хлеб. Тот, кто должен был сегодня по очереди получить этот
кусочек, открыл было рот, чтобы напомнить о себе, но промолчал. Рука ее
дрожала, сахар сыпался на стол. Она съела, по инерции сгребла крошки,
насыпала в рот, вынула сырой платочек, прислонила к губам и сидела не
двигаясь.
каждом слове, будто слова сжимались спазмами в горле:
оставив дверь открытой. За ними, уже с шумом, как куры с насеста,
соскакивали с парт, размахивая крыльями пальто, остальные.
понимая и поэтому не решаясь бегать и драться. Учительница из четвертого,
закутанная в шаль, подошла к этой толпе.
нее. Самолет подбили в воздухе. Мужа... В общем, похоронка пришла.
оказывается, не выходила. Расселись опять и сидели, не разговаривая, не
споря, не дерясь. Постепенно в классе потеплело, а дыму поубавилось. Ученики
тихо поднимались, вешали пальто на гвозди, вбитые в доску на стене. Одна
Даша сидела в пальто. Ее знобило.
работу, пригрозила, что напишет на фронт отцу. Хотя вестей от него давно не
приходило и это был избитый прием, он почему-то действовал.
уже была расчищена, и веселый дымок завинчивался над крышей. Во дворе, по
другую сторону козел, напротив завхоза, стояла Даша Викторовна в пальто
нараспашку. Олег осторожно взглянул на нее. Она раскраснелась, запыхалась. И
те, кто шел в школу со страхом, приободрились, радостней скакали по
ступенькам.
тихо, но не так, как вчера. Учительница взяла себя в руки, а может,
отвлеклась, попилив дров. Глаза оставались холодными и чужими, но она
разговаривала, даже немного улыбалась.
изо всех сил, даже вечные вертуны вроде драчливого Стасика, сидевшего
впереди Олега. Даша обычно говорила, что после войны, когда будут просторные
классы и в достатке парты, Стасика она посадит одного. Стасик жил с матерью
и четырьмя сестрами. На отца его похоронка пришла в самом начале войны.
сдавалась. Сквозь облака ненадолго вылезало солнце. Копыта протаптывали
колеи, в которых к вечеру замерзала вода, и можно было, разбежавшись,
катиться вдоль всего квартала.
толкались, догоняли сани, заваленные грузом. Повиснув на перекладине, ехали,
пока возчик, подкравшись, не сгонял кнутом. Двинулись бы в киношку -- там
шла "Девушка с характером", но денег не было.
противоположную сторону улицы.
узнать, чего ее ученики здесь делают, и отправит домой. Но Даша не обращала
на них внимания. Рядом с ней вышагивал Гайнулла, гордо выпятив вперед новую
руку в черной перчатке.
рукой по классам уже дня три. Деревянным кулаком он загонял поленья в печь,
если те сопротивлялись, и разрешал ребятам нажать рычаг. Пружина щелкала, и
рука сама сгибалась. Нет, дело было не в руке, а в том, что училка держала
Гайнуллу под руку. И не протез нес он перед собой торжественно, а ее живую
руку, лежащую на его искусственной.
стояли как вкопанные, следя за ними глазами.
как нес ее Гайнулла.
сука, уже с ним!
разбрелись по домам.
спрыгнул вниз и ухватил Немца за ворот рубашки.-- Хотя... ты же с нами
был...
видел, и Стасик потерял к нему интерес.