где остановиться, мои знакомые вспомнили меня, но никакого участия в моей
судьбе не испытали, да я им и не предлагал. Я больше спал. Только вечером
третьего дня почувствовал себя в норме (или почти) и решил уезжать в Питер.
Вдруг мне показалось, я вижу сквозь стены. За три дня что-то произошло со
мной, я ощущал себя великаном в миниатюрном мире, где всякая вещь была мне
открыта. Я не хотел этого, но это пришло. Могущество? Теперь я ясно видел,
как Даэмон осваивает какие-то дурацкие заклинания, грезя меня поразить, как
окружают его шутовские воинства в серых плащах и старый грандмастер, я
видел - они боятся меня, одного меня.
И тогда я подумал пойти к ним, только для начала завершающей сцены купил
еще воздушных шариков красных, и всего у меня их было теперь двести
пятнадцать.
11. ПЛАЧ ДАЭМОНА И ПРИЗРАКИ С НЕБА
Мой гость вошел внезапно, как сквозь стену, я не успел рассмотреть. Он так
и встал молча в углу, наблюдая мое смущение и ужас в глазах хранителя.
- И, собственно, как показала себя ваша хваленая блистательная секьюрити,
граждане бесы и черти?
Мы онемели перед ним, старик увидел его впервые в жизни, но ощутил то же,
что я. Это был венец красоты, печальности и задумчивого безразличия.
Хотелось склониться перед ним и все. Бог мой, я-то думал быть тебе
противником - я вижу, я тебе сейчас просто смешон.
- Да, Даэмон, ты мне смешон, - сказал он тихо и ласково. Власть его над
нами была абсолютной. Он прошел через комнату, громко стуча каблуками.
- Это вот вы читаете? - книга магических превращений полетела на пол, а
вместе с ней жезл черной власти. - Игрушки ваши мрачные, мне не нравятся.
- А... за... ме... ве... бе... - бормотал старик.
Даэмон поддел книгу ботинком, она бросилась от него в угол. Он посмотрел на
меня своими ясными глазами, и сознание мое прояснилось. Я почувствовал
небывалую свежесть в воздухе, что он принес.
- Что, Даэмон, все грезишь о прекрасном? - насмешливо спросил Джордж.
- Смерть от твоей руки! Ничего больше...
- Вот еще, - он отступил на шаг, - живи себе в радость, девочка у тебя
какая прелесть.
Хранитель упал на пол. Я заметил, часы встали и пошли назад, все быстрее и
быстрее. Джордж улыбнулся.
- Ты решил, это все серьезно?
- Теперь я знаю это, монсеньер.
- Да... и ты прав, наверное. Я думал, эта игра развлечет меня. Но мне от
нее только скучнее стало. Только скучнее... Когда ты обнаружил, что все
по-настоящему?
- На второй день.
- И ты был смущен этим открытием... А я - нет. Ты нашел себе толпу идиотов
и играешь с ними в какую-то магию, а я - нет. Я один, как и был один. Ты
даже любовь у меня отнял. Но я не зол на тебя. На все - моя воля, ты -
такая же игрушка в моих руках, как они - в твоих. Вас же крутит от моего
присутствия, - он посмотрел на старика, в судорогах катавшегося по земле.
- Что до меня, монсеньер, то я чувствую только радость.
- А почему, ты забыл? Они прокляты и уже мертвы, а ты будешь жить, вот твой
ужас. Вы еще будете штурмовать небо и выдумывать всякую абракадабру (он еще
раз взглянул на книгу, и та загорелась). Напрасно... я вам даже не отвечу.
Я не стану с тобой играть в черных и белых, как тогда на крыше не стал.
Он прошелся медленно по комнате, рассматривая картины на стенах, подбросил
дров в камин.
- Я могу тебе сейчас просто сказать "к ноге!", но не скажу. Играй себе
дальше.
- Прости, монсеньер. За что ты оскорбляешь меня? Ты ведь видишь все,
видишь, насколько ты мне ближе, чем они все! Возьми меня с собой, я обладаю
великой силой - и она будет твоей. Мы уничтожим все зло этого мира, которое
они приписали тебе и мне. Не молчи...
- Не буду. Ты мне не нужен, Даэмон. И Кэт мне тоже не нужна. Я думал, меня
развлечет завоевание мира, но оно меня уже утомило. Приписывают, говоришь?
Нет. На тебе уже достаточно зла, хоть ты об этом и не знаешь. На тебе уже
смерти, Даэмон, раздавенные девицы и вскрытые вены. Все они должны кричать
у тебя в голове, а ты еще имеешь наглость проситься идти со мной.
Я опустил голову.
- Я уже отвечаю за них? - спросил я тихо.
- С момента сошествия на перрон в Москве. Моей же волею моя любовь - в аду.
Но я не отменю свою волю. Тот, кто послал меня сюда (я сам...) ждал от меня
не соплей и малодушия. Ты умеешь летать и доставать из кармана фантики,
смущать юные головы, грезящие подвигами. Валяй. Я твоими чудесами не
занимаюсь, я умею одно, зато отменно. Я умею проклинать, а ты... нарушай
законы, сколько угодно, но не забывай - это мои законы. Я их установил, не
для того, чтобы отменить. Я отсутствовал в этом мире несколько тысяч лет. И
не для того, чтобы вернуться сюда показывать фокусы. И не для того, чтобы
объединяться с тобой, удачливый донжуан. Вот, Даэмон. Теперь я
действительно ухожу.
Он встал со стула с резными львами и снова прошелся по комнате.
- Монсеньер, - спросил я тогда, - что с нами будет?
- Не знаю и знать не хочу. ...Хочешь подарок на память, Даэмон? Держи...
И бросил мне свою белую перчатку.
- Она навек будет у моего сердца...
- Вот иногда послушаешь тебя, и так противно становится. А все потому, что
злоупотребляешь то шутовством, то пафосом ненужным. Ты же должен это
чувствовать.
- Ты действительно не знаешь, что я чувствую.
- И слава Богу!
Он задумался на мгновение.
- На самом деле я могу читать мысли, но великая власть состоит в
способности ей не пользоваться. Ты сам подумаешь еще об этом, когда взвоешь
от своей магии. Я могу читать твои мысли, но не желаю. Ты понял?
- Мне плохо здесь. Не оставляй меня.
На минуту он сел совсем рядом, напротив, и посмотрел на меня с сожалением и
болью, казалось.
- Я сам не знаю куда теперь иду, - сказал он неожиданно мрачно. - Если я
уже ввязал тебя в эту игру, то тем более не стану ввязывать в новую. Мой
совет, Даэмон: просто забудь. Может, еще не поздно.
- Но ведь мы с тобой на самом деле...
- Ну и что?
Джордж подошел к светлому окну.
- Чудеса, подумаешь... У меня отнята любовь, и я не плачу. Никто меня не
любит... А чудесам место... в цирке.
- Я люблю тебя, монсеньер...
Он обернулся:
- Не валяй голубого дурака...
- Ты меня не так понял, монсеньер!
- Я тебя вообще не желаю понимать... Ни-как. Привет мрачным романтикам, -
он слегка поклонился старику хранителю, все еще ползающему по полу. Потом
встал в оконный проем, из которого бил свет, и расстаял.
И расстаял.
Я сидел за столом молча уже с полчаса. Старик пришел в себя сразу с
исчезновением Моего Лорда, смотрел на меня с сожалением и тоже молчал.
- Я понимаю, ты хочешь отречься. Подожди хотя бы день, не решай сразу,
прошу тебя.
- Оставь меня.
Одна лишь загадка - почему все так нелепо получилось? Или он продолжал
играть все еще, он ведь не отрекся ни словом, только тумана напустил...
Возможно ли, что это совращение в лучших традициях Люцифера? Или он
действительно все бросил?
Я решил не отрекаться и ждать. Ждать непонятно чего.
- Объясни мне, что произошло.
Старик задернул шторы, без света ему было лучше.
- Он закрыл аватару, ушел из мира. Он может это, ты - еще нет.
- Наши действия?
- Он остался тем, кем был. Тираном. Он прекрасен, спору нет. Я тоже терял
дух в его присутствии. Но сейчас его нет здесь, и мы можем рассуждать
здраво. Во-первых, власть его не абсолютна. Во-вторых, мы не выбираем себе
судьбу. Если ты рожден червем, тебе не летать. Если ты рожден зайцем,
должен есть капусту. Но ты рожден Черным Властелином, хочешь ты этого или
не хочешь, все равно.
- Что же мне делать?
- Оправдать свое предназначение. Будь тем, кем рожден.
Мой Лорд сказал: власть - в способности не пользоваться ею. Он смог, я -
нет. Я не мог уже отвлечься от того, что читаю чужие мысли. Я не вызывал
этот дар, он просто владел мной. Я видел мир иначе, и как ни старался, не
мог даже представить его таким, каким видел раньше. Я мог летать, но не мог
не летать. Я пытался разбиться... только пытался. Теперь я оказывался богом
из той легенды, смешным и нелепым. И даже любовь здесь была не при чем. Он
посмеялся над моими удачами с земной красотой (Кэтти...), но в его глазах
была красота неземная. Он и сам такой... Да, ему ничего не нужно. Любовь
показалась мне ненужным развлечением теперь, а хотелось красоты жеста. Вот
так уйти, например. Во имя неясного всплеска в небе от твоего падения.
Я думал только о нем. Он назначил дом мой там, и стало быть, смерть вернет
меня туда. Но смерть бежала меня, как тень, если обернуться. Моя смерть -
только в победе, взломе неба. Я не могу отказаться, ибо так останусь здесь
навсегда. Я должен поднять их (я взглянул в окно на своих сорванцов) и
Прозоров Александр
Маккарти Кормак
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей
Акунин Борис
Ильин Андрей