захваченные его потоком листья исступленно пенились, как прибой на небесном
берегу. А земля с каждой минутой словно погружалась все глубже в
темно-зеленую воду. Как донные водоросли в море, колыхались папоротники,
неясно и загадочно вырисовывалась в небе хибарка - корпус утонувшего
галеона, а Зу с ее вкрадчивой текучей грацией не могла быть не кем иным,
подумал Джоул, как русалкой, невестой старого утопленника-пирата.
Джизусу Фиверу - тот самый кот, который шнырял в сирени. Взобравшись к
старику на плечо, он приткнулся хитрой мордой к высохшей щеке и уставил
изумленные огнисто-рыжие глаза на Джоула. Негр погладил кота по полосатому
брюху, и кот замурлыкал. Если бы не кустики побитой молью шерсти, голова
Джизуса без шляпы была бы точь-в-точь полированный бронзовый шар; черный
костюм двойного против надобности размера ветхо окутывал утлый остов, а обут
был старик в крохотные оранжевые штиблеты на пуговицах. Атмосфера службы
сильно возбудила его, и он то и дело продувал нос меж пальцами и стряхивал
добычу в папоротник.
славших искры.
- демонский белый треск с тяжелыми, медленными раскатами. Мелкий петух
помчался в убежище под колодезным навесом, и треугольная тень вороньей стаи
пропахала тучи.
Зябну... - Кот свернулся у него на коленях и свесил голову, как увядший
георгин.
гремящий посреди грудной клетки, - напомнили одну неоновую вывеску.
Зажигалось: "Похоронное бюро Р. Р. Оливера". Гасло. "Похоронное бюро Р. Р.
Оливера". Гасло. "Загвазданное, но дерут умеренно", - сказала Эллен, стоя
перед витриной зеркального стекла, где мертвенно рдели гладиолусы под
электрическими буквами, предлагавшими дешевый, но достойный транзит к
Царству и Славе. Ну вот, в который раз он запер дверь и ключ забросил:
заговор на борту, и даже отец имеет зуб против него, даже Бог. Где-то с ним
сыграли злую шутку. Не знал он только, кто и где. Он чувствовал себя
отрезанным, безликим - каменный мальчик на трухлявом пне: не было никакой
связующей нити между ним и каскадом бузинных листьев, низвергающимся на
землю, и крутой затейливой кровлей Лендинга в отдалении.
карты. Зу отмерила три шага в направлении хилого розового кустика и, хмурясь
в небо, сорвала с шеи ленту. Как ожерелье из багровой проволоки, горло се
охватывал узкий шрам; она легонько провела по нему пальцем.
собачьем виде, псом неприкасаемым, чтобы покоя не знал.
глядеть выпученными глазами на горло Зу. Может быть, она такая же, как он, и
у мира зуб против нее. Черт возьми, не хотел бы он обзавестись таким шрамом.
Да куда же денешься, если вечно спереди опасность, а за спиной обман? Никуда
не денешься. Некуда. Мороз пробежал у него по спине. Над головой ударил
гром. Содрогнулась земля. Он спрыгнул с пня и в развевающейся рубашке
кинулся к дому; беги, беги, кричало ему сердце, и - хрясь! - стремглав
влетел, упал в шиповник. Еще одно дурацкое несчастье. Видел ведь этот
шиповник, знал о препятствии и, как нарочно, сюда угодил. Однако жгучая боль
в расцарапанном теле будто очистила его от тоски и растерянности, как
изгоняют дьявола в фанатических культах причинением себе боли. Зу помогла
ему подняться и, увидев нежную тревогу на ее лице, он почувствовал себя
дураком: ведь она ему друг, чего бояться?
что ж ты так погано поступаешь? Обидел нас с дедушкой. - Она взяла его за
руку и повела на веранду.
растягивая мехи, сыграла спотыкающуюся нестройную мелодию. А ее дед
обиженным детским речитативом повторил свои жалобы: он сейчас умрет от
холода, ну и пускай, кому какое дело, жив он или умер? и почему Зу, коли он
исполнил субботнюю службу, не уложит его в теплую постель, не даст ему
покой? есть же на свете злые люди, и какие творятся жестокости.
положено. Мы скажем Ему наши молитвы. Джоул, детка, склони головку.
великолепных подушек, с желтым животным на коленях, серьезно глядящим на
маленького слугу, который склонился в подводном свете у ног хозяина, и дочь,
похожая на черную стрелу, простерла над ними руки, как бы благословляя.
ухватить невод слов, ибо все его молитвы в прошлом, за одним исключением,
состояли из простых, конкретных заказов: Господи, дай мне велосипед, нож с
семью лезвиями, коробку масляных красок. Ну как, как можно произнести такие
неопределенные, такие бессмысленные слова: "Господи, позволь, чтобы меня
любили"?
- 4 -
Она была толстая, высокая, худая?
керосиновые лампы ткали в самых темных углах паутину мягкого света, и в окне
все отражалось, как в позолоченном зеркале. Пока что первый ужин в Лендинге
складывался для Джоула хорошо. Он чувствовал себя вполне свободно с
Рандольфом, и тот при всякой заминке в беседе предлагал новые темы,
интересные и лестные для мальчика тринадцати лет: Джоул весьма удачно (на
его взгляд) высказался по вопросам: "Обитают ли на Марсе люди?", "Как
именно, по-твоему, египтяне мумифицировали покойников?", "По-прежнему ли
деятельны охотники за головами?" и о прочих занимательных предметах. И,
скорее всего, под влиянием принятого хереса (вкус не понравился, но грела
надежда напиться по-настоящему... будет о чем написать Сэмми Силверстайну!..
три рюмки опрокинул) Джоул упомянул о Даме.
иногда приводит к легким галлюцинациям. Ах, боже мой. Однажды, несколько лет
назад, проветриваясь в саду, я тоже явственно увидел, как цветок подсолнуха
превратился в человеческое лицо, лицо второразрядного боксера, которым я
некогда восхищался, - некоего мексиканца Пепе Альвареса.- Он задумчиво
погладил подбородок и наморщил нос, как бы давая понять, что с этим именем у
него многое связано. Удивительное переживание настолько яркое, что я срезал
цветок и засушил в книге; и по сей день, наткнувшись на него, я воображаю...
впрочем, это ни к селу ни к городу. Конечно, виновато солнце. Эйми, душа
моя, а ты какого мнения?
засветились ее остренькие глазки, сделавшись на миг почти прекрасными.
plait[*Извините, пожалуйста (франц.)(Здесь и далее - прим. перев.)].
Китайский горошек, понимаете ли; абсолютно несварим). - Он изящно похлопал
себя по губам. - Так о чем я ах, да... Джоул отказывается верить, что мы не
привечаем духов в Лендинге.
рассадник диких негритянских суеверий. Помнишь, как она свернула головы всем
курам? Не смейся, это не смешно. Иногда я задаюсь вопросом: а если она
решит, что его душа вселилась в кого-нибудь из нас?
как старая дева. - Уже?
сделал.
спицами янтарного света, вращавшимися вместе со стеклом. - Не смешно, боже
мой, разумеется. Но история не лишена причудливости: угодно выслушать?
впечатлителен.
примиряет, - ответил Рандольф и сразу начал рассказ: - Случилось это десять
с лишним лет назад, в холодном, очень холодном ноябре. Работал у меня в то
время рослый молодой негр, великолепно сложенный, цвета гречишного меда.
только сейчас он сообразил что именно: отсутствие какого бы то ни было
акцента, областных признаков; при этом, однако, слышалась в его усталом
голосе едкая, саркастическая напевность, довольно выразительная и