которое они бросали Томашу, было таким очевидным, что ему оставалось лишь
молчать и, склонив голову, гладить Терезу по руке.
Обстоятельство, ускользнувшее от Фрейда в его теории снов. Сон - не только
сообщение (если хотите, сообщение зашифрованное), но и эстетическая
активность, игра воображения, которая уже сама по себе представляет
ценность. Сон есть доказательство того, что фантазия, сновидение о том, чего
не произошло, относится к глубочайшим потребностям человека. Здесь корень
коварной опасности сна. Не будь сон красивым, о нем можно было бы мигом
забыть. Но Тереза к своим снам постоянно возвращалась, повторяла их
мысленно, превращала в легенды. Томаш жил под гипнотическим волшебством
мучительной красоты Терезиных снов.
снится смерть, словно ты и вправду хочешь уйти... - говорил он ей, когда они
сидели друг против друга в винном погребке.
медленно стекала но стеклу бокала, и Тереза говорила: Томаш, я не виновата.
Я же все понимаю. Я знаю, что ты любишь меня. Я знаю, что эти измены... это
совсем не трагедия...
боялась своих снов. Жизнь раздвоилась. За нее боролись ночь и день.
что однажды у него закружится голова. Что же такое головокружение? Страх
падения? Но почему у нас кружится голова и на обзорной башне, обнесенной
защитным парапетом? Нет, головокружение нечто иное, чем страх падения.
Головокружение - это глубокая пустота под нами, что влечет, манит,
пробуждает в нас тягу к падению, которому мы в ужасе сопротивляемся.
счастливые тем, что Тереза мертва, как и они, все это было то самое "внизу",
которого она страшилась, откуда уже однажды сбежала, но которое таинственным
образом влекло ее к себе. Это было ее головокружение: ее звало к себе
сладостное (почти веселое) отречение от судьбы и души, ее звала к себе
солидарность бездушных. И в минуты слабости ей хотелось покориться этому
зову и вернуться к матери. Хотелось отозвать войско души с палубы тела;
сесть среди подруг матери и смеяться тому, что одна из них громко выпустила
газы; маршировать с ними голой вокруг бассейна и петь.
нельзя забывать, что при этом мучительно любила ее. Она готова была сделать
для матери все что угодно, стоило той лишь попросить ее голосом любви. И
только потому, что этого голоса она ни разу так и не услышала, она нашла в
себе силы уйти.
она принялась писать ей в Прагу письма, полные жалоб. Она сетовала на мужа,
на работодателя, на здоровье, на детей и называла Терезу единственным
человеком, который есть у нее в жизни. Терезе казалось, что она наконец
слышит голос материнской любви, о которой мечтала двадцать лет, и ей
захотелось домой. Хотелось домой тем больше, что она чувствовала себя
слабой. Измены Томаша вдруг открыли ей ее беспомощность, и из ощущения
незащищенности родилось головокружение, беспредельная тяга к падению.
осталось не более нескольких месяцев. Это известие обратило Терезино
отчаяние из-за измен Томаша в бунтарство, и она стала упрекать себя, что
предала мать ради человека, который не любит ее. Она была готова забыть обо
всем, чем когда-то мать досаждала ей. Теперь она могла понять ее. Ведь они
обе в одинаковом положении: мать любит отчима, как Тереза любит Томаша, и
отчим мучит мать изменами так же, как Томаш мучит Терезу. Если мать и была
жестока с Терезой, то лишь потому, что слишком страдала.
как головокружение, воспротивился ее поездке. Позвонил в больницу этого
маленького городка. Учет онкологических обследований проводился в Чехии
весьма тщательно, и потому он легко смог установить, что у Терезиной матери
не было обнаружено никаких признаков рака и что за последний год она вообще
ни разу не обращалась к врачу.
спустя после этого решения она упала на улице и повредила себе колено. Ее
походка стала шаткой, что ни день она где-то падала, обо что-то ушибалась
или по меньшей мере роняла какую-то вещь, которую держала в руках.
постоянного головокружения.
поднимал.
стояли бы люди, не смея приблизиться ни на шаг. Но и глаз они не могли б от
нас оторвать..."
жестокость и стал ее возбуждать. Не раз она шепотом рисовала его в
подробностях Томашу, когда они отдавались любви.
приговора, который виделся ей в изменах Томаша: пусть берет ее с собой!
пусть берет ее к своим любовницам! Наверное, таким способом можно было бы ее
тело снова сделать первым и единственным изо всех. Ее тело стало бы его
alter ego, его помощником, ассистентом.
тебе..." - шептала она ему, когда они приникали друг к другу. Она мечтала
срастись с ним в одно двуполое существо, и тогда тела других женщин стали бы
их общей игрушкой.
не в силах избавиться от этого наваждения. Стремясь сблизиться с Сабиной,
она предложила ей сделать ее фотографии.
помещение, посреди которого стояла широкая квадратная тахта, словно
Подмостки.
картины, прислоненные к стене. Она откуда-то вытащила даже старый холст, на
котором была изображена стройка металлургического завода. Она писала его в
ученические годы, когда в Академии требовали самого точного реализма
(нереалистическое искусство, считалось тогда, подрывает устои социализма), и
Сабина, увлеченная спортивным духом пари, стремилась быть еще строже своих
учителей и писала картины так, что мазки кисти были на них совершенно
невидимы, и они становились похожими на фотографии.
ужасно переживала, а потом пятно мне понравилось, оно походило на трещину.
Словно стройка была не настоящей стройкой, а треснувшей театральной
декорацией, на которой стройка всего лишь нарисована. Я начала играть с этой
трещиной, расширять ее, придумывать, что можно было бы увидеть позади нее.
Так я написала свой первый цикл картин, который назвала "Кулисы".
Естественно, я никому их не показывала. Меня тотчас бы выгнали из Академии.
На первом плане всегда был совершенно реалистический мир, а за ним, словно
за разорванным полотном декорации, виднелось что-то другое, таинственное и
абстрактное. - Она помолчала и добавила: - Впереди была понятная ложь, а
позади непонятная правда.
учитель когда-либо встречал на лицах своих учеников, и обнаруживала, что все
Сабинины картины, прошлые и нынешние, в самом деле говорят об одном и том
же, что все они представляют собой слияние двух тем, двух миров, что они
будто фотографии, полученные путем двойной экспозиции. Пейзаж, за которым
просвечивает настольная лампа. Рука, которая разрывает сзади полотно
идиллического натюрморта с яблоками, орехами и зажженной рождественской
елкой.
удивление дружелюбно, это восхищение, свободное от страха или недоверия,
превращалось в симпатию.
напомнила об этом. Тереза оторвала глаза от картин и вновь увидела тахту,
стоявшую посреди комнаты словно подмостки.
головы. Точно такая бывает у парикмахеров, на которую они насаживают парики.
На Сабининой подставке был не парик, котелок. Сабина улыбнулась: - Это
котелок моего дедушки...
Чаплин носил такой котелок. Она улыбнулась, взяла его в руки и долго
рассматривала. Потом сказала: - Хочешь, я тебя в нем сфотографирую?
аппарат и начала фотографировать.
Трубников Александр
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Акунин Борис
Шилова Юлия