какую -- разэнтакий -- служить не хочет. Звезды своей не понимает. Спрашиваю
я его вчера: "Ведь ездил же ты, Почем-Соль, в отдельном своем вагоне на
мягкой рессоре -- значит, может тебе Советская Россия идти на пользу". А он
мне: ни бе ни ме... пла-а-а-акать хочется.
кармана.
покушать. То и другое -- во всей Москве -- можно было обрести лишь за
круглым столом очаровательнейшей Надежды Робертовны Адельгейм.
Есениным порядком распечалились -- вышло, что за один присест каждый из нас
отправлял в свой желудок по двести пятьдесят экземпляров брошюрки стихов в
сорок восемь страничек. Даже для взрослого слона это было бы не чересчур
мало.
Приятное общество Надежды Робертовны было для него безвозвратно потеряно...
пути расходились. Каждый раз прощание было трагическим. У нашего друга,
словно костяные мячики, прыгали скулы. Глядя с отчаянием на есенинскую
калошу, он чуть слышно молил:
свиную котлетку у Надежды Робертовны...
губа (красный мячик) и зрачки (черные мячики). Ах, Почем-Соль!
союза он поспал ночь на мокрой земле под навесом телеги. С тех пор прыгают в
лице эти мячики, путаются в голове имена шоферов, марки автомобилей, а в
непогоду и в ростепель ноют кости.
из анекдота. Ты знаешь, о чем я говорю. Мы же вместе с тобой задыхались от
хохота.
но зато я очень живо себе представляю:
Двинск и посадили в окоп. Сидит, не солоно хлебавши. Бац!-- разрыв. Бац!~
другой! Бац!-- третий. В воронке: мясо, камень, кость, тряпки, кровь и
свинец. Вскакивает и размахивая руками, орет немцам: "Сумасшедшие, что вы
делаете!? Здесь же люди сидят!"
смеяться.
("тоже друзья!") посылаем из жадности ("объешь нас") глотать всякую
пакость("у самих, небось, животы болели от той дряни") в подвальчик.
быстро бежала к подвальчику, в котором рыжий с нимбом повар разводил
фантасмагорию. А мы сворачивали за угол.
парень... пла-а-а-акать хочется...
весьма тонкий (для "хозяйки гостиницы") разговор об искусстве, угощала
необыкновенными слоеными пирожками и такими свиными отбивными, от которых
Почем-Соль чувствовал бы себя счастливейшим из смертных.
происходило в 1919 году).
пушистые ресницы и, сочувственно переведя глаз (похожий на косточку от
чернослива, только что вынутую изо рта) с моей тарелки на мой нос, сказал:
лечь... либо водки выпить...
сопляки -- еще цветочки в вазочках рисовали, Серов, простояв час перед моими
"Скачками", гхе, гхе, заявил...
говорил и еще... милый мой... милый мой... извольте знать, милостивые
государи... гхе, гхе... что все эти французы... гхе, гхе... Пинкассо ваш,
Матисс... и режиссеры там разные... гхе... гхе... Таиров -- с площадочками
своими... гхе, гхе... "Саломеи" всякие с "Фамирами"... гхе, гхе...
гениальнейший Мейерхольд, милый мой,-- все это мои "Скачки", милый мой...
"Скачки", да-с! Весь "Бубновый валет", милый мой...
факел, пылает гневом на нас; когда весь мир для тебя окрашен в черный цвет
вероломства, себялюбия и скаредности; когда навек померкло в твоих глазах
сияние нежного и прекрасного слова "дружба", обратившегося в сальный огарок,
чадящий изменами и хладнодушием, -- в эту минуту тот, которого ты называл
своим другом, уплетает вторую свиную котлету и ведет столь необыкновенные,
столь неожиданные и столь зернистые (как любила говорить одна моя
приятельница) разговоры о прекрасном...
вокзала, серой мешками, мешочниками и грустью. Почем-Соль уезжал в Туркестан
в отдельном вагоне (на мягкой рессоре) в сопровождении пома и секретаря в
шишаке с красной звездой величиной с ладонь, Ивана Поддубного.
и кряком, каким только крякают мясники, опуская топор в кровавую бычью тушу.
21
ходили подавленные. Часами обсуждали, какие кары обрушит революционная
законность на наши головы. По ночам снилась Лубянка, следователь с
ястребиными глазами, черная стальная решетка. Когда комендант дома
амнистировал наше преступление, мы устроили пиршество. Знакомые пожимали
руки, возлюбленные плакали от радости, друзья обнимали, поздравляли с
неожиданным исходом. На радостях пили чай из самовара, вскипевшего на
Николае угоднике: не было у нас угля, не было лучины -- пришлось нащипать
старую иконку, что смирнехонько висела в уголке комнаты. Один из всех
Почем-Соль отказался пить божественный чай. Отодвинув соблазнительно
дымящийся стакан, сидел хмурый, сердито пояснив, что дедушка у него был
верующий, что дедушку он очень почитает и что за такой чай годика три тому
назад погнали б нас по Владимирке. Есенин в шутливом серьезе продолжал:
Не меня ль по ветряному свею, По тому ль песку, Поведут с веревкою на
шее Полюбить тоску...
грелкой мы решили пожертвовать и письменным столом мореного дуба,
превосходным книжным шкафом с полными собраниями сочинений Карпа Карповича и
завидным простором нашего ледяного кабинета ради махонькой ванной комнаты.
стол; колонку для согревания воды топили книгами.
переселения в ванную Есенин прочел мне:
Молча ухает звездная звонница, Что ни лист, то свеча заре, Никого не
впущу я в горницу, Никому не открою дверь.
нами "ванну обетованную".Вся квартира, с завистью глядя на наше теплое
беспечное существование, устраивала собрания и выносила резолюции,
требующие: установления очереди на житье под благосклонной эгидой колонки и
на немедленное выселение нас, захвативших без соответствующего ордера
общественную площадь.
бранчливо; супил брови, когда исчезал я под вечер. Приходил Кусиков и
Николаев Андрей
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Посняков Андрей
Березин Федор