Чтение 10–й страницы книги ~Тихие дни в Клиши~

потасовка. Он убедительно просит блюстителя порядка поторопиться, поскольку --
тут Карл доверительно понизил голос -- владелец кафе впал в бешенство и вполне
способен кого-нибудь убить. Страж закона степенно, с сознанием своего
должностного статуса поблагодарил его и не спеша двинулся в сторону кафе. На
углу, завидев такси, мы попросили подвезти нас к гранд-отелю, который
заприметили несколько часов назад.
В Люксембурге мы пробыли три дня. Три дня ели и пили до отвала, услаждали слух
игрой лучших германских оркестров, наблюдая за тихим, безоблачным и
бессобытийным, существованием народа, не имеющего веской причины существовать и
в определенном смысле не существующего вовсе, если не сводить существование к
чисто физиологическому импульсу; так существуют овцы и коровы. Белоснежка
познакомила нас со своей подругой -- коренной люксембуржкой и кретинкой до мозга
костей. С ними мы обсуждали технологию выдержки сыров и проблемы рукоделия,
будущность народного танца и развитие угледобычи, перспективы экспорта и
импорта, семейство великого герцога и досадные хвори и недомогания, время от
времени омрачающие дни его членов, и т.д. и т.п. Целый день мы посвятили
Пфаффенталю -- Долине монахов. Казалось, над дремлющей этой долиной витает дух
тысячелетнего мира. Она была воплощением коридора, который прочертил своим
мизинцем Господь Бог -- в напоминание людям о том, что, в кои-то веки
пресытившись кровопролитными войнами, утомясь бесконечной борьбой, здесь они
обретут мир и успокоение.
Сказать по правде, перед нами лежала плодородная, беззаботная, словно ходом
планет обреченная на устойчивое процветание земля, все население которой было
добродушно, участливо, сердобольно, терпимо. И, однако, на ней неуловимо давали
себя почувствовать какие-то болезнетворные вирусы. Что-то, что ощущаешь в
воздухе, остановившись у края болота. В самой доброте люксембуржцев было нечто
ненатуральное, исподволь подрывавшее силу их духа.
352
Все, что их всерьез волновало, -- это с какой стороны намазан маслом их хлеб
насущный. Для них не было проблемой добывать его в поте лица, вот они и
оказались мастерами в том, как его умаслить.
В глубине моей души зрело неподдельное отвращение. Нет уж, лучше подыхать как
вошь в Париже, нежели накапливать жирок здесь, на соках тучной земли, раздумывал
я про себя.
-- Вот что, давай двинем восвояси. Может, нам повезет, и Париж наградит нас
добрым, старым триппером, -- сказал я, заметив, что Карл впал в состояние
крайней апатии.
-- Что?'О чем это ты? -- вытаращил он глаза, медленно приходя в себя.
-- Да, -- был неумолим я, -- пора выбираться отсюда. Это место смердит.
Люксембург -- то же, что Бруклин, только сильнее кружит голову и быстрее
всасывается в кровь. Вернемся в Клиши и ударимся в загул. Надо поскорее отбить
этот привкус во рту.
Когда мы возвратились в Париж, было около полуночи. Мы поспешили в редакцию
газеты, в которой наш благодетель Кинг вел колонку спортивных новостей, одолжили
у него еще сколько-то франков и ринулись наружу.
Меня снедало искушение остановить на улице первую попавшуюся шлюху. -- Трахну
ее, с триппером, без триппера, со всем, что в ней есть, -- думал я. -- Черт
побери, заполучишь триппер -- по крайней мере, будет что вспомнить. А то из этих
люксембургских влагалищ текло одно жирное молоко.
Карл, впрочем, был не столь однозначен по части того, чтобы в очередной раз
заработать триппер. Его член и так зудит, поведал он мне доверительно. У него не
было ясности в вопросе, кто именно им его наградил -- коль скоро это был
действительно триппер, как подозревал мой приятель.
-- Ну, если у тебя и так триппер, то ты, ничем не рискуя, можешь попробовать еще
раз, -- ободряюще напутствовал я его. -- Схватил двойной заряд -- поделись им с
другими. Надо заразить весь континент! Лучше уж нормальная венерическая болезнь,
чем кладбищенские тишь да гладь. Теперь мне понятно, на чем зиждется
цивилизация: на пороке, болезни, лжи, воровстве, похоти. Черт
353
побери, французы -- великая нация, даже если от них взял начало сифилис. И
пожалуйста, никогда не проси меня впредь наносить визиты в нейтральные страны.
Нет у меня больше желания общаться с коровами -- в человеческом или любом ином
обличье.
Я до того возбудился, что готов был оприходовать монахиню.
С таким боевым настроением мы и ступили на пол маленького дансинга, где обитала
наша подруга-гардеробщица. Было чуть-чуть за полночь, и веселье только набирало
темп. К стойке бара присосалась тройка-четверка шлюх и пара надравшихся мужиков
-- само собой разумеется, англичан. И, судя по всему, педиков. Мы протанцевали
несколько танцев, а затем нас принялись осаждать шлюхи.
Просто поразительно, сколь многое позволено во французском баре при всем честном
народе. В глазах проститутки любой, кто говорит по-английски -- мужского ли,
женского ли пола, -- непременно извращенец. Француженка никогда не станет
выдрючиваться, чтобы привлечь к себе внимание иностранца, так же как тюлень
никогда не станет домашним животным, хоть обучи его выполнять цирковые номера.
К стойке подошла наша гардеробщица Адриенна. Уселась на высокий табурет, широко
раздвинула ноги. Я остановился рядом, положив руку на плечо одной из ее товарок.
Другую руку не торопясь запустил ей под юбку. Нащупав интриговавшее меня место,
легонько пощекотал его. Она соскользнула со своего насеста и, приникнув ко мне
всем корпусом сзади и вороватым движением пробравшись внутрь моих брюк, сомкнула
пальцы на источнике моей мужественности. Над залом спустилась полутьма;
музыканты играли медленный вальс. Не отрывая руки, Адриенна потащила меня за
собой на танцевальную площадку, в самую ее середину, где мы скоро оказались
притиснуты друг к другу спинами и локтями танцующих, как сардины в консервной
банке. Давка была такая,-что мы едва могли шевельнуться. Адриенна, тем не менее,
изловчившись, вновь просунула руку в отверстие моих брюк, извлекла наружу мое
естество и приставила его к треугольнику своего лона. Ощущение было невыносимым.
Пытка еще усилилась, когда одна из ее подружек, плотно прижатая к нам вместе с
партнером, без лишних церемоний заключила мой член в ладонь. Последнее перепол-
354
нило чашу: не сходя с места, я кончил ей прямо в руку.
Когда мы через силу доплелись обратно к стойке, Карл, пребывавший в углу,
изогнулся всем телом в обнимку с девицей, которая, казалось, застыла в падении
на пол. Наблюдавший за этим бармен, похоже, не разделял их общего экстаза. --
Здесь пьют, а не трахаются, -- сказал он. Карл, с перемазанным губной помадой
лицом, в расстегнутом жилете, со съехавшим набок галстуком и со сбившимися на
лоб волосами, поднял к нему затуманенные глаза. -- Это же не шлюхи, -- с трудом
выговорил он, -- это нимфоманки.
В полном изнеможении Карл опустился на табурет; утолок сорочки игриво торчал
наружу из проема его брюк. Девица вызвалась застегнуть ему ширинку. И вдруг
передумала: распахнув ее донизу и вытащив на свет божий предмет его гордости,
присосалась к нему губами. Судя по всему, это было уже чересчур. В мгновение ока
рядом возник метр, строгим тоном уведомивший, что нам придется либо умерить пыл,
либо покинуть это заведение. Что до девиц, то обрушиваться на них у него,
похоже, и в мыслях не было: он просто добродушно пожурил их, как расшалившихся
детишек.
Мы настроились было тут же убраться восвояси, но помешала Адриенна: она
настояла, чтобы мы остались до закрытия дансинга. Как заявила это особа, она
намерена сопроводить нас домой.
И вот, когда мы наконец подозвали и загрузились в такси, выяснилось, что в
машине нас пятеро. Карл склонен был без лишних церемоний тут же высадить одну из
девиц, но так и не смог решить, которую. По пути мы накупили сэндвичей, сыру,
оливок и изрядное количество выпивки.
-- Ну и конфуз же будет, когда они узнают, что у нас почти не осталось денег, --
негромко заметил Карл.
-- Все к лучшему, -- отозвался я, -- тогда, может, разбегутся пораньше. Я до
смерти устал. Все, что мне нужно, -- это принять ванну и забраться в постель.
Едва мы вломились в квартиру, я разделся и открыл кран в ванной. Девицы
сгрудились на кухне, накрывая на стол. Стоило мне, однако, влезть в ванну и
взять в руки мыло, как откуда ни возьмись Адриенна и одна из ее подружек. Нашим
гостьям взбрело в голову, что не худо бы и им сделать то же самое. Быстро стянув
себя тряпье, Адриенна нырнула в воду следом за мной. Вторая тоже
355
разделась, подошла и остановилась у края. Адриенна и я сидели визави, касаясь
друг друга скрещенными ногами. Вторая девица, перегнувшись всем корпусом,
принялась внимательнейшим образом изучать мою анатомию. Откинувшись назад в
расслабляюще горячей воде, я позволил ей обхватить мыльными пальцами мое
естество. Тем временем Адриенна вся ушла в исследование собственного влагалища,
как бы давая понять: "Ничего, ничего, пусть себе поиграется; когда надо будет, я
выхвачу у нее из рук этот предмет".
Не помню уже, как мы оказались в ванне втроем, у каждого сэндвич в одной руке и
стакан вина в другой. Карлу зачем-то вздумалось бриться. Его девушка присела на
краешек биде, с аппетитом уминая сэндвич и без умолку болтая языком. На миг
испарившись из ванной, она возвратилась с полной бутылкой красного вина, каковое
без остатка и вылила нам на головы. Мыльная вода тотчас приобрела гранатовый
оттенок.
К этому моменту я настолько возродился, что готов был выкинуть что угодно.
Почувствовав желание облегчиться, я тут же проделал это, не вылезая из ванны.
Девицы пришли в ужас. Судя по их реакции, я позволил себе нечто неуместное.
Внезапно наших гостий обуял демон подозрительности. А собираются ли им платить?
Если да, то сколько? Когда Карл невозмутимо объявил, что у нас на двоих осталось
девять франков, ни больше ни меньше, поднялся форменный бедлам. Потом они
угомонились, решив, что им отпустили очередную шутку -- шутку в дурном вкусе,
вроде того, чтобы помочиться в ванну. Мы, однако, были непоколебимы. Тогда они
поклялись, что им никогда еще не доводилось встречать таких, как мы --
бессовестных, бесчеловечных, бесчестных.
-- Вы -- пара грязных бошей, -- изрекла одна.
-- Нет, это англичане. Извращенцы-англичане, -- поправила ее другая.
Адриенна пыталась умиротворить их. Она засвидетельствовала, что знает нас давно
и что с ней мы всегда вели себя как джентльмены -- заявление, с моей дочки
зрения, прозвучавшее несколько странно, если вникнуть в суть наших с ней