Лилиан.
два-три дня ты их опять распакуешь.
весной и осенью -- ее, словно перелетную птицу, обуревало
желание улететь. И тогда на несколько дней, а то и недель, в ее
комнате появлялись чемоданы; они стояли до тех пор, пока Лилиан
не теряла мужества и не отказывалась от своего намерения.
действительно уезжаю.
поможет! Я в самом деле уезжаю!
паутина, опутывают ее и парализуют.
что иначе у меня не хватит мужества. Одна я не в силах бороться
против всего этого.
платья, свитеры, туфли -- и вдруг его пронизала острая боль,
такая, какую ощущает человек, который вернулся с похорон
близкого друга и уже взял себя в руки, но вдруг увидел что-то
из вещей покойного -- его туфли, блузу или шляпу.
дыхание, -- ты не должна уезжать.
показала на маленькую латунную корзинку для бумаги у стола. --
У меня ничего не вышло. Я не смогла. Напрасные старания -- это
невозможно объяснить. Потом я хотела уехать, не попрощавшись, и
написать тебе оттуда, но и этого я бы не смогла. Не мучь меня,
Борис...
женщины -- олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не
думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом
подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то
напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи
которого корчатся в муках на земле, -- сострадание, беззвучно
вопящее: лава богу, в меня не попали, в меня не попали...
Он довезет меня до Парижа. В Париже мы расстанемся. Там живет
мой дядя. У него мои деньги, та небольшая сумма, которая у меня
есть. Я останусь в Париже.
что она говорит правду.
этого недостаточно?
потому что тебе пронзили сердце, они стенают ей еще, как будто
ты и есть убийца.
ведь, кроме нее, у меня нет ничего, она -- последнее, что у
меня осталось, я не хочу ее терять, о боже, я не должен ее
потерять!
деньги, потерявшие всякую цену.
предложат на выбор -- прожить год на свободе, а потом умереть,
или гнить в тюрьме, как, по-твоему, он должен поступить?
представление о том, что ты называешь жизнью, -- сказал Волков.
сторону -- войну, обман и нужду, и если другая сторона принесет
мне много разочарований, все равно она будет не хуже той,
которую я узнала и которая, я уверена, не может исчерпать всей
жизни. Должна же быть еще другая, не знакомая мне жизнь,
которая говорит языком книг, картин и музыки, будит во мне
тревогу, манит меня... -- Она помолчала. -- Не надо больше об
этом, Борис. Все, что я говорю, -- фальшь... становится
фальшью, как только я произношу это вслух, мои слова -- как
нож. А я ведь не хочу тебя обидеть. Но каждое мое слово звучит
оскорбительно. И даже если я сама уверена, что говорю правду, в
действительности все оказывается совсем не так. Разве ты не
видишь, что я ничего не понимаю?
и сострадание, и враждебность; ведь он стремился ее удержать, и
он заставлял ее говорить о том, что она хотела забыть.
поймешь, как нелепо было идти за первым встречным, поманившим
тебя, -- сказал Волков.
дело всегда только в другом мужчине?
оттолкнуть ее! Почему я не говорю, улыбаясь, что она права?
Почему не воспользуюсь старой уловкой? Кто хочет удержать --
тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить -- того стараются
удержать. Неужели я это забыл?
другом мужчине. Но, если это так, почему ты не спросишь меня,
не хочу ли я ехать с тобой?
-- Я тебя люблю; но не хочу ничего брать с собой.
хочу брать с собой. Это невозможно. Не усложняй мне все!
все же ему казалось страшно важным объяснить ей, что жить им
обоим недолго и что когда-нибудь, когда у нее останутся
считанные дни и часы, самым дорогим для нее будет то время,
которым она сейчас так пренебрегает; и тогда она придет в
отчаяние от того, что бросалась временем, и будет вымаливать,
быть может на коленях, ниспослать ей еще один день, еще час
того, что теперь кажется ей скучным благополучием. Но он знал
также и другое, что было еще ужаснее: если он попытается
объяснить ей это, все, что он скажет, прозвучит сентиментально.
и позвала ее к Далай-Ламе.
антисептическим бельем.
холодно.
оттенок.
нет. В таком случае мне придется просить вас оставить
санаторий. Быть может, вы подыщете себе другое место, которое
будет больше соответствовать вашим вкусам.