щий вздох все еще дрожит в воздухе. И снова вокруг нас только ракеты,
пение снарядов и звезды, и теперь это даже немного странно.
звучит почти торжественно:
вам скажу!
ветлело. Уже три часа утра. Потянуло свежим, прохладным ветром; в пред-
рассветной мгле наши лица стали серыми.
попадаем в полосу тумана. Катчинский беспокоится - это дурной знак.
ся; здесь нам знаком каждый клочок земли. А вот и кладбище с его холми-
ками и черными крестами.
грохота. Мы пригнулись - в ста метрах перед нами взлетает облако пламе-
ни.
нимается целый кусок лесной почвы, а с ним и три-четыре дерева, которые
тоже одно мгновение висят в воздухе и разлетаются в щепки. Шипя, как
клапаны парового котла, за ними уже летят следующие снаряды, - это
шквальный огонь.
ко, и там все равно опасно; единственное укрытие - это кладбище и его
могилы. Спотыкаясь в темноте, мы бежим туда, в одно мгновение каждый
прилипает к одному из холмиков, как метко припечатанный плевок.
нас тьме начинается какой-то шабаш. Все вокруг ходит ходуном. Огромные
горбатые чудища, чернее, чем самая черная ночь, мчатся прямо на нас,
проносятся над нашими головами. Пламя взрывов трепетно озаряет кладбище.
луг. Он напоминает вздыбленную поверхность бурного моря, фонтанами взме-
таются ослепительно яркие разрывы снарядов. Нечего и думать, чтобы
кто-нибудь смог сейчас перебраться через него.
щепки, рвут на клочки. Нам придется остаться здесь, на кладбище.
толчок. Рукав мундира вспорот осколком. Сжимаю кулак. Боли нет. Но это
меня не успокаивает, - при ранении боль всегда чувствуется немного поз-
же. Я ощупываю руку. Она оцарапана, но цела. Тут что-то с треском ударя-
ется о мою голову, так что у меня темнеет в глазах. Молнией мелькает
мысль: только не потерять сознания! На секунду я проваливаюсь в черное
месиво, но тотчас же снова выскакиваю на поверхность. В мою каску угодил
осколок, он был уже на излете, и не смог пробить ее. Вытираю забившуюся
в глаза труху. Передо мной раскрылась яма, я смутно вижу ее очертания.
Снаряды редко попадают в одну и ту же воронку, поэтому я хочу переб-
раться туда. Я рывком ныряю вперед, распластавшись как рыба на дне, но
тут снова слышится свист, я сжимаюсь в комок, ощупью ищу укрытие, наты-
каюсь левой рукой на какой-то предмет. Прижимаюсь к нему, он поддается,
у меня вырывается стон, земля трескается, взрывная волна гремит в моих
ушах, я подо что-то заползаю, чем-то накрываюсь сверху. Это доски и сук-
но, но это укрытие, жалкое укрытие от сыплющихся сверху осколков.
Раненый? Я кричу ему. Ответа нет. Это мертвый. Моя рука тянется дальше,
натыкается на щепки, и тогда я вспоминаю, что мы на кладбище.
еще глубже под гроб, - он защитит меня, даже если в нем лежит сама
смерть.
до нее одним прыжком. Вдруг кто-то бьет меня по лицу, чья-то рука цепля-
ется за мое плечо. Уж не мертвец ли воскрес? Рука трясет меня, я повора-
чиваю голову и при свете короткой, длящейся всего лишь секунду вспышки с
недоумением вглядываюсь в лицо Катчинского; он широко раскрыл рот и
что-то кричат; я ничего не слышу, он трясет меня, приближает свое лицо
ко мне; наконец грохот на мгновение ослабевает, и до меня доходит его
голос:
У меня сейчас только одна мысль - этот человек должен знать!
ет. Еще удар, еще удар. Он только пригибается, - это один из новобран-
цев. В отчаянии я ищу глазами Ката, - он уже надел маску. Тогда я вытас-
киваю свою, каска слетает у меня с головы, резина обтягивает мое лицо. Я
наконец добрался до новобранца, его противогаз как раз у меня под рукой,
я вытаскиваю маску, натягиваю ему на голову, он тоже хватается за нее, я
отпускаю его, бросок, и я уже лежу в воронке.
Между разрывами слышно гудение набатного колокола; гонги и металлические
трещотки возвещают далеко вокруг: "Газ, газ, газ!"
Кат, Кропп и еще кто-то. Мы лежим вчетвером в тягостном, напряженном
ожидании и стараемся дышать как можно реже.
маска? Я помню страшные картины в лазарете: отравленные газом, которые
еще несколько долгих дней умирают от удушья и рвоты, по кусочкам отхар-
кивая перегоревшие легкие.
ется по земле, проникая во все углубления. Как огромная мягкая медуза,
заползает оно в нашу воронку, лениво заполняя ее своим студенистым те-
лом. Я толкаю Ката: нам лучше выбраться наверх, чем лежать здесь, где
больше всего скапливается газ. Но мы не успеваем сделать это: на нас
снова обрушивается огненный шквал. На этот раз грохочут, кажется, уже не
снаряды, - это бушует сама земля.
это подброшенный взрывом гроб.
прямо на вытянутую руку того солдата, что лежал четвертым в нашей яме.
Свободной рукой он пытается сорвать с себя маску. Кропп успевает вовремя
схватить его руку и, заломив ее резким движением за спину, крепко дер-
жит.
держится непрочно; мы без труда открываем ее; труп мы выбрасываем, и он
скатывается на дно воронки; затем мы пытаемся приподнять нижнюю часть
гроба.
перь нам уже не надо действовать так осторожно, и мы работаем в полную
силу. Наконец гроб со скрипом трогается с места и приподнимается на под-
сунутых под него лопатах.
робленное плечо, и мы делаем перевязку, истратив на это все бинты из на-
ших индивидуальных пакетов. Пока что мы больше ничего не можем сделать.
нет. Легкие работают с большой нагрузкой: им приходится вдыхать все тот
же самый горячий, уже не раз побывавший в них воздух, вены на висках
вздуваются. Еще немного, и я наверно задохнусь.
катываюсь через край воронки. В мутно-грязных сумерках рассвета передо
мной лежит чья-то оторванная нога, сапог на ней совершенно цел, сейчас я
вижу все это вполне отчетливо. Но вот в нескольких метрах подальше
кто-то поднимается с земли; я протираю стекла, от волнения они сразу же
снова запотевают, я с напряжением вглядываюсь в его лицо, - так и есть:
на нем уже нет противогаза.
и делает несколько шагов, - ветер разогнал газ, воздух чист. Тогда и я
тоже с хрипом срываю с себя маску и падаю. Воздух хлынул мне в грудь,
как холодная вода, глаза вылезают из орбит, какая-то темная волна зах-
лестывает меня и гасит сознание.
тальным. Они вылезают и сдергивают маски. Мы подхватываем раненого, один
из нас поддерживает его руку в лубке. Затем мы поспешно уходим.
койники. Они умерли еще раз, но каждый из тех, кто был разорван на клоч-
ки, спас жизнь кому-нибудь из нас.
ны со шпал, их высоко загнутые концы вздыбились в небо. Перед нами
кто-то лежит. Мы останавливаемся; только Кропп идет с раненым дальше.
кровью; он так обессилел, что я достаю свою фляжку, в которой у меня ос-