Золушки. Только мужского рода. Меня лишь терпели. И терпели с
превеликим трудом. Однажды мама в порыве гнева, а гнев этот
был реакцией на мою очередную проделку, а проделки эти я
совершал назло всему дому, где меня не любили, воскликнула,
заломив руки:
ублюдок.
колени, погладила по стриженой голове. И не потому, что она
была черствой. На Лию у нее с избытком хватало нежности. Ее
она не просто целовала, а вылизывала, и Лия, пресыщенная
чрезмерными ласками, отбивалась, вырывалась из рук, даже била
маму по лицу, чтобы угомонить, остановить безудержный поток
материнской любви.
сдерживал себя от того, чтобы не завыть в полный голос,
заскулить, как пинаемый ногами прохожих заблудший щенок.
что стыдятся прослыть среди знакомых жестокосердными людьми, а
не то - сплавили бы меня куда-нибудь в сиротский дом, или
нарочно позабыли бы, как чемодан без наклейки с адресом, на
какой-нибудь железнодорожной станции, или, как в страшной
сказке, завели бы в дремучий лес и оставили там.
воображение. И при этом я не испытывал в ответ никакой
ненависти. Главный источник моих бед, соперницу, лишившую меня
материнской любви, мою маленькую сестренку Лию я любил нежно и
трогательно. Совсем не по-мальчишески. Мне доставляло
предельное наслаждение легонько касаться кончиками пальцев ее
выпуклого лобика, пухлых, бантиком, губок, и, когда мама
заставала меня за этим занятием, я пребольно получал по рукам,
а то и по затылку с одним и тем же напутствием:
обожал свою маму. Я любил ее голос, ее мягкую полную грудь,
которой касался ручкой много лет назад, но ощущение
непередаваемой теплоты от этого касания сохранил на всю жизнь.
Я любил ее маленькие бледные уши с рубиновыми огоньками в
сережках. Я не знаю ничего шелковистей, чем ее черные густые
волосы, которые она расчесывала на ночь, сидя перед
зеркалом-трельяжем, и волнистые пряди этих волос покрывали ее
плечи и спину, и мне до жжения в ладонях мучительно хотелось
подкрасться невидимкой и коснуться их...
Девку или парня?
взревел громче, собираясь тронуть.
перекрыл рев мотора:
доску борта. И не почувствовал боли. Я оглох. Я онемел. Вся
кожа на моем костлявом худеньком тельце стала бесчувственной,
как бумага.
рано.
земли, фигура мамы. Она стояла посреди мостовой без платка, в
черном, как траурном, платье и не шевелилась. Окаменела как
статуя.
смерть.
бриллиантом и небрежно сунул в боковой карман кителя.
пробирался крытый брезентом немецкий армейский грузовик с
ценным грузом в кузове - большим запасом консервированной
крови, так остро необходимой военным госпиталям. Эта кровь
была надежно ограждена от порчи и плотно законсервирована,
потому что все еще текла в жилах живых существ, мальчиков и
девочек из каунасского гетто. Дети были сосудами с драгоценной
кровью. Но они этого не понимали и, сваленные в кучу на дне
кузова, шевелились, скулили, плакали.
правому и стенке кабины. За другими головами и спинами я ее
снова потерял из виду.
на уровень моей щеки и натирал мне кожу. Я приподнял его
слегка и увидел в открывшуюся щель пробегающие домишки и сады
предместья. Улица была узкой, немощеной, и ветки деревьев
цеплялись за крышу фургона и скребли по брезенту. Брезент
возле меня не был закреплен и поднимался легко. При желании я
мог бы, встав на колени, просунуть в щель всю голову и даже
вылезти наружу. Вернее, не вылезти, а выпасть. Вывалиться на
обочину. И, если повезет, не разбиться насмерть.
притормаживает, и машина настолько замедляет ход, что прыжок
из нее на землю становится почти безопасным. Голова моя
заработала в этом направлении. Прыгать. Вывалиться. И
спастись. А Лия? Я ее не могу оставить. Что я скажу маме, если
вернусь один? Куда вернусь? В гетто? Меня тут же схватят и на
другом грузовике с другими детьми увезут туда же, куда везут
сейчас.
взрослого. Я понимал, что действовать надо немедля.
Неизвестно, куда и как далеко нас везут. Может, через пять
минут машина будет у цели, и нас начнут выгружать. И тогда -
все. Вряд ли еще одна такая возможность спастись представится.
Потом, рыжий Антанас, сидящий к нам спиной, может переменить
позу, и я попаду в поле его зрения. Пока он не поворачивается,
даже закуривая.
предстояло: вывалиться на ходу из грузовика и пребольно
удариться при падении. У меня холодело сердце при мысли о
маленькой Лии. Как ее прихватить с собой? Она до меня не
доползет, сколько бы я ее ни звал. Я уже пробовал. Лия только
плакала в ответ. Ползти за ней и тащить ее обратно к этой щели
по головам и телам других детишек? Поднимется такой вой, что
рыжий Антанас непременно обернется.
решение, резать по живому мясу. Вдвоем спастись не
представлялось никакой возможности. Но лучше пусть спасется
один, чем никто. Это разумно, хотя и жутко. Лии легче не
станет от того, что я умру вместе с ней.
насколько мне память не изменяет, нечто подобное проносилось в
моей зачумленной головенке и тогда, хотя и в иной форме, в
других выражениях.
мучительно хотелось, - увидеть на прощание мою сестренку. Ее
заплетенные мамой косички и зареванные, опухшие от слез
глазки. Сколько я ни тянул шею, разглядеть за чужими руками и
плечами Лию мне не удалось.
перевалился всем телом через борт. Домов здесь не было. Вдоль
дороги тянулись невысокие кусты, а за ними - поле. Безлюдно. И
это было весьма кстати. Потому что время приближалось к
полудню, и для прохожего заметить выпавшего из автомобиля
мальчишку не составляло большого труда.
предполагал. Накануне прошел дождь, и почва была мягкой и
вязкой. Боком и щекой проехался я по глинистому краю
придорожной канавы, слегка разодрав локоть и колено. Только и
всего. Даже кровь не выступила. Та кровь, которую должны были
изъять у меня и перелить моим злейшим врагам - раненым
немецким солдатам.
вокруг. Местность тут была холмистая, и на склонах холмов
перемежались прямоугольники полей, полосы кустарника на межах
и по два-три дерева вокруг одиноких домиков с
сараями-крестьянских хуторов. О том, чтобы пойти к ближнему
хутору и постучать в дверь, я и не помышлял. Я был городским
мальчиком и деревенских людей всегда сторонился. Уж слишком их
уклад жизни отличался от нашего. Крестьяне всегда мне казались
угрюмыми, диковатыми людьми, как недобрые персонажи из детских
сказок. Вроде рыжего Антанаса, сопровождающего грузовик с
Посняков Андрей
Бажанов Олег
Свержин Владимир
Смит Кордвейнер
Березин Федор
Суворов Виктор