забывайся, мол, помни -- январь.
вокруг печи, да еще жестью проржавленной обитая, чтобы щели закрыть. Внутри
халабуду надвое делит перегородка -- на кухню и на столовую. Одинаково, что
на кухне полы не стелены, что в столовой. Как землю заторили ногами, так и
осталась в буграх да в ямках. А кухня вся -- печь квадратная, в нее котел
вмазан.
выходить, получает повар на большой лагерной кухне крупу. На брата, наверно,
грамм по пятьдесят, на бригаду -- кило, а на объект получается немногим
меньше пуда. Сам повар того мешка с крупой три километра нести не станет,
дает нести [шестерке]. Чем самому спину ломать, лучше тому шестерке выделить
порцию лишнюю за счет работяг. Воду принести, дров, печку растопить -- тоже
не сам повар делает, тоже работяги да доходяги -- и им он по порции, чужого
не жалко. Еще положено, чтоб ели, не выходя со столовой: миски тоже из
лагеря носить приходится (на объекте не оставишь, ночью вольные сопрут), так
носят их полсотни, не больше, а тут моют да оборачивают побыстрей (носчику
мисок -- тоже порция сверх). Чтоб мисок из столовой не выносили -- ставят
еще нового шестерку на дверях -- не выпускать мисок. Но как он ни стереги --
все равно унесут, уговорят ли, глаза ли отведут. Так еще надо по всему, по
всему объекту сборщика пустить: миски собирать грязные и опять их на кухню
стаскивать. И тому порцию. И тому порцию.
делит -- в котел и себе (хороший жир до работяг не доходит, плохой жир --
весь в котле. Так зэки больше любят, чтоб со склада отпускали жиры плохие).
Еще -- помешивает кашу, как доспевает. А санинструктор и этого не делает:
сидит -- смотрит. Дошла каша -- сейчас санинструктору: ешь от пуза. И сам --
от пуза. Тут дежурный бригадир приходит, меняются они ежедён -- пробу
снимать, проверять будто, можно ли такой кашей работяг кормить. Бригадиру
дежурному -- двойную порцию.
а в мисках тех дно покрыто кашицей, и сколько там твоей крупы -- не спросишь
и не взвесишь, только сто тебе редек в рот, если рот откроешь.
Отроду в степи той ничего не росло, а меж проволоками четырьмя -- и подавно.
Хлеб растет в хлеборезке одной, овес колосится -- на продскладе. И хоть
спину тут в работе переломи, хоть животом ляжь -- из земли еды не
выколотишь, больше, чем начальничек тебе выпишет, не получишь. А и того не
получишь за поварами, да за шестерками, да за придурками. И здесь воруют, и
в зоне воруют, и еще раньше на складе воруют. И все те, кто воруют, киркой
сами не вкалывают. А ты -- вкалывай и бери, что дают. И отходи от окошка.
стоят, не видно за спинами ни столов куцых, ни лавок. Кто сидя ест, а больше
стоя. 82-я бригада, какая ямки долбала без угреву полдня, -- она-то первые
места по гудку и захватила. Теперь и поевши не уйдет -- уходить ей некуда.
Ругаются на нее другие, а ей что по спине, что по стене -- все отрадней, чем
на морозе.
одна всего в очереди, тоже помбригадиры у окошка стоят. Остальные, значит,
за нами будут.
тоже собирает и сует -- не ради каши лишней, а быстрее чтоб.
головы:
бывает. Больше идет магара по два раза в день или мучная затирка. В овсянке
между зернами -- навар этот сытен, он-то и дорог.
всей душой изнывать по горсточке этого овса!
двойную "бригадирскую", отвалил от окошка.
бригадира такую дают, а он хоть сам ешь, хоть помощнику отдавай. Тюрин Павлу
отдает.
одного работягу по-хорошему попросил, очистил стола кусок мисок на
двенадцать, если вплоть их ставить, да на них вторым этажом шесть станут, да
еще сверху две, теперь надо от Павла миски принимать, счет его повторять и
доглядывать, чтоб чужой никто миску со стола не увел. И не толкнул бы локтем
никто, не опрокинул. А тут же рядом вылезают с лавки, влезают, едят. Надо
глазом границу держать: миску -- свою едят? или в нашу залезли?
руки дает. Так ему легче, по одной сбиться можно.
сразу по две миски передает Шухову, а Шухов на стол ставит. Шухов вслух
ничего не повторяет, а считает острей их.
руки повара поставили две миски в окошечке и, держась за них, остановились,
как бы в раздумье. Должно, он повернулся и посудомоев ругает. А тут ему в
окошечко еще стопку мисок опорожненных суют. Он с тех нижних мисок руки
стронул, стопку порожних назад передает.
перемахнул, обе миски потянул и, вроде не для повара, а для Павла, повторил
не очень громко:
[косить], ему, как помбригадиру, авторитет надо держать, ну, а тут повторил
за Шуховым, на него же и свалить можно.
-- Иди считай, не веришь? Вот они, на столе все!
и две миски с ходу им сунул. И еще он успел вернуться к столу, и еще успел
сочнуть, что все на месте, соседи спереть ничего не управились, а свободно
могли.
засть! -- толкнул он кого-то. -- Вот две! -- он две миски второго этажа
поднял повыше. -- И вон три ряда по четыре, аккурат, считай.
просторе, который давало ему окошко, для того и узкое, чтоб к нему из
столовой не подглядывали, сколько там в котле осталось.
рассвирепел повар.
головы сидящих, на второй стол.
были одеты толсто -- еле по четыре умещалось, и то ложками им двигать было
несправно.
Шухов быстро принялся за свою кровную. Для того он колено правое подтянул к
животу, из-под валеного голенища вытянул ложку "Усть-Ижма, 1944", шапку
снял, поджал под левую мышку, а ложкою обтронул кашу с краев.
пласт со дна снимая, аккуратно в рот класть и во рту языком переминать. Но
приходилось поспешить, чтобы Павло увидел, что он уже кончил, и предложил бы
ему вторую кашу. А тут еще Фетюков, который пришел с эстонцами вместе, всё
подметил, как две каши закосили, стал прямо против Павла и ел стоя,
поглядывая на четыре оставшихся неразобранных бригадных порции. Он хотел тем
показать Павлу, что ему тоже надо бы дать если не порцию, то хоть полпорции.
никак было не знать, видит ли он, кто тут рядом, и помнит ли, что две порции
лишних.
одной ему не стало сытно, как становилось всегда от овсянки. Шухов полез во
внутренний карман, из тряпицы беленькой достал свой незамерзлый полукруглый
кусочек верхней корочки, ею стал бережно вытирать все остатки овсяной
Каргалов Вадим
Мацумото Сэйте
Самойлова Елена
Бажанов Олег
Белов Вольф
Соломатина Татьяна