разок. Ухмыльнулся. Потянулся за добавкой. Ел он со смаком, выискивая
белое мясо. Он помнил, где Федерико спрятал вторую ножку. Рука его
проскользнула под столом, и он вытянул ее из тайника так, что никто ничего
не заметил, - спер прямо с коленей Федерико.
Ты жулик.
головой. "Черти"
все равно грех. Он очень опечалился и обрадовался, что сам не сыплет
проклятиями так, как его братья.
ними остались только кости, Артуро и Федерико стали разгрызать их одну за
другой и высасывать мозг.
оставлять пришлось.
курицы даже в волосах. Она смахнула их и предупредила мальчишек о плохих
манерах в присутствии бабушки Донны:
подарит.
Рокко Сакконе.
был ей отвратителен, когда подходил ближе. Ее ненависть к их пожизненной
дружбе с Бандини не знала устали. Вместе росли мальчишками в Абруцци. До
свадьбы вместе познавали женщин, и когда Рокко приходил к ним в дом, у них
со Свево была такая манера выпивать и хохотать вместе, не говоря ни слова:
бормочут что-нибудь на провинциальном итальянском диалекте и громко ржут,
этот резкий язык похрюкиваний и воспоминаний, весь просто исходит
потаенными смыслами, значения, однако, не имеет и всегда относится к тому
миру, к которому она не принадлежала и никогда не могла принадлежать. Она
всегда притворялась, что ей безразлично, чем Бандини занимался до
женитьбы, но этот Рокко Сакконе со своим грязным смехом, которым Бандини
наслаждался и который с ним разделял, был секретом из прошлого, которое
она стремилась ухватить, раскрыть раз и навсегда, ибо, казалось, знала:
стоит только секретам их ранних дней явиться ей, как тайный язык Свево
Бандини и Рокко Сакконе отомрет навсегда.
от еды, валялись на полу в гостиной, наслаждаясь дружелюбной печкой в
углу. Артуро подкармливал ее углем, и та счастливо сипела и хмыкала, мягко
посмеиваясь, а они растянулись вокруг, аппетиты утолены.
чашкой меньше. Когда она ставила посуду в кладовку, тяжелая битая кружка
Бандини, крупнее и неуклюжее остальных, казалось, оскорбленно гордилась
тем, что из нее едой никто не пил. Любимый нож Бандини, самый острый и
злобный столовый нож во всем наборе, блеснул в ящике, где она хранила
серебро, когда на него упал лучик света.
ветром; электрические провода, ухмыляясь, терлись об остроконечную крышу
задней веранды.
тот с маразматическим восторгом недовольства болтал без умолку в своих
четырех стенах.
где-то в городе пьяный, намеренно не желая возвращаться, ужасало. Все, что
было на земле отвратительного и разрушительного, казалось, знало об этом.
Она уже чувствовала, как вокруг сгущаются силы черноты и кошмара, жутким
строем подползая к дому.
умер.
поставила столько заплат под тусклой желтой лампочкой, что глаза начинали
яростно сопротивляться, стоило ей заняться шитьем; ее схватывали головные
боли, и приходилось откладывать до дневного света.
какой-нибудь из тех глянцевых ярких журналов, что вопят об американском
рае женщин: прекрасная мебель, прекрасные туалеты; о красивых женщинах,
находящих романтику в дрожжах; об умных женщинах, обсуждающих туалетную
бумагу. Журналы эти, эти картинки представляли очень смутную категорию:
"Американские Женщины". Она всегда отзывалась с почитанием о том, чем
занимаются "Американские Женщины".
возле окна гостиной, переворачивая одну за другой страницы женского
журнала, методично слюня кончик пальца, открывая новую страницу.
Отрывалась Мария, только захмелев от убежденности: сама она полностью
отрезана от этого мира "Американских Женщин".
- чистокровный итальянец, из крестьян, на целые поколения корни уходят в
глубину прошлого. Однако сейчас, когда он получил все бумаги на
гражданство, итальянцем себя он уже не считает. Нет, теперь он -
американец; сантименты, однако, иногда зудят у него в голове, и он любит
поорать, похвастаться своим происхождением; но по всему здравому смыслу он
- американец, и когда Мария рассказывает ему, что делают и что носят
"Американские Женщины", когда она упоминает, чем занималась сегодня
соседка, "та американская женщина в соседнем доме", это его просто бесит.
Ибо он очень хорошо чувствует различия классов и рас, те страдания, к
которым они ведут, и яростно протестует.
Можешь быть королем; можешь быть завоевателем - но кем бы ты ни был, дом
тебе нужен; и если у тебя в голове есть мозги, то дом должен быть из
кирпича; и чтоб построен был, разумеется, членом профсоюза и по расценкам
профсоюза. Это важно.
вздохами разглядывавшей широко открытыми глазами электрические утюги и
пылесосы, автоматические стиральные машинки и электроплиты, нужно было
лишь закрыть страницы этой страны фантазий и оглядеться: жесткие стулья,
вытертые ковры, холодные комнаты. Стоило только перевернуть руку ладонью
кверху и взглянуть на ее мозоли от стиральной доски, чтобы понять: она
все-таки - не "Американская Женщина". Ничего в ней - ни цвет лица, ни
руки, ни ноги; ни пища, которую она ест, ни зубы, которые ее жуют, -
ничего в ней, ничегошеньки не указывает на родство с "Американскими
Женщинами".
ухода, собственная дорога к удовлетворению: четки. Нитка белых бусинок,
крохотные узелки вытерлись в десятке мест, держатся вместе волокнами белых
ниток, которые, в свою очередь, сами регулярно рвутся, - вот ее исход из
этого мира, бусинка за бусинкой. Радуйся, благословенная Мария, Господь с
тобою. Мария начинала взбираться все выше и выше. Одна бусинка за другой,
и жизнь, и житие постепенно отваливались. Радуйся, Мария, радуйся, Мария.
Дрема без сна обволакивала ее.
веры. Ее здесь больше нет: свободна; она больше не Мария, ни американка,
ни итальянка, ни бедная, ни богатая, есть электрические стиральные машинки
и пылесосы, или нет их; она - в земле всевладения. Радуйся, Мария,
радуйся, Мария, снова и снова, тысяча и сто тысяч раз, молитва за
молитвой, тело спит, разум бежит, память умирает, боль отступает, глубокая
неслышная греза веры. Радуйся, Мария, и возрадуйся, Мария. Вот ради этого
она и живет.
были у нее на уме задолго до того, как она выключила свет на кухне и вошла
в гостиную, где ее осоловелые сыновья, покряхтывая, валялись на полу. Для
Федерико еды оказалось чересчур много. Он уже крепко спал. Лежал,
прижавшись щекой к ковру, рот широко открыт. Август, лежа на животе, тупо
смотрел в рот Федерико и размышлял, что когда его посвятят в сан, он
определенно получит богатый приход и будет есть на ужин курицу каждый
вечер.
коленей Артуро раздраженно поежился. Из кармана фартука она достала четки.
Ее темные глаза закрылись, усталые губы зашевелились, раздался слышный и
напряженный шепот.
работал быстро. Прервать и попросить дайм на кино или лучше сэкономить
время, не беспокоить ее, сходить в спальню и просто спереть? Страху нет,
что поймают.
спал, а что до Августа, так тот слишком туп и свят, чтобы соображать, что
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Березин Федор
Андреев Николай
Шилова Юлия
Прозоров Александр