осколков кирпича и комьев грязи, дождем сыпавшихся вниз.
вынес оттуда металлический таз с холодными макаронами. Я передал его
Гордини.
и принес четверть круга белого сыра.
принесли это, заглянул внутрь.
нам самим выйти и взять его?
---------------------------------------(1) Блюдо из макарон (итал.). [54]
главный врач.
снаряд. Другого мы не слышали, пока вдруг не ударило возле нас. Мы оба
плашмя бросились на землю и в шуме и грохоте разрыва услышали жужжание
осколков и стук падающих кирпичей. Гордини поднялся на ноги и побежал к
блиндажу. Я бежал за ним, держа в руках сыр, весь в кирпичной пыли,
облепившей его гладкую поверхность. В блиндаже три шофера по-прежнему сидели
у стены и курили.
сыра. Гавуцци протянул мне таз с макаронами.
макароны и стал тащить. Потянулась клейкая масса.
втянул и поймал губами концы, прожевал, потом взял кусочек сыру, прожевал и
запил глотком вина. Вино отдавало ржавым металлом. Я передал флягу Пассини.
собой в машине.
головы, всасывая концы. Я еще [55] раз набрал полный рот, и откусил сыру, и
отпил вина. Снаружи что-то бухнуло, и земля затряслась.
потом взрыв, от которого опять затряслась земля.
уловил кашель, потом послышалось: чух-чух-чух-чух, потом что-то сверкнуло,
точно настежь распахнули летку домны, и рев, сначала белый, потом все
краснее, краснее, краснее в стремительном вихре. Я попытался вздохнуть, но
дыхания не было, и я почувствовал, что весь вырвался из самого себя и лечу,
и лечу, и лечу, подхваченный вихрем. Я вылетел быстро, весь как есть, и я
знал, что я мертв и что напрасно думают, будто умираешь, и все. Потом я
поплыл по воздуху, но вместо того, чтобы подвигаться вперед, скользил назад.
Я вздохнул и понял, что вернулся в себя. Земля была разворочена, и у самой
моей головы лежала расщепленная деревянная балка. Голова моя тряслась, и я
вдруг услышал чей-то плач. Потом словно кто-то вскрикнул. Я хотел
шевельнуться, но я не мог шевельнуться. Я слышал пулеметную и ружейную
стрельбу за рекой и по всей реке. Раздался громкий всплеск, и я увидел, как
взвились осветительные снаряды, и разорвались, и залили все белым светом, и
как взлетели ракеты, и услышал взрывы мин, и все это в одно мгновение, и
потом я услышал, как совсем рядом кто-то сказал: "Mamma mia! (1) O, mamma
mia!" Я стал вытягиваться и извиваться и наконец высвободил ноги и
перевернулся и дотронулся до него. Это был Пассини, и когда я дотронулся до
него, он ---------------------------------------(1) Мама моя! (итал.) [56]
вскрикнул. Он лежал ногами ко мне, и в коротких вспышках света мне было
видно, что обе ноги у него раздроблены выше колен. Одну оторвало совсем, а
другая висела на сухожилии и лохмотьях штанины, и обрубок корчился и
дергался, словно сам по себе. Он закусил свою руку и стонал: "О mamma mia,
mamma mia!" - и потом: "Dio te salve. Maria (1). Dio te salve, Maria. O
Иисус, дай мне умереть! Христос, дай мне умереть, mamma mia, mamma mia!
Пречистая дева Мария, дай мне умереть. Не могу я. Не могу. Не могу. О Иисус,
пречистая дева, не могу я. О-о-о-о!" Потом, задыхаясь: "Mamma, mamma mia!"
Потом он затих, кусая свою руку, а обрубок все дергался.
хотел подползти к Пассини, чтобы наложить ему на ноги турникет, но я не мог
сдвинуться с места. Я попытался еще раз, и мои ноги сдвинулись немного.
Теперь я мог подтягиваться на локтях. Пассини не было слышно. Я сел рядом с
ним, расстегнул свой френч и попытался оторвать подол рубашки. Ткань не
поддавалась, и я надорвал край зубами. Тут я вспомнил об его обмотках. На
мне были шерстяные носки, но Пассини ходил в обмотках. Все шоферы ходили в
обмотках. Но у Пассини оставалась только одна нога. Я отыскал конец обмотки,
но, разматывая, я увидел, что не стоит накладывать турникет, потому что он
уже мертв. Я проверил и убедился, что он мертв. Нужно было выяснить, что с
остальными тремя. Я сел, и в это время что-то качнулось у меня в голове,
точно гирька от глаз куклы, и ударило меня изнутри по глазам. Ногам стало
тепло и мокро, и башмаки стали теплые и мокрые внутри. Я понял, что ранен, и
наклонился и положил руку на колено. Колена не было. Моя рука скользнула
дальше, и колено было там, вывернутое на сторону. Я вытер руку о рубашку, и
откуда-то снова стал медленно разливаться белый свет, и я посмотрел на свою
ногу, и мне стало очень страшно. "Господи, - сказал я, - вызволи меня
отсюда!" Но я знал, что должны быть еще трое. Шоферов было четверо. Пассини
убит. Остаются ---------------------------------------(1) Спаси тебя бог,
Мария (итал.). (2) Носилки! (итал.) [57] трое. Кто-то подхватил меня под
мышки, и еще кто-то стал поднимать мои ноги.
Возьмите меня за шею, tenente. Вы тяжело ранены?
входили и выходили с носилками. Когда они, проходя, приподнимали занавеску,
мне виден был свет, горевший внутри. Мертвые были сложены в стороне. Врачи
работали, до плеч засучив рукава, и были красны, как мясники. Носилок не
хватало. Некоторые из раненых стонали, но большинство лежало тихо. Ветер
шевелил листья в ветвях навеса над входом, и ночь становилась холодной. Все
время подходили санитары, ставили носилки на землю, освобождали их и снова
уходили. Как только мы добрались до пункта, Маньера привел фельдшера, и он
наложил мне повязку на обе ноги. [58]
грязи набилось в рану. Как только можно будет, меня возьмут на операцию. Он
вернулся в помещение пункта. Гордини вести машину не сможет, сказал Маньера.
У него раздроблено плечо и разбита голова. Сгоряча он не почувствовал боли,
но теперь плечо у него онемело. Он там сидит у одной из кирпичных стен.
Маньера и Гавуцци погрузили в свои машины раненых и уехали. Им ранение не
мешало. Пришли три английских машины с двумя санитарами на каждой. Ко мне
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк