мешливого взора. - А вот и ты, Эди, мы тебя искали, - проговорила мать.
"Врет! Как ей не стыдно", - подумал мальчик. Но губы его не разомкну-
лись. Тайну ненависти он крепко держал за стиснутыми зубами.
гими. - Ну, что ж, идем, - вздохнув, сказала мать Эдгара, с досады обры-
вая лепестки прекрасной розы. Легкое вздрагивание ноздрей выдавало ее
гнев. Эдгар стоял, как будто это его не касалось, смотрел по сторонам, а
когда они двинулись, приготовился идти за ними. Барон сделал еще одну
попытку: - Сегодня теннисный турнир. Ты, наверно, никогда этого не ви-
дел? - Эдгар даже не ответил, только с презрением взглянул на него и
сложил губы, как будто собираясь свистнуть. Пусть знает. Война шла в от-
крытую.
Так колодники ходят с конвойным, тайком сжимая кулаки. В сущности
мальчик ничего дурного не делал, и все же с каждой минутой все труднее
становилось выносить его подстерегающий взгляд, влажные от невыплаканных
слез глаза, угрюмую раздражительность и упорное молчание. - Иди вперед!
- вдруг сердито сказала мать, встревоженная его назойливым вниманием. -
Не болтайся под ногами, это мне действует на нервы. - Эдгар послушался,
но через каждые несколько шагов он оборачивался, останавливался, когда
они отставали, и взгляд его кружил вокруг них, словно Мефистофель в об-
разе пуделя, опутывая их огненной сетью ненависти, из которой - они это
чувствовали - им не вырваться.
верчивый взгляд замораживал разговор. Барон уже не решался произнести ни
одного льстивого слова, он со злобой чувствовал, что эта женщина ус-
кользает от него, что с таким трудом разожженная в ней страсть остывает
из-за страха перед этим надоедливым противным мальчишкой. Они снова и
снова пытались завести разговор - и каждый раз он обрывался. Наконец,
они отчаялись, и все трое молча шагали по дороге, прислушиваясь к шелес-
ту деревьев и к собственным сердитым шагам. Мальчик задушил в них всякое
желание разговаривать.
предательство, упивался их бессильным гневом и в то же время с нетерпе-
нием и ненавистью ждал, когда этот подавляемый гнев вырвется наружу.
Насмешливо прищуренными глазами окидывал он сердитое лицо барона. Он за-
мечал, что барон бранится сквозь зубы и едва удерживается, чтобы не об-
рушить на него поток ругательств, и с злорадством наблюдал за все усили-
вающейся яростью матери; оба они явно жаждали предлога наброситься на
него, устранить его или обезвредить. Но он не подавал ни малейшего пово-
да. Его ненависть, взлелеянная долгими часами, научила его расчету, и он
не делал ошибок.
дольше не выдержит, что она должна что-то сделать - хотя бы закричать
под этой пыткой.
ничего сказать, так безукоризненно этот маленький тиран за два дня нау-
чился владеть собой. Ни один мускул на его лице не выдал злой иронии. Не
проронив ни слова за весь длинный путь, они повернули обратно. Когда
мать с сыном остались одни в ее комнате, она все еще не могла успоко-
иться. По тому, как сердито она бросила зонтик и перчатки, Эдгар сразу
заметил, что она до крайности раздражена и только ищет, на чем сорвать
гнев; но он добивался взрыва и нарочно не уходил, чтобы еще больше ра-
зозлить ее. Она прошлась взад и вперед по комнате, села, побарабанила
пальцами по столу, потом опять вскочила. - Какой ты растрепанный, гряз-
ный. Постеснялся бы людей! Ведь ты уже не маленький! - Не возразив ни
слова, мальчик подошел к зеркалу и причесался. Это молчание, это упря-
мое, холодное молчание с издевательской усмешкой на губах приводило ее в
бешенство. Больше всего ей хотелось высечь его. - Иди в свою комнату! -
вне себя крикнула она, не в силах больше выносить его присутствие. Эдгар
улыбнулся и вышел.
лись остаться с ним втроем, как страшились его цепкого, беспощадного
взгляда! Чем хуже им приходилось, тем большее удовлетворение светилось в
его глазах, тем откровенней становилась его радость. Эдгар мучил их,
наслаждаясь их смятением, с почти бессознательной жестокостью ребенка.
Барон еще сдерживал свой гнев, надеясь, что ему удастся перехитрить
мальчика, и думал только о своей цели. Но мать Эдгара то и дело теряла
самообладание. Для нее было облегчением прикрикнуть на него. - Не играй
вилкой! - шипела она на него за столом. - Ты вести себя не умеешь, тебя
нельзя сажать со взрослыми. - Эдгар только улыбался, слегка склонив го-
лову набок. Он знал, что она делает это с отчаяния, и гордился тем, что
они постоянно выдают себя. Его взгляд был теперь совершенно спокоен, как
взгляд врача. Раньше он, наверное, говорил бы дерзости, чтобы досадить
матери, но ненависть быстро научает многому. Теперь он только молчал,
молчал и молчал, - пока она не начинала стонать под гнетом его молчания.
все с той же упорной навязчивостью собрался следовать за ними, ее взор-
вало. Она забыла всякую осторожность и бросила ему в лицо всю правду. Не
в силах больше терпеть его неотступное выслеживание, она встала на дыбы,
как измученная мухами лошадь. - Что ты все бегаешь за мной, как трехлет-
ний ребенок? Я не желаю, чтобы ты все время мозолил мне глаза. Детям не
место среди взрослых. Запомни это! Займись один чем-нибудь хоть на час.
Читай или делай, что хочешь. Оставь меня в покое! Ты мне надоел своим
приставанием и капризами.
мать казались смущенными. Она отвернулась и хотела уйти, злясь на себя,
что не сумела скрыть от сына свою досаду. Но Эдгар невозмутимо ответил:
- Папа, не хочет, чтобы я оставался один. Папа взял с меня слово, что я
буду все время с тобой.
ние об отце действует на них угнетающе. Значит, и отец как-то замешан в
этой тайне; повидимому, папа имеет над ними какую-то тайную, непонятную
власть, если они пугаются одного его имени. И на этот раз они опять ни-
чего не ответили. Они сложили оружие. Мать пошла вперед, барон рядом с
ней. Эдгар шел за ними, но не смиренно, как слуга, а сурово и строго,
как неумолимый страж. Он звенел незримой цепью, которую они тщетно пыта-
лись разорвать. Ненависть закалила его детские силы; не посвященный в
тайну, он был сильнее тех, кому она связывала руки.
было торопиться. Они понимали, что сломить ожесточенное упорство мальчи-
ка невозможно, и решились на последнее, самое постыдное средство, чтобы
хоть на час, на два избавиться от его деспотического надзора.
ли в вестибюле, барон у подъезда нанимал фиакр.
один из слуг что-то говорил матери. Уж не затевают ли они что-нибудь
против него?
пока я не вернусь?
тельным тоном. Многое изменилось с позавчерашнего дня.
в первый раз за последние два дня заговорил с ним:
без меня не уходите.
стоявший перед ним, задавал десятки скучных вопросов. Наконец, он испол-
нил поручение и, зажав квитанции в руке, помчался обратно. Он поспел как
раз вовремя, чтобы увидеть, как барон и его мать отъезжали от гостиницы.
нуть им вслед. Улизнули-таки от него! И как подло, как низко они врали!
Он уже знал со вчерашнего дня, что его мать лжет. Но что она могла с та-
ким бесстыдством нарушить данное ею обещание, убило в нем последние ос-
татки доверия к ней. Он перестал понимать жизнь с тех пор, как увидел,
что слова, за которыми он до сих пор предполагал действительность, лопа-
ются, точно мыльные пузыри. Но что это за страшная тайна, которая дово-
дит взрослых до того, что они лгут ему, ребенку, и убегают, словно воры?
В книгах, которые он читал, люди убивали и обманывали, чтобы добыть
деньги, или могущество, или царство. А тут какая причина? Чего они хо-
тят, почему они прячутся от него, что пытаются скрыть непрерывной ложью?
Он ломал голову над этой загадкой, смутно чувствуя, что их тайна - ключ
к замку его детства; овладеть им - значит стать взрослым, стать, нако-
нец, мужчиной. Ах, только бы узнать ее! Но думать он не мог. Его душил
гнев, что они ускользнули от него, и мысли путались, словно он был в
бреду.
дел, дал волю слезам. - Лжецы, собаки, обманщики, подлецы! - Ему каза-
лось, что не выкрикни он эти слова, они задушат его. Гнев, нетерпение,
досада, любопытство, беспомощность и обиды последних дней, подавляемые
незрелой волей ребенка, возомнившего себя взрослым, вырвались наружу и
Панов Вадим
Суворов Виктор
Каргалов Вадим
Майер Стефани
Суворов Виктор
Майер Стефани