Чтение 10–й страницы книги ~Убежище~

руками -- хрясь его по кумполу, представляешь?" "Врешь... А потом?" "А потом
еще хуже, - зашептала я, заливаясь от смеха слезами и кашляя ему а шею. --
Валь, я же ему косой голову отрезала и в печку, - опустилась я за стол,
уткнув лицо в локти и сотрясалась от рыданий. -- Представляешь такое?
Ужас-то какой! К-крематорий на дому... На всю жизнь запомнит, падла..." "А
старуха!?" - верит этот дурак. "Не помню... Ее, кажется, я потом в колодец
спустила... Помню только, что и ее -- хрясь по кумполу... Как Радион
Романович. Не оставлять же свидетелей..." "Как?.."

У меня не было больше сил его разыгрывать. Живот сводило от хохота.

"Еще одного зайца двуногого сейчас на циркуль насажу -- ткнула я его
пальцем в железное пузо. -- Впрочем, зайцев надо беречь. Без них нарушается
биологический балланс. Иди, кури, Вася..." "Валя я", - уныло отозвался он и
действительно поплелся курить. А что еще делать конструктору мужского рода
от зарядки до обеда? Подошла Люся, стала меня утешать. Она была уверена, что
этот гигант мужского обаяния меня уже соблазнил и покинул. Чего бы я тут
иначе так горячо с ним шепталась и плакала?

Я же вернулась к моим фундаментам под пожарные насосы. Для чего же
иначе меня учили мировые светила гидродинамике и теории корабля?

После обеда Валя как ни в чем ни бывало подсматривал и подмигивал, но у
меня было такое отличное настроение, что я его тут же простила. Бог знает,
чем бы вчера все кончилось, приди я с Феликсом вместо Вальки к той же Арине
с ее несокрушимым Колей...

У проходной меня, к моему удивлению, ждал не Валя (я бы не удивилась,
если бы он и ждал, толстокожий же), а респектабельный Марк. Он был сегодня в
красной вязанной шапочке, что остро напомнило мне родной город.

"Ты катаешься на коньках, Таня?" "Естественно." "Я так и думал. Тут, в
портфеле, две пары коньков. У тебя тридцать седьмой?" "Точно! Ну и
глазомер..." "Не жалуюсь. Кататься можно вот так как ты на работу ходишь, в
свитере и брюках. А шапочку вот эту я тебе дарю. Едем?" "С огромным
удовльствием, Марик! Спасибо..."

Каток оказался совсем рядом с моим домом, на стадионе. Сначала мы
просто очень мило катались вдоль беговых дорожек голландским шагом. Потом
мне это надоело, и я решила показать на хоккейной коробке кое-что из
хулиганского репертуара Масляного Луга. Другие девушки тоже стали
выламываться, кто во что горазд, пока нас не увели в комнатку дружинников и
велели уйти или "кататься по инструкции".

"Тебе нужна помощь дома, Таня? -- тихо спросил Марк, когда мы по льду с
моря подошли к Мысу Бурному. -- Я имею в виду того бандита, что на тебя
напал позапрошлой ночью. Валя мне все рассказал..." "Марик, - критически
оглядела я моего сегодняшнего изящного кавалера. -- Если бы мне нужна была
твоя помощь, я бы немедленно нацепила твои коньки и с тобой вместе помчалась
во все лопатки в сторону моря, чтобы он нас, Боже упаси, не догнал...
Спасибо за прекрасный вечер и за коньки. Словно на родине побывала." "Оставь
коньки у себя, - он нерешительно обнял меня за талию. -- Я хочу с тобой
встречаться... Хотя бы на катке. Идет?" "Посмотрим..."

Мне было уже не до него. Устала, голодная, тоска по Феликсу что-то
проснулась на катке, надо же... Никогда не надо с другим заниматься тем же,
чем тебя радовал потерянный любимый. Себе дороже...

Дома не было никаких признаков Николая. Арина все так же сидела у
открытой топки, глядя на огонь под уже привычные мне сладкие голоса "Голоса
Америки", который почему-то на мысу Бурном глушилки не брали. Она его
слушала с утра до ночи, как мои родители когда-то театр у микрофона. Всех
дикторов называла по именам и ждала с их обзорами. Но ни с кем, включая
меня, ничего из прослушанного не обсуждала, что нас потом и спасло.

Я попросила разрешения попечь картошки и присела рядом на ту же
скамеечку. Дружненько так и, главное, молча мы выпили по рюмочке, заели
печеной картошечкой с кислой капустой и луком. И в комнате моей было
удивительно уютно, чисто и просторно. Мне все не верилось в такое мое жилье.
Я повалялась перед сном с книгой, постояла у окна, глядя на серебристое
сияние льда в лунном свете. И чувствовала себя совершенно счастливой. Ах,
если бы со мной был мой треклятый Феликс, подумалось мне перед сном. В
такой-то шикарной комнате! Как бы нам тут было славно, на краю географии,
как он выразился о Владивостоке... Счастье счастьем, а я тут же начала
рыдать в одинокую подушку на роскошной двуспальной кровати.

***

Наутро был выходной, суббота. И я решилась спросить до востребования в
павильончике на главной улице. Стремительная девушка по ту сторону барьера
ответила шестерым передо мной "Вам ничего нет", а мне выбросила конверт с
Тамариным почерком.

"Милая Танюшечка, - писала подруга. -- Не буду мучить тебя долгими
вступлениями, сразу о главном для тебя. Феликс твой жив и здоров, набирается
высокого ума в отделе у Антокольского. С девушками наши его ни разу не
видели. Мы встретились с ним как-то случайно у Коровина. Спросил твой адрес.
Я сказала правду, что не знаю. Сказал, что напишет тебе до востребования.
Теперь жди. О наших делах. Митя стал..."

Я так и не дочитала это письмо. Только начало перечитывала сотню раз. Я
шла по совершенно весеннему, залитому сухим солнечным светом моему убежищу и
уже не хотела, чтобы оно меня защищало от моей любви. Что для нее десять
тысяч километров! Белый конвертик пробил все перекрытия моего блиндажа, как
папиросную бумагу, и настиг меня как раз в тот самый момент, когда я уже
перестала его опасаться. Круглые буквы детского почерка подруги стояли перед
глазами. Залитая веселым весенним светом улица с ее трамваями и прохожими
смотрелась словно сквозь стекло, на котором было ярко написано фиолетовыми
чернилами: "... сказал, что напришет до востребования. Теперь жди..."

Я шла, не разбирая пути, меня толкали прохожие, мне сигналили машины, а
я все блаженно улыбалась. Она не видела его с другими девушками... Господи,
да когда меня это беспокоило! Важно, что он спросил именно мой адрес. Теперь
жди... Я подожду, Феличка мой подлый... Я тебе сразу все прощаю. Я буду
очень ждать. К черту убежище! Я каждый день с работы буду идти прямо сюда,
стоять в очереди к энергичной девушке за стойкой, буду совать ей свой
заводской пропуск с фотографией перепуганной особы с носом на боку, и ее
быстрые пальцы найдут твое письмо, которое она мне небрежно выбросит,
наконец, на барьер -- никому на свете больше не интересный белый квадратик с
полосатой каемочкой, синенькой с красненьким.

К Арине идти такой взбудораженной не хотелось, но ноги сами меня
куда-то несли и занесли на Орлиную сопку, к верхней станции фуникулера. Я
села в его красный вагон-параллелограм со ступеньками вместо прохода между
сидениями и стала смотреть на вздымающийся мне навстречу город и бухту
Золотой Рог, на такой же только зеленый вагончик, ползущий снизу. Посредине
пути они вежливо и изящно уступили дорогу друг другу. На меня таращились
каменные львы у входа в Дальневосточный политехнический, куда я собиралась
зайти насчет аспирантуры как раз сегодня, но даже не вспомнила об этом со
своим так и недочитанным письмом в кулаке. В трамвае я снова начала было его
перечитывать, но замкнулась на том же "жди" и снова стала бродить по городу,
не чувствуя ни голода, ни усталости.

На какой-то улице передо мной услужливо распахнулись двери какого-то
автобуса, я тут же села, как всегда, на самое заднее сидение, чтобы никто не
сопел хоть сзади, и стала анализировать, как себя чувствует человек после
провала его бунта. Чего тут было полемизировать с собой? Все ясно. Феликс
любит меня, а я его, к черту все анализы. Я вспоминала его и хорошего и
плохого, разного, но всегда родного. В конце концов, где вы встречали
семейную пару, где любящие супруги не подводили друг друга, не подличали, не
ссорились и не мирились без конца? Мне остро захотелось ощутить на себе его
руки и почувствовать под руками его плечи. Именно эти ощущения и стирают все
обиды. Передо мной плясали светлячки искр нашего костра на яйле и виделась
гибкая фигура с заломленными над головой руками...

"Приехали, дамочка, кольцо, - меня трясли за плечо. -- Не стыдно? Такая
молоденькая и напивается... Бить тебя некому. А ну пошла с автобусу, пока
вытрезвителю не сдала!" Сердитая дубоватая кондукторша яростно сплюнула мне
вслед. Я совершенно не понимала, куда это я заехала. Вокруг был заснеженный
лес. Автобус газанул на кольце и умчался. Я почему-то не испугалась и просто
пошла по протоптанной в лесу тропке куда-то вниз, помня, что в таких городах
все дороги ведут к морю, а у моря все застроено. Так и оказалось. Уже через
четверть часа спуска по темной лесной тропке вдруг засияли огни, весело
просвистела электричка, показалась станция, а около нее стекляшка залитого
светом ресторанчика среди высоких деревьев. А дальше светился уже родной мне
Амурский залив.

И, надо же, в этом дальнем месте без названия, куда меня черт-те как
занесло, кто-то вскрикнул: "Таня?.."

"Это судьба, Танечка, - ликовал Марик. -- Только я придумал и отверг
сотый повод к тебе зайти, как вижу, что ты сама выходишь из темного леса,
одна и прямо ко мне! Ну, найди любое другое объяснение такой невероятной
встрече, а?" Он сверкал очками из-под начальственной папахи, был в богатой
мужской шубе. Рядом с таким барином я выглядела совершеннейшей варлашкой.
Особенно в своих заснеженных суконных сапожках и с подозрительными белыми
пятнами на моем потертом пальто.

"Так откуда же ты? -- оглядел он меня уже с некоторым беспокойством. --
Ты действительно одна?" "Одна... Из лесу я... Нас было шестеро, - ответила
я, тревожно оглядываясь. -- Остальные пали." "Куда... пали? А, я понял. Это
ты так шутишь. Разыгрываешь, как Вальку. Только я-то другой. А что если
зайти в ресторан? Я приглашаю." "Я бы с удовольствием, Марик, только я не
при деньгах и, как видишь, забыла надеть вечернее платье. Тебе со мной будет
стыдно перед знакомыми." "С тобой! Опять разыгрываешь? Тебе ли не знать себе
цену в любом платье..." "О, уже о цене начали договариваться. А что если я
ее буду поднимать и поднимать? С твоей-то зарплатой?" "Таня, ты что, выпила
где-то в лесу? Я же о цене иносказательно. Неужели ты могла подумать?.. Мы
же из одного вуза." "Кстати, ты с какого факультета? Почему я тебя никогда
не видела?" "С приборостроительного. Мы же на Петроградской учились, а ты,
как и все прочие, у Калинкина моста." "А как твоя фамилия, Марик?"
"Альтшулер, - мгновенно смешался он. -- А что?" "Ничего. Чего это ты