Чтение 10–й страницы книги ~Тринадцать уколов~

опасен. А я нет. Судя по свиданию с художницей, накуролесить я, пожалуй,
могу, но насчет мокрухи слабоват.

Удар может быть пропущен в любой момент, мои натянутые нервы звенят,
чуть ли не лопаются, и только поезд принесет мне облегчение.

Все время, оставшееся до отъезда, я таился по темным углам, как змея
подколодная и таракан запечный. На звонки не отвечал, к двери ближе чем на
три метра не подходил. Спал с топором, мылся в хоккейном шлеме, в туалет
ходил с самодельным копьем. На вокзал ехал на попутном грузовике с двумя
складными ножами в карманах.

И вот, наконец, я в поезде. Спальном вагоне, двухместном купе. В
компании с упитанным пожилым дядькой, у которого щеки чуть ли не на плечах
болтаются. В Бологом его не станет. И тогда надо снова быть начеку и на
взводе. А пока я из купе никуда - перед поездкой целый день тщательно
сторонился пива и даже чая, чтобы затем не потянуло в вагонный сортир.

Через полчасика, когда проводник заглянул в билеты и выдал сырое
бельишко, я был готов к сновидениям. Расчленил влажную кучку, расстелил и
случайно скользнул взглядом по дядьке.

Вначале показалось, что померещилось. А потом. Боже ж мой!

Передо мной сидел доктор Лапеко, который выложил на столик накладной
нос, "лысый" парик, защечные прокладки и чему-то радовался. Потом еще
показал мои складные ножи и тогда его улыбка доплыла до ушей. Можно,
конечно, сейчас рвануть по проходу с воем: "Рятуйте, люди добры". Но,
во-первых, проклятый доктор запросто опередит меня, прыснув газом или
просто ударив для "иммобилизации" по затылку. А во-вторых, как я стану
доказывать проводнику вредность своего попутчика. Изменением его
физиономии? Только вот, когда полутрезвый проводник наши билеты проверял,
разглядывать какую-либо рожу он и не собирался. Он и так стошнить боялся.

- Ну как самочувствие, больной? - поинтересовался доктор Лапеко.

- Что ж вы раньше-то не спросили про самочувствие, когда я только в
поезд сел? Личину, понимаешь, чужую напялили. Не солидно.

- Я берег вашу психику, Борис. Даже сейчас вы имеете довольно бледный
вид.

- Слушайте, доктор, или как вас там, пропишите мне витамины и
отойдите от поезда. Именно ваше присутствие портит мою нервную систему.

- А то, что надо вернуть денежки за три лишние ампулы, вас не
беспокоит, больной?

- Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый айболит, забрать вашу отраву в
самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.

- Но они же, Борис, принесли вам столько пользы. Четыреста "штук" в
подарок получить - от нашего стола вашему! Неблагодарный вы. Остается вам
только повторить слова вождя: "Благодарность - собачье чувство". А не
боитесь, что потом стыдно будет?.. Я же могу спасти вас от неизбывного
стыда. Надо только уплатить за три лишние ампулы двести тысяч. Мне по
силам было просто изъять эту наличность у вас, например, возле Любашиного
дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.

- Хороший у вас идеал, полезный - половина собранной чужими руками
суммы!

- Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую свое право
на справедливое вознаграждение.

Половину хочет взять гад. И дело мое издательское порушить, и
превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.

- Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих
поездок. В первый раз вы позвонили и случайно для себя услышали мое ценное
бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий разы?

- Точно так же. Звонил в нужный момент. Вы, прежде чем сделать
инъекцию, задергивали шторы - я же все видел, не сходя с кресла. Ваши
мозги были так чудесно расторможены благодаря сцеволину. Вы были
по-настоящему раскрепощенной личностью... Кстати, чтобы помочь вам
разобраться с Любой, я унизился до заурядной слежки - хотелось оградить
вас от превратностей судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас
проявляю лучшие гражданские свойства: стремление к равенству и социальной
справедливости.

- Когда это касается чужих накоплений. Вы, я смотрю, верный
ленинец... Значит так, делиться я с вами не буду и соответственно не
тороплюсь стать соучастником мокрых дел. Но даю вам возможность унести
ноги, доносительство не относится к числу моих хобби.

Почему я так отважно высказался? Это произошло автоматически, что-то
изнутри воспротивилось предложению доктора. Впечатление было такое, что
меня скрепила невесть откуда взявшаяся стальная арматура.

- Вы, Борис, действительно полноценный соучастник. Разве вы не желали
скорой кончины всем четверым свежеупокоившимся особам? Так что мой
лавровый венец вполне делится пополам.

- Даже если так, то желания уголовно ненаказуемы, господин Лапеко.

Не имея разумных доводов, доктор стал выступать в роли духовной
оппозиции.

- Но желания - уже грех. Я, как добрый волшебник, материализовал ваш
грех - искупляйте на здоровье... Ага, мы не способны к нравственному
очищению. У нас только страх и ужас за убогую писательскую карьерку.
Неужели нам неведомо, что Толстого с Булгаковым мы не будем напоминать
даже в темное время суток? Хотя первый гений уже никому не интересен, а
второго лет через десять станут любить только авторы учебников. Мы же
выскользнем из памяти читателя, как только перестанем раздражать его
зрительные рецепторы... Да, вы все-таки очень приземленный тип, Лямин.

- А вы очень утонченный. Особенно, когда ножом под ребрами ковыряете,
- огрызнулся я.

- Тогда поговорим на земном языке, но без всяких грубостей. - Доктор
достал из кармана пистолет системы Макарова, тот, который сейчас можно
приобрести на любом углу за сорок "штук". Затем, посвистывая, навинтил
глушак на ствол.

- Ну и...

- Сами понимаете, пациент, что ваш уход с игрового поля будет
классически чистым. Ведь вашими денежками, по идее, может заинтересоваться
любой попутчик, в том числе и щекастый дедуля из Бологого, который
собрался купить себе мотоцикл с коляской и хрюшку. Ну, так будем делиться?

- Не будем, - рьяно возразил я. Ответ на уровне "всех не
перекусаешь". С чего я так откликнулся, пойди пойми. Казалось, на секунду
я стал микрофоном, через который заговорил кто-то сильный и смелый. Может,
это лечение сцеволином на меня подействовало, обеззаразив мой вечный
страх?

- Ну, ты сам этого хотел. Топай в тамбур, - распорядился "добрый"
доктор.

И вот я, оставив чемоданчик с денежками в купе, марширую под конвоем
в тамбур. Крик о спасении, шаг влево, шаг вправо считаются побегом - будет
стрелять без предупреждения. Впрочем, этот конвоир выстрелит в любом
случае.

Мы уже в тамбуре. Доктор открывает дверь, из мрака вваливается грохот
колес и давай швырять во все стороны мои нейроны-электроны. Сейчас я
отправлюсь ему навстречу - живьем или postmortum?

- Прошу пана, - наведенный на меня черный глазок пистолета качнулся в
сторону выхода.

Голова опустела и зазвенела как цинковое ведро. Я сделал шаг вперед.
Боковым зрением видел только плечо доктора, а спина уже чувствовала дырку
от пули где-то в районе пятого позвонка. И тут...

...У рельсов есть стыки. Если насыпь устроена плохо, стыки расходятся
и вагон сильно бросает, когда колеса накатываются на них. Если
одновременно происходит изменение скорости, то трясет весьма
чувствительно.

...Вагон сильно тряхнуло. Будущая дырка сместилась в район правого
бока. А я упал, как срезанный, на левый бок и, крутанувшись на спину,
ботинком впаял ровно в пистолет, который наводился в это непрелестное
мгновение на мою грудную клетку. Доктор замахал руками как дирижер,
пытаясь поймать вылетевшую машинку для убийства. И он ее словил, что ему,
однако, лишь повредило. Пока господин Лапеко занимался ловлей, я
повернулся на правый бок. Одна моя нога оказалась у оппонента за
коленками, я резко вертанулся в обратную сторону и придал ему вращательный
момент. Доктор Неайболит усвистал ровно в открытую дверь тамбура.

Я встал на полусогнутые, прикрыл дверь и отправился в купе, стараясь
не о чем не думать и ничего не чувствовать. Сел на нижнюю полку, задышал,
пытаясь выпустить пар, и тут понял - чемоданчика с деньгами нет. Лежал под
подушкой, а сейчас его нет! Но доктор прошелся со мной и вылетел вон без
чемоданчика. Или?.. Напряженка рывками вгрызалась в меня. Я пару раз
двинул головой об стол - не помогло. Столько изведано и все зря. Меня
крутило и бросало по купе, вспыхивали и гасли полузадушенные вопли.
Снующие руки наткнулись на шприц-ампулу и всадили ее в первый подходящий
кусок тела.

Почти без паузы свершился перенос. Пространство поддалось в стороны,
в нем появилась инородная вставка, непривычная конусовидная дверь. Я,
моментально расплавившись, вылетел в нее миллионом серебристых ниточек.

И очутился у железнодорожной насыпи. Из головы сочилась кровь, но,
кажется, черепок лишь слегка облупился и мозги не протекли наружу. Весь
организм не ахти, измочаленный и битый, впрочем, кости не поломаны, и
органы не всмятку. Повезло, что когда я вылетел из тамбура, то сумел
сгруппироваться, да еще попал в кусты. Продрался сквозь заросли на шоссе,
параллельное рельсам, и обнаружил - ах, moon light - что в моей руке
сохранился пистолет. Нет, пусть лучше отдохнет в кармане. Нужно в город,