щурилась.
Захваченный водоворотом дня, Сигизмунд нечасто подходил к клетке, хотя нет-нет
да начинало свербеть в душе: а ведь болеет крыска-то. Витаминов ей каких-то
насыпал.
К ночи крыска околела. Так и застыла в благообразной позе - с подвернутым
хвостом и уткнувшейся в лапки остренькой мордочкой.
Превозмогая себя, Сигизмунд вытряхнул ее из клетки вместе с обрывками газет,
катышками помета и засохшими хлебными крошками. Посмертное благообразие крыски
нарушилось; теперь она лежала на боку, растопырив лапки. Сигизмунд смотрел на
нее со странным покаянным чувством. Виноватым себя чувствовал. Размышления шли
созвучные моменту - о бессмертии души. Вот не было у Касильды бессмертной души.
Околело маленькое беленькое тельце - и все...
Затем, решительно прекратив давить из себя слезу, упихал крыску вместе с
газетами в полиэтиленовый пакет и снес на помойку.
Вот и кончилась яростная крыска Касильда. Опустела клетка...
* * *
Вика явилась назавтра. Сигизмунд встретил ее во дворе - как раз вышел прогулять
кобеля.
- А я из Публички иду, - сообщила Вика. - Ужасно есть хочется. После Публички
всегда разбирает просто волчий голод.
- У меня есть макароны, - сказал Сигизмунд. - Могу угостить.
Он понимал, что без новостей Вика бы к нему не пришла. Не тот она человек, чтобы
запросто захаживать. Что-то она уже накопала...
- Узнали что-нибудь?
- О языке? Да, "что-нибудь" узнала...
- Норвежский? - спросил он жадно.
Вика чуть усмехнулась.
- Норвежский я бы и так узнала. Для этого мне в Публичку ходить не надо... -
Вика помолчала, глядя, как кобель нарезает круги по двору. - Вы не могли бы мне
рассказать, как вы с ней познакомились?
- С кем? С Лантхильдой?
Вика уставилась на него.
- Как, вы говорите, ее зовут?
- Лант-хиль-да.
- А по отчеству?
- Владимировна, - сказал Сигизмунд.
- Вы уверены, что именно "Владимировна"?
- Ну, может быть, не совсем...
- А точно не помните? Она так себя и называла - "Владимировна"?
- Нет, это я... Она русским не владела. А познакомились... - Сигизмунд показал
на свой гараж. - Вон, видите гараж?
- Неужели за гаражами? Мы в пятом классе за гаражами целовались...
- Где, в Рейкьявике?
- В пятом классе, - сказала Вика. Сигизмунд вдруг обнаружил, что холодная
аськина сестрица также не лишена ядовитенького юморка. Видать, семейное.
- Она залезла ко мне в гараж, - сказал Сигизмунд. - Замерзла, должно быть.
Грелась.
- А у вас что, гараж не закрывается?
- Замок был сломан. Нет, это я его сломал. Ключ потерял...
- А, - неопределенно сказала Вика. И настойчиво переспросила: - Так как ее отца
звали?
Сигизмунд поморщился, вспоминая.
- Патлатый такой... с бородой...
- Имя не помните?
Вот ведь настырная да последовательная.
- Валамир.
Она вскинулась, будто на змею наступила.
- Валамир?
- Ну, Владимир, Валамир, какая разница...
Сигизмунд бросил окурок и сказал:
- Пойдемте в дом. Я накормлю вас макаронами. У меня даже кетчуп есть.
- А масло есть?
- Есть.
- Тогда пойдемте.
Кобель, бдительно следивший за хозяином, метнулся к парадной, едва только
Сигизмунд открыл дверь. Первым взбежал по лестнице.
Откушав макарон, академическая сестрица извлекла из сумки блокнотик. Вопреки
аськиным подозрениям, никаких стишков там не было. Столбики иностранных слов и
закорючки транскрипции.
Вика поглядела на свои записи, помолчала. Потом вдруг посмотрела Сигизмунду
прямо в глаза.
- Сигизмунд, вы меня, конечно, простите за неделикатность... Вы уверены, что вас
никто не разыгрывал?
- ЧТО?
- Дело в том, что... В общем, я проанализировала материалы, которые вы мне
дали... Странная картина, конечно, получается... Der ethymologische Worterbuch
der germanischen Sprachen...
- Простите?
- "Этимологический словарь германских языков", издание 1919 года, весьма
подробный труд. И очень ценный.
- Ну и?
- Переданный вами лексический материал более всего коррелирует с готским языком.
Она выдержала эффектную паузу. Сигизмунд не знал, как ему реагировать на это
заявление. Он видел только, что Вика явно ждет какой-то реакции.
Наконец Сигизмунд сказал:
- То есть, вы хотите сказать, что она разговаривала на готском языке?
- Да.
И снова выжидательная пауза.
- А что в этом такого странного?
- Видите ли, Сигизмунд... Дело в том, что готский язык... Это мертвый язык. На
нем уже тысячу лет как никто не разговаривает. А может быть, и больше. Вроде
шумерского или моего древнеисландского.
- А разве готы... Я думал, готический шрифт... - начал Сигизмунд и тут же умолк
под гнетом собственной непросвещенности.
- Это был германский народ. В пятом-шестом веках он достиг своего наивысшего
расцвета.
- А потом? - жадно спросил Сигизмунд.
- А потом вымер. Точнее, растворился.
- Может быть, где-нибудь остались... На хуторах... В тайге...
Сигизмунд выдвинул версию и сам почувствовал: детский лепет.
- Шестой век, - раздельно повторила Вика. - Готский язык дошел до нас всего
одним текстом - переводом Библии. Далеко не все слова, которые вы мне дали, я
обнаружила в словаре как готские. Но нашлось много древнеисландских, а также
средневерхненемецких аналогов. Понимаете?
- Я одно понимаю, Вика, - сказал Сигизмунд. - Для того, чтобы меня разыграть,
нужно по крайней мере знать о СУЩЕСТВОВАНИИ готского языка. А я сильно
сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из моих приятелей обладал столь обширными
познаниями в сфере лингвистики. Кроме того, в гараже я обнаружил вовсе не своего
приятеля, а незнакомого мне человека. И испугана она была по-настоящему. Она не
прикидывалась.
- А она была испугана?
- Да. Поначалу я вообще принял ее за наркоманку.
- Почему?
- Вела себя неадекватно. И глаза белые.
- Что значит "белые"? Слепая, что ли?
- Очень светлые.
- А в чем была неадекватность?
- Ну, например, она не умела пользоваться туалетом... Такое нельзя разыграть.
- Пожалуй, - согласилась Вика. И без всякого перехода сказала: - Наиболее
логичная версия, которая объясняет все, заключается в том, Сигизмунд, что ваша
девушка страдала шизофренией.
Сигизмунд набычился, сразу ощутив острую неприязнь к этой рассудительной
холодной девице. Она, несомненно, поняла это.
Вика встала из-за стола, прошлась по кухне. Уселась на подоконник - точь-в-точь
как Лантхильда - и уставилась за окно, на темный двор. Не оборачиваясь,
заговорила:
- Когда углубляешься в предмет... и наступает переутомление... В свое время,
когда я начала заниматься древнеисландским, я часто представляла себя человеком
"оттуда". Из той эпохи. Как будто древнеисландский - мой родной язык. Это очень
помогало. Вы не представляете даже, насколько это помогало. Я могла угадывать
слова, достраивать их... Правда, я сумела вовремя остановиться. Опасная игра.
Сигизмунд жадно слушал.
- Представьте себе теперь, что ваша Лантхильда специализировалась на готском. И
не сумела остановиться. В Рейкьявике я читала в одном журнале по психологии -
там эта проблема серьезно обсуждалась... Определенный психотип... С другой
стороны, на древнеисландском сохранилась очень богатая литература. Много
текстов. И все равно оставалось ощущение зияющих лакун, пробелов. А готский...
Только Библия. Не вся, отрывки. И комментарий на четыре странички. Не словарь, а
сплошной сквозняк. Дыры, дыры... Понимаете?
- Неужели это настолько важно, - медленно спросил Сигизмунд, - что из-за
какого-то словаря человек может сойти с ума?
- Академические штудии - это похуже азартной игры. Похуже рулетки. Люди теряют
рассудок и из-за меньшего... Скажите, Лантхильда была последовательна в своих
действиях?
- Весьма, - сказал Сигизмунд. - Хотя зачастую мне ее логика казалась дикой.
- Вот видите. А вы не помните, как она была одета?
- Конечно, помню. У меня даже сохранилось...
Сигизмунд оставил Вику созерцать вечерний двор, а сам пошел в "светелку".
Дерюжка нашлась в шкафу. И одна чуня, мало поеденная собакой, - тоже. Все это
добро Сигизмунд предъявил Вике. Присовокупил кожаное ведро.