Чтение 10–й страницы книги ~Обретение Энкиду~

- Первое.

- Имя, адрес.

Я назвал.

- Имя поромого?

Я не знал имени Мурзика. Я сразу дал ему кличку. О чем и поведал
строгой бабушке.

- Мурзик, - повторила она, вписывая, и снова подняла ко мне взгляд. -
Два сикля обследование и диагностика, один сикль три лепты - медицинское
заключение, пять сиклей - услуга и четверть быка - налог на себестоимость.

Я заплатил. Она выписала мне квитанцию об уплате, дала круглый
железный ярлык с грубо выбитым номером "18" и показала по лестнице наверх.

- Лаборатория - на третьем этаже, порольня-автомат - там же по
коридору налево.

- А что на четвертом? - заинтересовался я. Пока что чисто
теоретически. На всякий случай.

- Кастрационный зал и пыточная. Но там другие расценки. Работа
ручная, подход индивидуальный. Необходимо сделать предварительный заказ.

- Намного дороже?

- Существенно. - Она с сомнением поглядела на Мурзика. - Вам ведь это
пока что не нужно?

И улыбнулась еще раз, показав длинные желтые зубы.

Я кивнул Мурзику и стал подниматься по лестнице.

Перед лабораторией сидела небольшая очередь. Поромые скитались по
маленькому висячему садику, созерцая крошечные фонтанчики, спрятанные
среди искусственных деревец. Деревца были сделаны с таким мастерством, что
их было не отличить от настоящих. Поромые недоверчиво трогали
синтетические листья и качали головами.

Хозяева с каменными лицами сидели на скамьях. Я спросил, у кого номер
"17" и послушно уселся в очередь. Мурзик отправился к остальным рабам -
щупать листья, цокать языком и качать головой.

Очередь двигалась быстро. Наконец нас пригласили в лабораторию.
Мурзик вошел и разом оробел до слабости в коленях. Белые стены ослепляли.
Прибор, похожий на бак для кипячения воды, но холеный, с длинной тонкой
трубкой, с резиновыми насадками и зелеными деликатными огоньками на табло,
лишил моего раба дара речи.

Однако до прибора дело так и не дошло. Санитар - гориллообразный
мужчина лет пятидесяти - что-то писал неразборчивым почерком в
растрепанном гроссбухе. Не поворачивая головы в нашу сторону, он бросил:

- Ярлык.

Я положил ярлык на гроссбух. Санитар аккуратно щелкнул ярлыком о
пачку других, нацарапал "18" в гроссбухе и спросил:

- Жалобы есть?

- Совсем распустился, мерзавец... - начал было перечислять я свои
жалобы на Мурзика, но санитар, скучая моей тупостью, перебил: - На
здоровье раба жалобы есть?

- А?

Я обернулся к Мурзику. Тот был подавлен великолепием обстановки и,
похоже, до сих пор не сообразил, куда его привели и зачем.

- Мурзик, - спросил я, - как у тебя со здоровьем?

- Ну... - сказал раб и покраснел. - В общем...

Санитар равнодушно нацарапал в графе "жалобы" длинный неровный
прочерк.

- А на приборе обследовать не будете? - спросил я. Мне самому было
любопытно посмотреть, как действует эта штука.

- Голубчик, - сказал санитар, быстро вписывая что-то неразборчивое на
листок, - на этом приборе никого не обследуют. А жалобы... это только у
стариков, так их не порют. Или если кто кровью харкает. Так этих не сюда
пороть водят...

Мурзик насторожился. Санитар шлепнул на справку печать и вручил мне.
Я тут же размазал свежие чернила и заполучил фиолетовое пятно на палец.

- Идем, что стоишь, - сказал я Мурзику, подталкивая того к выходу.

Санитар протянул руку и надавил на кнопку, вмонтированную в стол. Над
дверью загорелась лампочка с надписью "входите".

Мы с Мурзиком вышли в коридор, прошли, следуя указанию любезной
старухи в регистратуре, направо и оказались перед большой белой дверью с
надписью "Государственный Экзекутарий. Порольня-автомат. Вход строго по
приглашению." Перед дверью никого не было.

- Сюда, - сказал я.

Мы толкнули дверь и оказались в большом зале, похожем на
физкультурный. Пахло здесь, как в зверинце. По всему залу стояли длинные
кушетки, над которыми имелись откидные крышки, по форме напоминающие
гробы. Сбоку от кушетки имелась небольшая приборная доска.

К нам подошла, переваливаясь, толстая женщина в голубом халате -
оператор.

- Давайте, - не глядя на нас, сказала она.

Я вложил в ее сарделькообразные пальцы бумажку, выписанную санитаром.
Она мельком глянула на нее, потом повернула вверх ногами и еще раз
глянула. Затем перевела взгляд на Мурзика.

- Этот? - на всякий случай спросила она.

Я покраснел и прогневался.

- Арргх!.. - заклокотало у меня в горле. Но женщину-оператора, в
отличие от госпожи Алкуины, это не тронуло.

- Мало ли, - невозмутимо ответствовала она. - С этой модой не
угонишься, кто во что одет да какую морду наел... А то бывает, что раб в
офисе работает, а господин на мотоцикле гоняет, вот и разбирайся, кто кого
пороть привел. Был такой случай... Перепутали...

Она еще раз посмотрела в справку и велела Мурзику раздеваться. Мурзик
избавился от свитера, принялся копаться в застежке на джинсах.
Женщина-оператор уже шла к кушетке.

- Сюда ложись! - крикнула она, шевеля откинутый гроб.

Сверкнув голой задницей, Мурзик неловко пошел к кушетке.

- Рубаху сними, - сказала она укоризненно. - Что ты как чурка
безмозглый. Первый раз, что ли...

Мурзик снял рубашку и майку и остался совершенно голый. Ежась, улегся
на кушетку. Хрустнул полиэтилен.

- Во, - одобрительно сказала ему оператор. И мне: - Рот заклеивать
будем, чтоб не орал? Четверть быка за клейкую ленту.

- Не надо, - сказал я. - Он и так орать не будет, верно, Мурзик?

Мурзик не отозвался.

- Розги у нас одноразовые, - поясняла между тем женщина-оператор,
вытаскивая из ведра, пахнущего медицинской дрянью, четыре березовых прута.
- Так что заразы не опасайтесь. А постоянные клиенты со своими ходят.
Кстати, имейте в виду. Вам какой материал? Можно и синтетикой, но
большинство предпочитает березу. Ближе к природе. Естественное - оно
всегда лучше.

Она взмахнула прутами, пробуя их и стряхивая с них капли той дряни, в
которой они были замочены. Вставила их в пазы. Прутья легко ушли во чрево
гроба.

- Ну, - бодро сказала оператор, - поехали...

И надавила обеими ручищами на белый блестящий гроб. Гроб плавно
опустился и накрыл простертого на кушетке Мурзика.

- Здоровье в порядке, уровень жалоб второй... - пробормотала она,
шевеля пальцами над кнопками пульта.

- Что значит - "второй"?

- Стал много себе позволять, высказывает свое мнение, проявляет
лишнюю инициативу... - пояснила она. И повела пальцем по инструкции,
выбитой на металлической пластинке и прикрученной к боку гроба. -
Рекомендуется десять ударов без оттяжки.

- Хватит и пяти, - сказал я.

- Дело ваше.

Она нацарапала цифру "5" на заранее проштампованном стандартном
бланке "Справка Государственного Экзекутария. Экзекуция произведена.
Порольня-автомат номер 11", криво расписалась. Отдала бумажку мне. Набрала
несколько цифр на табло.

В машине что-то зажужжало и тихонько запело. Потом свистнуло. Мурзик
тихонько охнул из-под гроба.

Порольная машина работала с небольшими интервалами. После пятого
мурзикова оха она перестала жужжать и как бы умерла. Оператор подняла
гроб. На спине Мурзика опечатались пять ровных красных полосок. Мурзик был
потный и несчастный.

Мурзик сполз с кушетки и принялся одеваться. Он заметно присмирел.
Женщина-оператор выдернула березовые пруты и бросила их в корзину с
надписью "использованные". Я поблагодарил ее и вышел из порольни. Я решил
ждать Мурзика в коридоре.

Мурзик появился - тихий, даже какой-то задумчивый. Свитер он надел на
левую сторону.

- Переодень, - велел я, - не то побьют.

- Уже, - сказал Мурзик. Но свитер переодел.

Мы вышли из экзекутария. Я вдруг понял, что очень проголодался.

- Мурзик, - сказал я, - сегодня ты стряпать не будешь. Я этого не
выдержу. Ты пойдешь в ближайший ресторан и возьмешь там готовый обед.
Пусть запакуют. Скажи: герметично.

Мурзик повторил, как болванчик:

- Это... герметично.

Я продолжал:

- Суп из морепродуктов, пареный рис с маслом, тушеная свинина и
светлое легкое пиво. Запомнил?

Мурзик ошеломленно кивнул. Я вручил ему сорок сиклей и отправился
домой.