Чтение 10–й страницы книги ~Человек по имени Беда~

- Отстань! Дура старая!

- Барышня... - позабыв с перепугу, где и находится, тетка Кандида
взвыла (прежде прислугой была в богатом доме и на вздорных хозяйских дочек
нагляделась).

Пиф стряхнула с себя служанку, кулаки стиснула, присела аж с натуги и
заверещала страшно:

- Где он?!!

Беренгарий, ухмыляясь, сказал очень двусмысленным тоном, будто
подразумевая нечто большее:

- Здеся...

Отшвырнув Беренгария, туда бросилась, куда кивнул.

- Сопляк! Дерьмо!

И понесла...

Программисты, кто в бараке был, с наслаждением слушали. Давно такого
не бывало. Прямо роман.

Это чтобы младшая жрица, позабыв приличия, к программистам врывалась.
Это чтобы пифия прилюдно грошового раба честила. Пусть в цивильном не
сразу в ней пифию признаешь, да ведь главного это не отменяет: прибежала и
орет. Аж визжит.

Нет, такого давненько не бывало. На памяти Беренгария вообще ни разу.

За нарами в два яруса, отгораживая их от двери, большой шкаф стоит,
боком повернутый, будто еще одна стенка. Шкаф как башня крепостная -
гигантский, дерева темного, массивного. В шкафу шмотки всякие, молью
полупоеденные, поверх шмоток разные провода навалены - иной раз что-нибудь
оттуда и сгодится. Ну и еще всякое разное барахло, несколько
порнографических журналов такой древности, что сейчас их и смотреть-то
смешно. А под самым низом свили гнездо мыши.

За шкафом же "подсобка" - на шатком столике таз с мутноватой водой и
синий жестяной рукомойник допотопной эпохи - ровесник законов царя
Хаммурапи. После потопа мало что уцелело, такие сокровища, такие книги
погибли - а вот эта ерунда, смотри ты, до сей поры людям служит...

Бэда безответный как раз под этим рукомойником и плескался, посуду за
всем бараком мыл. На него обязанность эту повесили, пока тетка Кандида
хворала своей заразной хворью. Хоть и знали, конечно, что хворь у Кандиды
фальшивая, но не выдавать же старуху...

Рядом с Бэдой, на грязном ящике с белыми пятнами мыльной пены, душа
надсмотрщикова мостилась. Ногами болтала и языком молола. Душу не то не
видел больше никто, не то внимания на нее не обращали.

Мальчишка был теперь, помимо набедренной повязки, облачен в синюю
дедову тужурку. Других перемен в его облике не наблюдалось.

- Видел Его-то? - спросил Бэда, прерывая длинное бессвязное
повествование души о ее странствиях.

Мальчик коротко кивнул.

- Ну что, рассказал Ему?

- А... - Мальчик вздохнул и махнул рукой. - Он и так все знает.

- Ругался? - сочувственно поинтересовался Бэда.

- Не... Он расстроен, - еле слышно сказал мальчик. - Ой, ну не
спрашивай про это, а то зареву...

И тут - грохот двери и звериный почти визг: "Где он?!!"

Душа беспокойно заерзала на ящике и вдруг смылась куда-то - Бэда даже
не понял, как это вышло.

И вот, своротив по дороге стул и споткнувшись о чьи-то ботинки,
врывается в закуток, от гнева раскаленная - едва не светясь:

- Ты!..

И с размаху - бац по скуле!

Бэда чашку отставил, мыльные руки о штаны отер, на ящик, откуда
надсмотрщикова душа сбежала, опустился.

Младшую Жрицу он в цивильном еще не видел. В облачении - видел,
голенькую - видел. Но когда она, горьковатыми духами пахнущая, белым
кружевом окутанная, в джинсики светлые затянутая, на него наскочила - тут
уж он растерялся.

Рот раскрыл и глупо на нее уставился.

Сверкая очками, Пиф кричала:

- Дерьмо! Дрянь!..

И поскольку он слушал, не шевелясь и не пытаясь вставить слово, она
через несколько секунд иссякла.

Дыхание перевела, протянула руку и, набрав воды из рукомойника, лицо
отерла. Утомилась, орамши.

Уже спокойнее спросила:

- Что ты Верховному наболтал?

- Ничего... - удивленно сказал Бэда. - А что случилось?

И лицо потер. У Пиф рука тяжелая, всей пятерней отпечаталась.

- Да то случилось, что меня безбрачных лишили, - сказала Пиф, ничуть
не стесняясь того, что Беренгарий и другие - кто там еще был - слышат.

- За что? - поразился Бэда.

- Тебе видней, - разъярилась она опять. - Что болтал?

Беренгарий появился из-за шкафа и, делая умильный вид, промолвил:

- Так он под пыткой... Пифка, из-за тебя человека на дыбе пытали!

- Не человека, а программиста, - огрызнулась Пиф.

- Да брось ты, пожалуйста, - сказал Беренгарий. - Чуть что по морде
драться. Не де-ело...

Тут ожила забытая у входа тетка Кандида и снова запричитала и
залопотала:

- Не дело барышне в бараке отираться! Уходили бы, госпожа, покуда не
приметил кто...

Беренгарий на Кандиду цыкнул грозно: портила бабка всю потеху.
Кандида отступилась и только слыхать было, как топчется в темноте,
вздыхает, сопит - на новый приступ решается.

- А что случилось-то? - снова спросил Бэда.

- То и случилось. Сняли безбрачные... Ты хоть знаешь, сколько это?

Бэда помотал головой, все еще оглушенный.

- Больше, чем сам ты стоишь! - со слезами взвизгнула Пиф. Размеры
ущерба вдруг пронзили ее, будто стрелой, причинив душевную боль силы
неимоверной. - Тридцать в месяц! Тридцать серебряных сиклей, ублюдок!

- Да ну! - восхищенно сказал Беренгарий. - Только за то, что с
мужиками не трахаешься?

- Преобразование сексуальной энергии... - начала было Пиф и рукой
махнула. - Что я тебе объясняю...

- Я тоже с мужиками не трахаюсь, так мне за это ничего не платят, -
глумливо произнес Беренгарий и, увидев, какое у Пиф сделалось лицо,
попятился за шкаф.

Пиф за ним гнаться не стала. Снова свой гнев на Бэду обратила.

А Бэда не нашел ничего умнее, как сказать:

- За меня не тридцать, за меня пятьдесят дали.

Пиф разъяренно засопела.

- Что ты ему наболтал?

- Да ничего. Довез младшую жрицу до дома, умыл ее, раздел и уложил в
постель.

Пиф заскрежетала зубами.

- Это ты называешь "ничего"?

- В определенном смысле это именно "ничего", - подтвердил Бэда. - А
ты что, ничего не помнишь?

Пиф покачала головой.

- И как пиво тебе с утра приносил, тоже не помнишь?

- Какая разница? Главное - что они в протоколе написали.

Тут в коридоре за раскрытой дверью снова зашевелилась тетка Кандида,
невнятно жалуясь на судьбу.

Пиф плюнула и повернулась, чтобы уйти. Беренгарий с хохотом крикнул
ей в спину:

- Пифка! А ты что, и правда не помнишь, как с ним трахалась?

В отвратительном настроении Пиф прошла переаттестацию; в день получки
расписалась за голый оклад, и Аксиция, аккуратно сложив в карман свою
надбавку за безбрачие, пригласила подругу в кафе. Пили кофе, ели
мороженое. Аксиция молчала, Пиф многословно бранила мужчин. Потом
расстались.

Через неделю она снова вышла на суточное дежурство. Хрустя солеными
сухариками в темном офисе, где горела только настольная лампа, Пиф читала
информационно-аналитические материалы, принесенные Беренгарием еще до
обеда. Зевала во весь рот, едва не вывихивая челюсти.

В офисе стоял крепкий кофейный дух, но все равно хотелось спать. Дела
были скучные и несрочные.

Богатые родители балованного сынка интересовались будущим своего
чада. И без всякого Оракула ясно, каким оно будет, это будущее. (Да,
получит... Да, женится... Да, найдет... Да, достойно продолжит... Нет, не
полюбит... Нет, не научится... и т.д.) Достаточно на морду этого сынка
поглядеть (мамочка с папочкой даже фото прислали, так озаботились).

Второе дело - и того скучнее. Какая-то лавчонка, которую содержат
мать с дочерью, хочет изменить профиль деятельности. Торговала
недвижимостью, а хочет перейти на стеклотару. Как это скажется на их
бизнесе? ("Хочем процветать"). А-а-ахх, зевала Пиф. Да никак не скажется.
И охота деньги Оракулу выкладывать за чушь эту собачью... Шли бы лучше в
публичный дом работать к госпоже Киббуту, которой Беренгарий громогласно
поет хвалу, стоит ему лишь пивка хватить. Там не только девочки нужны, там
и страхолюдинам работа найдется...

Бросила развернутые распечатки на край стола. Прошуршав, до самого
пола повисли и на пол заструились бесконечной бумажной лентой.

Встала, чтобы еще кофе себе сварить.

И тут телефон зазвонил.