Чтение 10–й страницы книги ~Светолия~

этакой, разросшейся до невиданных размеров (да к тому же на льду) грибнице.

А вот великан - метров трех роста, весь скрытый чем-то мшистым - только
мускулистая, зеленая рука высовывалась из под этого покрова и в руке той
зажат был белый изогнутые плавной дугой посох.

Здесь же стояли, прижав к грудкам лапы, метровые, ослепительно белые
мыши, с золотистыми, добрыми глазами. Рядом с ними в воздухе повисло розовое
облако в котором светилось единственное, небесного цвета око. Также, рядком
стояли несколько пней, с шевелящимися корнями, и парами едва приметных
темно-коричневых глаз. На ветвях сидели птицы, с девичьими головами,
украшенными жемчужными ожерельями, и не моргая смотрели огромными, выпуклыми
печальными глазами, обведенными темно-голубыми полукружьями. Были и другие
лесные обитатели: Сережа все протирал глаза, да поглядывал на Светолию -
может она скажет, что всего этого нет, что это лишь сон?

А она сказала:

- Вот народ мой. Смотри же: давно, давно никто из вас, людей, не видел
нас, тем более, собранных в одном месте.

- Как, в нашем лесу? В этом самом лесу, что за мостом? - прошептал
Сережа, не смея говорить громко, так как боялся, что от голоса его все эти
создания исчезнут.

- Да, все мы живем здесь, как и прежде жили; только вот осторожнее теперь
стали; если вы люди узнаете про нас, так непременно в нашу жизнь вмешаетесь,
а у нас жизнь теперь совсем от вашей отлична; не примем мы вашей жизни даже
и в самой малой доле - уйдем.

Когда жители леса услышали голос своей повелительницы, они склонили
головы, а у кого голов не было просто издали звуки, выражающие, по-видимому
почтение.

- Здорово! - восторженно выдохнул Сережа. - А где же все они живут?

- Да некоторые в деревьях, некоторые в подземных домах; а вон пеньки -
встанут и никто их от обычных то пеньков и не отличит - для них и не нужно
дома; русалки сейчас подо льдом спят, а вон девы-птицы вьют себе гнезда из
солнечного света. Так и другие: до сих пор нам удавалось таиться от вас
люди; надеюсь и ты сдержишь свое слово; не расскажешь... До поры, до
времени, по крайней мере.

- Никому не расскажу.

- Теперь я представлю тебя всем моим друзьям...

Они пошли по озеру, и золотые полотна до того висевшие в глубинах льда
под их ногами теперь, по какому-то чудесному волшебству оттаяли и двигались
и плавали там, словно живые, сказочные паруса.

Светолия подводила Сережу к каждому из лесных жителей, и если поначалу
мальчик испытывал некоторый страх: ему по памяти компьютерных игр все
думалось, что кто-нибудь окажется плохим, раскроет пасть, зарычит, бросится
на него, щелкая слизистыми (непременно слизистыми) клыками.

Но, конечно, никто на него не бросился: разве что облако с небесным оком
нахлынуло, обдало его теплом, прошептала какую-то дивную песнь, да и
отпустило. От каждого из жителей лесных исходил какой-то отличный от других
лесной запах: Сережа никогда не вдыхал, даже и в лесу таких запахов, но в
тоже время и знал, что это запахи именно лесные - запахи земли, растений...

С одной из ветвей слетела птица с огненными перьями, ударилась об лед и
обратилась в костер, от которого не плавился лед, но было тепло.

- Ну, поведем теперь хоровод! - улыбнулась Светолия.

И вот все кто могли взяться за руки, встали в круг, и закружились, поя
громкие трели к самому небу; те же, кто не мог встать с другими, как,
например, пеньки и облако, остановились в центре круга; облако издавало
тонкое, похожее на хрустальный звон пение, а пеньки осторожно и умело били
по льду своими корнями - разносилась мелодия небесных колокольчиков, а
золотые паруса, смеялись, быстро и плавно перекатывались... Сережа тоже
смеялся, пел как мог громко; несся со всех сил вместе с хороводом, и
чувствовал, как прекрасен лес, как прекрасна весна - он об этом и пел, не
задумываясь над словами - он просто был счастлив и свободен...

Вот раздался голос, словно тревожный красный лепесток, стремительно
пронесся в воздухе:

- Идут...

Хоровод замер, костер в центре птицей взмыл в небо, а лесные обитатели,
сжавшись, став незаметными, призрачными какими-то, побежали в разные
стороны. Растворились в солнечных лучах птицы с девичьими головами, розовое
облако растворилось среди деревьев, великан заросший мхом - леший, обратился
старым ясенем, а пеньки замерли, пристроились неподалеку; белые мыши с
добрыми золотыми глазами вдруг запряглись в карету из солнечного света,
которая появилась возле Светолии.

- Сюда идет какой-то человек. - вздохнула Светолия. - Я помню времена,
когда этого не стоило опасаться; такой человек уселся бы на краю этого озера
да в спокойствии иль в восторге полюбовался на наш танец... Прощай, и
приходи завтра, я покажу тебе подземные хоромы, а белые мыши расскажут тебе
какую-нибудь историю.

- Может сегодня? - Сереже уж очень захотелось прокатится на карете из
солнечного света, увидеть что-нибудь еще волшебное, чистое - а возвращаться
в город, смотреть на машины, на стены...

- Тебя ждут дома, не забывай. - молвила Светолия и взошла, растворилась в
солечносветной карете. Белые мыши легко понесли ее по льду, и только
закрылись ветви берез, замерших в вековом хороводе вокруг дуба на острове,
только скрыли за собой этот ласкающий сердце свет, как Сережа остался один.

На берег озера вышел человек; взглянул на двенадцатилетнего Сережу,
огляделся по сторонам, почесал в затылке, еще раз взглянул на Сережу, да и
пошел своей дорогой.

Мальчик подошел к пням, потом к великану-лешему, обратившемуся ясенем, но
они стояли безмолвно и на все просьбы Саши рассказать что-нибудь отвечали
молчание.

Тогда мальчик повернулся и пошел к дому.

Он шел через поле все уже просеченное темными прогалинами, все поющее
мириадами ручейков; он смеялся - сердце его смеялось, и это было такое
прекрасное чувство!

Но потом, по мере приближения к городу, смех его увядал: он слышал уже
его утробный рев; он слышал надрывный скрип машин зачем-то спешащих по
мосту, он слышал отдаленный гул толпы; видел трубы заводов, угрюмых, ржавых,
уродливых и злых, испускающих в небо бледно-желтые, мертвые клубы; он даже
уловил запахи разложения, словно что-то громадное, медленно умирающие,
истекая гноем, отравляло все кругом, но никак не умирало окончательно, а все
продолжало агонизировать, набираться новых сил для гниения, да затопления
всего окружающего своим ржавым и бледно-желтым гноем...

* * *

На следующий день его отправили в школу - эта школа, в которую, за
немалую плату устроил его отец, находилась в небольшом, уютном особнячке,
окруженным старым парком. В школе, на мраморных стенах еще сохранились
изображения играющих на арфах муз, кружащих возле них амуров, или
ангелочков. В просторных, светлых помещениях, за белыми, пластиковыми
партами мерно гудели новенькие компьютеры и розовощекие, полные детишки
изучали на них основы русского языка, и потом, сразу, основы компьютерного
программирования и основы экономики, которая, в основном, и должна была
изучаться в дальнейшем.

Если бы это была простая школа, так Сережа сразу повернул бы в лес, но
школа была коммерческой и директор лично контролировал посещаемость, часто
беседовал с богатыми родителями, а с Сережином отцом и вовсе был в дружеских
отношениях (он присутствовал на пьянке в первый день весны) - так что,
прогулять занятия никакой возможности не представлялось.

Погода же стояла замечательная; весь парк журчился, золотился; там
перелетали с ветки на ветку птицы, где-то радостно залаял пес... что за
мученье сидеть в такую погоду в классе, перед блеклым, неживым монитором;
слушать что-то про счет денег, про биржи, и еще многое, чему (как говорила
молодая учительница) им всем предстояло обучится в дальнейшем.

Сережа с тоскою смотрел в яркое окно, вздыхал, вспоминал Светолию,
хоровод, Лучезара, Березу, Светлицу и других живших где-то там вдали, и в
результате получил двойку за контрольную.

Да что эта двойка?! С сияющим лицом выбежал он из особняка, понесся,
разбрызгивая хладное, водное злато, по аллеям; уже зная, что через полчаса
запыхавшийся, но счастливый будет стоять перед Светолией, а она познакомит
его с белыми мышами и расскажет еще что-нибудь прекрасное.

До выхода из парка оставалось несколько секунд бега, как он услышал
жалобный писк, с одной из боковых аллей. Он резко обернулся увидел:
компания, человек пять, старшеклассников, все полные, одетые в новенькие
блестящие яркими цветами курточки, все краснощекие, лоснящиеся от сытости,
сгрудились возле мраморной статуи изображавшей нимфу державшей в одной руке
арфу, а другую руку только поднося к этой арфе. Сережа любил эту старую; так
многое на своем веку перевидавшую статую. Сейчас на ней яркими красными и
зелеными буквами появились чьи-то имена и нецензурные слова, однако Сережа,
смотря на эту статую не видел этих ярких, безжизненных цветов, он видел
только нимфу, чуть печальную и словно живую, жаждущую что-то сказать ему.

И вот теперь там сгрудились пять массивных фигур старшеклассников - они
то были чуть ли не на две головы выше Саши.

Один из них обернулся, увидел Сережу, прищурился своими выпуклыми и
почему-то сильно обиженными глазами:

- Эй ты, мелкий, ты че тут встал? А ну вали!

Сережа вновь услышал жалобный писк, донесшийся из-за массивных спин и, не
только не побежал дальше, но напротив сделал шаг на боковую аллею, навстречу
к ним.

- Эй ты, ты че не понял?! - крикнул уже другой, тоже полный, сытый, в
новенькой, блестящей курточке, тоже с обиженным выражением в глазах.

Третий визглявым, нервным голосом потребовал:

- А кто твой папаша или мамаша? А ну отвечай!