себя прежних, видим себя падших. Горький, но необходимый опыт. И никакой
добрый совет не поможет нам обрести свою вершину, не попачкав коленей. Все
тропки наверх лежат через овраги и буераки.
всех. По всей видимости, это "велосипед с америкой", но отчего-то мне
думается, что немудреное это открытие еще не скоро посетит армию
законодателей, прокуроров и судей. Они и сытые, они и здоровые, они и
свободные... А тюрьма может быть и каторгой, и курортом. Я помню, как
раздольно ощущали себя в наших застенках заматерелые воры и убийцы. Для
них это было одним из привычных образов жизни, только и всего. Еще один
объем, который с ежедневным усердием они заполняли своим гнусным духом,
претворяя в реалии все ту же внелагерную мерзость, куражась над еще более
беззащитными, давая полный карт-бланш своей грязненькой фантазии. Личности
претерпевали здесь нивелирование, ничтожности стервятниками взмывали
ввысь. Так было, ибо того желала власть. Во всяком случае она тому
способствовала. И сильных переламывали о колено, как сухие ветки, едва они
пытались расправить плечи. Непокорная "человечинка" являлась в этих
затхлых местах своего рода лакомством, к которому жадно тянулись руки
блатных и кованые сапоги надзирателей. Ударить и растоптать, когтями
покопаться в том, что осталось...
определенных навыков и особого психического склада. Подглядывая в глазки,
надзиратели учились у блатных, а те в свою очередь не стеснялись
перенимать вершины познаний у тюремщиков. Люди, хоть как-то старавшиеся,
сохранить себя, добивались только того, что срок их удваивался и
утраивался. Их затворяли от мира физически, затворяли духовно. Ад и его
зубастые подмастерья выходили против них, истекая слюной и нетерпеливо
почесывая зудящие костяшки пальцев. Схватка происходила не один на один и
потому всегда заканчивалась одним и тем же результатом. Ад можно было
обмануть, но перед ним нельзя было выстоять. По крайней мере здесь. И
происходило распятие человеческих душ. Железный конвейер работал
безостановочно, и тысячи кулаков, вооруженных кастетами, дубинками и
отточенными штырями выколачивали из телесных оболочек остатки достоинства,
воли и противодействия. Не оговариваемое сроками и статьями, духовное
убийство становилось идеальнейшим из убийств. И от ужаса творимого сходил
с ума и завывал пуще прежнего незримый ветер, вращая черные крылья
мельниц, помогая жерновам кромсать и перетирать живое в порошок. Рыбий
безмолвный бог развязно улыбался с петлиц и повязок блюстителей власти.
Гигантскими фильтрами тюремные дома продолжали процеживать людей, питая
мутными ручьями океан мирской ненависти.
совершили врозь. Так вышло, что нас взяли разные люди. Я попал к Глору - и
теперь благодарен судьбе за это. Благодарен за ту дуэль, которую навязал
мне черный великан правом сильного. Мне повезло скрестить шпаги с
феодалом, не терпящим посягательств на свою собственность. С первых дней
заключения я оказался в царственной изоляции от прочих хищников несвободы.
Надзиратели скрежетали зубами в ответ на мои насмешки и отворачивались,
татуированные жиганы витиевато грозили, но не смели притронуться ко мне и
пальцем. Право на меня имел один Глор. Этого черного монстра я ненавидел
люто, сходил с ума от его побоев и вспышек ярости и все-таки впоследствии
сознавал, что только щепетильность Глора, его холеная самоуверенность
спасли меня от более худшего. Под худшим я подразумеваю смертоносный яд,
что витал здесь всюду, что валил с ног в считанные дни.
набирал в невидимые пазухи воздушную мощь и дул, шепелявил непонятное,
отчего, изогнувшись от усилий, клонилась и пыталась заглянуть в наше
окошко одичавшая без листвы и тепла береза. Тускло ныла верхняя челюсть,
напоминая о тяжелых граненых перстнях черного великана. Кутаясь в старую,
больше напоминающую лохмотья куртку, Чита - моя маленькая Чита! - сидела
рядышком и рассказывала о своих злоключениях.
объединенных случаем и тем же случаем разбросанных по всему свету, по
бесчисленным автостанциям, по шипящим змеиным очередям за временным
пропуском, за продуктовой пайкой. Мы оказались каждый наедине с самим
собой, и всякий последующий день был оплеухой, приводящий в чувство -
чувство отрешенности, подозрительной настороженности ко всему окружающему.
Мы заново учились жизни - улыбкам, обращенным к Сильным, равнодушию к
минутам, злобе к ближнему. И всех нас постигло одно и то же. Отсутствие
могущественных квадратиков картона, дающих право проезда, трансформировало
нас в ничто, в неприкаянных бродяжек. Небрежным желанием рыбьих служителей
мы превратились в трусоватых безбилетников. Мы жили украдкой, почти
незаконно. Нас ловили, высаживали из машин, морили в кутузках, позволяя
одно-единственное: ждать и надеяться. Удивительно, но и такая жизнь
одаривала своими нечаянными радостями, как то моя внезапная встреча с
тетушкой Двиной, с Чаком и Барсуком, счастливое столкновение в людской
пестроте Лиса и Читы. В волнующейся стихии мы сходились и расходились
подобно пылинкам на ветреном пустыре. Я потерял тетушку Двину на следующий
же день после встречи, опрометчиво отойдя на какую-то минутку поглазеть на
вечно врущие расписания. Увы, мы не были еще приучены к капризам этого
мира, и суровым рубанком он стесывал с нас наше незнание.
следует, и все-таки не выдержал и потер. От первого же прикосновения боль
взорвалась гранатой, метнувшись осколками в темя, в затылок, шипящим паром
обдав стенки черепа...
плотные дни, о которых я постараюсь никогда не вспоминать. Лиса он, к
счастью, выпустил раньше. Не случись этого, не произошло бы и чудесного
спасения Читы. Так уж нелепо вышло, что я должен был испытывать
признательность к человеку, выбившему все мои передние зубы. Освобожденный
милостью Глора, Лис встретился с девушкой в худшую из ее минут, сумев
вырвать Читу из рук маньяка, возглавлявшего банду отребья, подставив
голову под удар и подарив тем самым возможность спастись той, которую я
любил. Уже позже она вернулась обратно, как оказалось, только за тем,
чтобы позволить умереть Лису у нее на руках. Случайные посторонние люди
помогли ей схоронить Лиса. А дальше... Дальше потянулись тусклая
неразбериха. Безответные письма, униженные запросы к власть имущим, поиски
друзей, долгие и безуспешные.
ее сразу углядел Барсучок и, заикающийся, взволнованный, немедленно привел
в нашу хижину. Первый день праздника, фейерверк среди затянувшейся мглы!
Как не хватало нам сейчас Лиса!..
сделать: нагнувшись к ней, приобнял за хрупкие плечики. Ничем другим я
утешить ее не мог, и, да простит меня Лис, я чувствовал себя счастливым.
Это действительно казалось чудом, что мы встретились, что, спеша нагнать
разъехавшихся друзей, яростно протискиваясь в переполненные автобусы, я
вдруг сообразил, что, оставаясь на одном месте, получаю больше шансов
кого-либо встретить. С трудом я сумел подавить в себе инстинкт бегства.
Временно я сошел с дистанции и решил выждать. Первый, кого я встретил в
тот же день, был Чак, один из приятелей Лиса. Потом появился Барсучок -
все такой же длинный, по-прежнему печальный. И наконец - Чита, о чем я не
смел и мечтать.
губ, я гладил ее щеки дыханием, и нежные незабытые пальцы снова нащупали
на моем виске жилку, вслушиваясь в мое пульсирующее волнение.
говорил и готов был поставить после своего утверждения сто восклицательных
знаков. Настроение было подходящим. Только что мы вволю нахрустелись
сухарей и напились морковного чая. И то и другое раздобыл где-то
хозяйственный Чак. Коренастый, с вечно красным лицом, не дурак подраться,
он неожиданно проявил талант домохозяина. Ей богу, он понимал что такое
уют! Наша жуткая, кишащая тараканами берлога преображалась на глазах.
Отнекиваясь от нашей неумелой помощи, Чак в одиночку убрал всю грязь,
заново побелил стены и потолок, забив всюду массу гвоздей, на которые мы
развешивали теперь все, что нам вздумается. Кроме того он вставил
недостающие стекла и рассовал по углам банки и бутыли, в которых лысыми
пучками топорщились тополиные ветви. Чак заверил нас, что через неделю дом
расцветет и заблагоухает.
воцарилась недобрая тишина. Я посмотрел на Читу и увидел в ее глазах тот
же вопрос. Я и сам ощутил растерянность. Похоже, что Чак забыл... Конечно
же он запамятовал... Мы должны были продолжать движение. Я обернулся. Чак
быстро шагал к выходу. Хлопнула дверь, и Барсучок вымученно уставился в
собственную ладонь. Он словно надеялся рассмотреть там неожиданное решение
проблемы. Несмотря на то, что Чак ушел, вопрос продолжал плавать в воздухе
неким кабалистическим знаком, и, наблюдая этот пугающий призрак, мы
впервые, наверное, спросили себя, а надо ли нам в действительности
уезжать?.. Это выглядело чудовищным, почти святотатством, но именно над
Николаев Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор
Посняков Андрей
Земляной Андрей
Сапковский Анджей