Чтение 10–й страницы книги ~Завещание Колумба~

настроение больно скверное.

На улице неподалеку от дома стояли несколько парней и
девушек. Их красные мопеды "Ява" валялись на траве
притомившимися коньками - горбунками. Хрипло и мелодично
орал магнитофон. Ребята смеялись. Жизнь продолжалась.

Жадно затянувшись папиросой, толстяк сказал:

- От-то, значит, молодежь современная коровам сросты
крутить не фочет...

И я не понял, радуется он или огорчается тем, что
молодежь не хочет крутить коровам хвосты. Громадный дядька
с детским лицом и детской нетвердостью звуков.

- Давайте знакомиться, - сказал он застенчиво. - Нам все
равно надо будет разговаривать. Я директор школы, меня
зовут Оюшминальд Андреевич Бутов...

- Как-как? - переспросил я.

- Да имя у меня глуповатое - я родился во время
челюскинской эпопеи, а тогда мода была на сокращения всякие,
- говорил он, рдея всей кожей, я боялся, что от смущения
вспыхнут его редкие белокурые волосы. - Оюшминальд значит
"Отто Юльевич Шмидт на льдине"... Меня друзья зовут Юшей...

Я пожал ему руку и удивился вялости его ладони - большая,
холодная и влажная, как остывший компресс. Мы уселись на
скамейку, и я смотрел, как он с жадностью курит. С конца
папиросы вился слоистый прозрачный синий дымок, а из
сложенных бантиком губ выпускал Бутов темно - серую густую
струю, и своей бело - розовой огромностью, иллюминаторами
очков, поднимающимися дымами был он похож на отдыхающий у
пристани пароход.

Поглядывая на веселящихся за забором молодых людей, Бутов
печально усмехнулся:

- Сколько насмешек, сколько страданий я вытерпел в
молодости из-за своего нелепого имени... Сейчас смешно, а
тогда было больно...

У него во рту было много языка, и слова получались
нечеткими, кашеобразными, еще сильнее увеличивали
впечатление, что он огромный пятидесятилетний ребенок. Мне
было легко представить его в штанишках- гольфиках, с бантом
на шее.

- А, что ж вы терпели? - спросил я для поддержания
разговора. - Сменили бы имя через загс - и конец
страданиям...

Он робко выглянул из-за кругляшей иллюминаторов:

- Вы думаете? Может быть... но мне кажется, это
неудобно. Неловко как- то... от-то... В этом было бы
определенное моральное самоуправство...

- А в чем самоуправство? - искренне удивился я.

- Не знаю, от-то, может быть, я не прав, от-то, но мне
думается, что в имени каждого человека, от-то, есть связь
поколений, так сказать, продолжение семейной традиции,
от-то, знак родительской надежды в судьбе их детей...
От-то... В странных сейчас именах, которые давали моему
поколению, был высокий, иногда необоснованный идеализм,
пафос героической эпохи, а которую жили и умерли наши
родители... От-то...

- Может быть, - осторожно согласился я и поблагодарил в
душе родителей, что они не назвали меня, как моего
одноклассника Рысакова, производственно-экономическим именем
Индустрий.

- А вообще-то дело не во вкусах наших родителей, а в нас
самих, - махнул рукой Бутов. - Мое имя никого не смешило
бы, коли я высадился на самом деле на льды Северного полюса
или полетел в космос. Имя становится смешным, когда оно не
соответствует владельцу... От-то...

- А мне сдается, что вы заняты делом вполне
героическим...

Бутов тяжело вздохнул:

- Дело-то наверняка героическое и очень высокое...
От-то... Вот боюсь только, что я не на уровне своего
дела...

Я серьезно спросил его:

- Вы разве считаете себя неквалифицированным
специалистом?

- Как вам сказать... Не могу я руководить людьми...
От-то... Не умею... Все надеялся, что привыкну... Я ведь
и раньше просил, чтобы оставили мне часы по математике, и
дело с концом, не директор я... Просил, чтобы Екатерину
Сергеевну назначили... От-то... а теперь эта ужасная
история с Николаем Иванычем... Ведь не скроешь от людей,
отчего умер он... Представляете, какие это будет иметь
последствия для коллектива - разговоры, пересуды,
подозрения... От-то... Подумать страшно...

- Я вас не понял, - отсек я его от сетований. - А почему
надо скрывать от людей? По-моему, все должны знать об этом!

- Зачем? - ужаснулся он. - Если бы можно было найти и
как-то наказать злодея, то это, возможно, имело бы какой-то
воспитательный смысл... а так? Вы-то уедете, а как я буду
умиротворять все эти страсти?

Я помолчал, поковырял прутиком в песке, потом спросил
его:

- Почему вы решили, что этого злодея нельзя найти?

- Потому, что никто не может понять, что это такое -
месть, желание досадить, напугать или это был просто
хулиганский розыгрыш дурацкого шутника-мерзавца. Как это
понять? Кого искать? Где?

- Вот весь круг намеченных вами вопросов и надо
выяснить...

- Кто это может сделать? Я? Екатерина Сергеевна?

Судя по всему, завуч Екатерина Сергеевна была его не
реализованной в жизни героической сущностью - опорой,
советчицей, руководительницей.

- Вы в милицию уже обратились? - спросил я.

- Да, конечно, я сразу позвонил. Начальника городского
управления нет, я говорил с Зацаренным... Он заместитель по
розыскным делам, интеллигент, милый человек, я его хорошо
знаю... От-то... Он говорит, что это казусный случай, мол,
невзирая на сложность отыскания виновного, это якобы
практически маловероятно, но и пойманного очень трудно будет
привлечь к суду... Зацаренный говорит, что нет в кодексе
соответствующей статьи...

- Есть такая статья, - заверил я Бутова, встал со
скамейки и сообщил: - Значит, ситуация обстоит следующим
образом: я отсюда не уеду, пока не вытащу за ушко этого
мерзавца. И, честно говоря, меня ваши беспокойства мало
трогают. Я уверен, что, не выставив на всеобщее обозрение
затаившегося подлеца, не представив на человеческий суд
убийцу, мы с вами дальше жить не имеем права. Во всяком
случае, нам нашим профессиональным делом не следует
заниматься, если этот ползучий гад останется
безнаказанным...

- Я был бы счастлив вам помочь... От-то... Всем, чем
смогу. Хотя не представляю, как вам это может удаться, -
потерянно моргал Бутов.

- Это не ваша забота... Мне нужно только, чтобы вы
прояснили обстановку в педагогическом коллективе. И прошу
от вас полной искренности, прошу вас помнить, что я не
проверочная комиссия, мне нужна только правда...

- У меня нет оснований быть с вами неискренним, -
обиженно забормотал, зажевал во рту свою нескончаемую кашу
Бутов. - Я всегда говорю только правду.

- Не сомневаюсь в этом нисколько, но одной правды мне
мало, мне нужен вдумчивый анализ математика и душевное
страдание однополчанина...

- Вы думаете, мне не жаль Коростылева? - жалобно спросил
Бутов, и в голосе его звучала детская обида. - Я просто
опасаюсь, что расследование может иметь кумулятивный эффект
- если вы не найдете преступника, то он, убив своей
телеграммой Коростылева, достигнет еще одного ужасного
результата...

- А именно?

Он протянул ко мне руки, короткопалые беззащитные ласты
тюленя, а на лице его была мука:

- Ведь школа - это большой коллектив, естественно, не
обходится без разногласий, недоразумений, конфликтов. И,
получив официальную огласку, смерть Коростылева станет
поводом для ужасных расспросов, проверок, выяснений. Вражда
и подозрения, сплетни и оговоры уничтожат все доброе... а
школа наша была много лет гордостью района, одной из лучших
в области...

- Вы не бойтесь огласки, - сказал я ему злобно. - Сейчас
не об этом надо думать! Если вас послушать, надо сейчас нам