Чтение 10–й страницы книги ~Двое среди людей~

- На чьи деньги купили водку?

- На их. То есть на мои.

- Так на их или на ваши?

- Я и говорю: на мои. Одолжил я у них пятерку, а то неудобно было все
время на их...

- А деньги отдали?

- Не. Пока не отдавал. Получки у меня еще не было.

- А деньги за жилье вы с ребят этих брали?

- Зачем? - обиженно приподнялся Баулин. - Я ведь их не из корысти
пустил, а так, по доброте душевной.

"Убила бы я тебя за доброту твою душевную, алкоголик несчастный", -
подумала я со злостью и сказала:

- Ну, добрались мы, наконец, до двадцатого июня. Что было в этот день?

- Вчера, значит? Да-да... Зашел я к себе, ну, договорились с ребятами.

- О чем?

- О чем, о чем? Выпить. Купили портвею две бутылочки, зашли к Кольке
Гусеву, выпили. Потом скинулись, еще две бутылочки красненького взяли. У
меня в комнате и выпили. Потом я собрал пустые бутылки, пошел в магазин,
сдал их и сообразил на троих. Потом еще с кем-то выпил, а потом домой ушел
- спать. А ребятчек, как ушел часов в восемь, так более не видел.

В углу, под стулом, валялся грязный рюкзак. Я спросила Баулина:

- Это чей мешок?

Он долго смотрел на него, будто припоминая что-то, потом важно сказал:

- Не мой. Чей - не знаю, врать не буду, но не мой. Это точно.

- Может быть, это ребята оставили рюкзак?

- Ребятчки? А че? А че? Может. Может, и ребятчки оставили...

Я достала из-под стула рюкзак, отстегнула ремешок. В мешке лежали
грязная рубаха, майка, газета из города Паневежиса за 16 июня и фотоаппарат
"Зоркий". Вошел Саша, который рядом в комнате допрашивал Гусева, соседа и
собутыльника Баулина.

- Саша, по-видимому, фотоаппарат принадлежит этим парням. Его надо как
можно быстрее отправить в НТО и проявить пленку. На ней могут оказаться
самые неожиданные и весьма полезные нам кадры.

Оперативник кивнул:

- Допускаю. Кстати, я связался с пятым таксопарком. Машина 52-51 из
рейса не возвращалась.

- Слушайте, Саша, у меня есть идея. Пока суд да дело, поезжайте на
Петровку, тридцать восемь и свяжитесь с Министерством внутренних дел Литвы.
Надо выяснить через уголовный розыск, нет ли сведений об исчезновении двух
парней шестнадцати-семнадцати лет. Предположительнее всего - из
Паневежиса...

Сводка-ориентировка

"21 июня в 0 часов 43 минуты в Москве на Трудовой улице, дом семь двое
неизвестных нанесли смертельное ножевое ранение в спину шоферу пятого
таксомоторного парка Попову Константину Михайловичу, сели в его автомашину
ММТ 52-51 ("Волга" бежевого цвета) и скрылись. Пострадавший вышел на Большую
Андроньевскую улицу и у дома No 23 скончался.

В совершении убийства подозреваются приезжие из города Паневежиса
Литовской ССР по имени Альбинас и Владимир, в возрасте 17-18 лет.

...Принять меры к обнаружению автомашины и задержанию преступников.
Розыск ведет 33-е отделение милиции города Москвы..."

Альбинас Юронис

Уже совсем развиднелось, хотя солнце еще не было видно над горизонтом.
Впереди я рассмотрел огромную стрелу, показывающую налево. Через минуту мы
притормозили около стрелы. Я прочитал надпись: "Горький".

Чуть подальше стоял указатель - "До Владимира 2 километра".

Так, значит, мы едем в сторону Горького. Эта стрела указывает объезд
вокруг Владимира в направлении Горького. Ну что ж, во Владимире нам делать
нечего. Надо ехать дальше. Надо вообще как можно дальше уехать от Москвы,
пока нас не хватились.

- Бензин скоро кончится, - сказал я. - Надо где-нибудь заправиться.
А не то сядем на дороге куковать.

- А на какие шиши заправляться будем? Ни одной монеты нет, - сказал
Володька. - Хорошо бы, кто проголосовал.

- Ночь еще, рано. Пешеходы двинутся через час, другой. Нам на столько
езды бензина не хватит.

- Знаешь что, - сказал Володька, - давай съедем куда-нибудь в лес и
часа два поспим. Нам это вообще не помешает - еще неизвестно, когда спать
придется сегодня, а с другой стороны, действительно люди появятся на дороге
- глядишь, заработаем на горючее.

Мы проскочили вокруг Владимира по объездному кольцу и выехали на
Горьковское шоссе уже далеко за городом. Промчались несколько километров,
пока не нашли удобный пологий съезд с шоссе. Въехали в лес, и я, наконец,
выключил мотор. Здесь еще было сумеречно, очень тихо и очень свежо. Птицы
чирикали, и я подумал, что уже давно не слышал пения птиц, все как-то не
приходилось. Мы вышли из машины, размялись, подышали. Я почувствовал, что
этот жуткий страх, который охватил меня тогда, понемногу стал проходить. Мы
все-таки умудрились далеко умчаться. А в таких делах это первое дело. Да и
времени уже прошло не меньше двух часов. Улеглась невыносимая дрожь. Из-за
нее я не мог собраться с мыслями, все спокойно обдумать и принять какое-то
одно правильное решение. Сейчас поспим немного и войдем в форму. Можно будет
делать что-то дальше. Володька улегся на заднем сиденье, я пристроился
впереди. Но лечь удобно никак не удавалось - ноги длинные. А потом налетели
комары. Они, гады, звенели тонко, как пикировщики. И уснуть из-за них никак
не удавалось. Я лежал на узком кожаном сиденье и против воли все вспоминал
про Паневежис. Наверное, лучше всего было бы все-таки вернуться туда. Только
боязно было из-за этого самосвала. Дернул нас черт тогда с Володькой угонять
этот паршивый грузовик. На кой черт он нам сдался, если подумать! И
удовольствия-то мы толком от езды не получили. Прокатились и бросили. А
теперь, если узнали, что это наша с Володькой работа, то и не вернешься
из-за него. Старая судимость сразу всплывет. Да если подумать, то какая она
старая? В феврале судили только, полгода еще не прошло, И тоже за угон
грузовика. Прибавят тот условный срок, и глядишь - два года, как в аптеке,
пропишут. А если не в Паневежис, то куда деваться, спрашивается? Нам сейчас
с таксистом этим болтаться просто так не годится. Под первую проверку
где-нибудь попадешь - и с концами. Разве что если еще раз попробовать, но
только не так дурацки и чтобы деньги были... Может быть, податься до Сухуми
на поезде без билета, зайцами? Я сказал:

- Володь, ты спишь?

- Нет. Комары кусают. А что?

- Слушай, может быть, дальше тронем? Мы почти час отдохнули, а комары
все равно спать не дадут...

Евгения Курбатова

Я твердо знаю, что люди действительно рождаются для лучшего. Но в
долгих жизненных лабиринтах где-то происходит незаметный поворот, и человек
становится могильщиком, или палачом, или ассенизатором. А почему? Ведь ни
один ребенок не планирует стать палачом, скажи об этом любому мальчишке -
он просто обидится. И сколько бы мне ни объясняли, что любой труд почетен, я
никогда не поверю, будто рыть могилы или вывозить дрянь - самое
обыкновенное занятие. Конечно, сразу ткнут в меня десятком укоризненных
пальцев: а кто же должен заниматься этим? Да не знаю я; машины, наверное...

Около шести утра отпечатали фотографии с пленки из фотоаппарата,
забытого у Баулина. Я долго внимательно рассматривала их, пытаясь среди
многих лип на нечетких размытых отпечатках угадать лица тех, что, как и все,
родились для лучшего, а сами убили человека, и теперь их ждет тюрьма.

Судя по всему, фотографировалась компания во время пьянки. На столе
бутылки, стаканы, какие-то пьяные рожи.

Потом появилось изображение Баулина. Хмельное блаженство морем
разливалось по толстой физиономии. Вот тоже, наверное, человек создавался
для чего-то выше, чем отсчитывать бутылки, четвертинки, стаканы "красноты".
Чушь какая, всю жизнь будто под наркозом.

Он сразу опознал своих постояльцев.

- Вот Володька, с усиками, а этот Альбинас!

- А был такой эпизод, когда вы вместе фотографировались?

- А как же! Позавчера. Я только думал, что Володька снимает так, для
виду, на пустую пленку. Но все равно было забавно, вот мы и щелкались.

- Кто изображен на других кадрах?

- Сейчас посмотрю, сейчас. Так, это Колька Гусев, мой сосед. Это Сашка
Андрюшин, Симка Макаркин, Толька Алпатов - дружки мои.

- Ладно, с ними мы поговорим отдельно...

Я отдала размножить фотографии Владимира и Альбинаса, чтобы срочно
разослать их по фототелеграфу. Если убийство их рук дело, то они сделали
буквально все, чтобы ускорить свою поимку...

Владимир Лакс

Я сел, протер глаза и сказал:

- Поедем, пожалуй. А то комары прямо осатанели.

Я сказал насчет комаров и протирал глаза, чтобы он не подумал, будто я
от волнения не могу уснуть. Я не хотел, чтобы Альбинка думал, что я трус.
Иногда, когда волнуешься или боишься, надо себя превозмочь, пересилить,
заставить не бояться. Вот, когда мы перед отъездом в Паневежисе угнали
грузовик, я здорово боялся сначала. Но Альбинка начал выпендриваться пере-До
мной, будто у меня молоко на губах не обсохло, а он огни и воды прошел. Я