Чтение 10–й страницы книги ~Промедление смерти подобно~

статья ни в коем случае не была опубликована.

- Как это сделать? Такой сенсационный материал он из зубов не выпустит.
Учтите, Сабина Мэннинг - личность весьма известная.

- Сначала давайте посмотрим, что творится в конторе, кто в ней сейчас
находится. Короче, оценим ситуацию на месте.

Мартина прежде посещала контору, и не один раз. Здание представляло собой
большой двухэтажный особняк, расположенный в шестнадцатом arrondissement
<Район (фр.).>, вблизи от авеню Виктора Гюго. На первом этаже располагались
апартаменты Сабины Мэннинг: ее рабочий кабинет, спальня с ванной комнатой,
гостиная, столовая и кухня. Офис Дадли и комнаты, в которых работали Санборн
и Кендал Флэнаган, находились на втором этаже. Там же, в дальней комнате,
окна которой выходили во двор, томился в заточении репортер.

Обслуга дома состояла из горничной и повара, нанятых самим Дадли.
Секретарша мисс Мэннинг уволилась незадолго до исчезновения писательницы, а
на ее место Дадли пока никого не взял. Гасконец-повар не понимал ни слова
по-английски. Горничная-парижанка, мадам Буффе, знала несколько английских
слов.

Колби понимающе кивнул, глаза его сделались задумчивыми.

- Ясно. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать. Если повезет,
конечно.

- А именно?

- Если все пойдет как по маслу, - ответил он и посвятил Мартину в свой
план.

Та слушала его со все возрастающим интересом, который перешел в
ликование, что было видно по ее глазам.

- Что ж, должно получиться весьма забавно, - заметила Мартина, затем ее
лицо вновь стало серьезным. - А как быть со второй проблемой?

- Тут будет не так весело, возможны жертвы, - ответил Колби. - Многое
зависит от действий, которые они предпримут, когда обнаружат, что похитили
не того человека.

***

Колби расплачивался с таксистом, когда объявили их рейс. Они кинулись в здание аэропорта, чтобы успеть выкупить билеты, пройти регистрацию и паспортный контроль и в последнюю минуту поднялись на борт самолета. Когда они уже были в воздухе, Лоуренс, затянувшись сигаретой, обратился к Мартине.

- Вы живете в Женеве? - спросил он.

- Нет. В Париже. У меня там квартира неподалеку от площади Этуаль.

- Тогда мы соседи. Я живу на авеню Клебер. Как долго вы живете в Париже?

- Я там родилась, - ответила она. - Важно, не как долго, а как часто я в
нем бываю.

- И как же часто?

- Отец мой был американцем, а мать - француженкой. Жизнь моя протекала,
как у перелетной птицы. Ни у отца на родине, ни у матери во Франции я не
чувствовала себя своей. Стала жертвой двустороннего шовинизма.

- Почему? Расскажите мне.

Она поведала историю ее семьи. Отец, сын американского предпринимателя со
Среднего Запада, в 34-м году, сразу же по окончании колледжа, приехал на год
во Францию учиться живописи. Выдающимся художником он не стал, но так
полюбил Париж, что отказался возвращаться домой. К счастью, от деда по
материнской линии ему досталось кое-какое наследство, и он преспокойно смог
остаться, во Франции. Женился на французской актрисе, родом из Бордо,
игравшей в театре второстепенные роли, и в 36-м у них появилась Мартина.
После вторжения в страну немцев он отправил жену и дочь в Соединенные Штаты,
а сам влился в ряды Сопротивления. Когда война закончилась, семья
воссоединилась, и они стали жить в Париже. Только теперь этот американец
стал большим французом, чем ими были сами французы, а француженка-мать, в
свою очередь, вдосталь вкусив американского яблочного пирога, никак не могла
приспособиться к жизни в послевоенной Франции. Боже, ей требовалась помощь!

Отец с матерью были людьми буйного темперамента - два вулкана, да и
только. Они постоянно скандалили, то расходились, то снова сходились.
Расставания их никогда не были долгими: мать не могла отказаться от
безмятежной жизни домашней кошки из парижского предместья. Отец же, невзирая
на то, какую огромную пользу он смог бы в случае возвращения принести своей
собственной родине, был охвачен безумной идеей вернуть Францию в la belle
epoqne <Эпоха расцвета (фр.).>. Он считал, что спас эту страну от нацистов,
и теперь его долг - спасти ее от французов.

Мартине приходилось метаться на волнах бурных событий, происходивших в
семье, между Соединенными Штатами и Францией. То она посещала школу в
Париже, то в Сент-Луисе, то снова в Париже, то в Фениксе, то опять
возвращалась в Париж, после чего ее везли в Палм-Бич. Позже, став старше, во
время очередных семейных разладов училась сначала в швейцарской, а затем в
английской школе. В результате у нее выработался потрясающий инстинкт
самосохранения, и она скоро поняла, что может с легкостью грека или
польского еврея адаптироваться в любой среде людей, говорящих на чужом для
нее языке и исповедующих незнакомую ей культуру. В любой стране через
каких-нибудь несколько недель она становилась своей.

- Если бы я попала в школу, где оказалась бы в компании курдов, - сказала
Мартина, - я бы через сутки научилась разжигать верблюжий навоз и стряпать
на нем, через месяц - говорить на их местном диалекте, а к концу второго -
имела бы солидные связи на черном рынке этого самого верблюжьего навоза.

Она обнаружила в себе задатки прирожденного биржевого маклера.

- Отец умер, - продолжила Мартина. - Мать вышла замуж за торговца
недвижимостью в Сан-Фердинандо-Вэлли. Сейчас она разъезжает в "кадиллаке",
который длиннее bateau-mouche <Речной трамвай (фр.).>, владеет кругленькой
суммой в валюте четырнадцати стран мира, является членом общества Джона
Берча и собирается сделать пластическую операцию, чтобы принять участие в
конкурсе красоты в провинциальном городке Беверли. Если бы отец был жив, его
корявого французского вряд ли хватило бы, чтобы держать какую-нибудь аптеку
на Елисейских полях. Скорее всего, он забрался бы в провинцию, поселился бы,
как Доде, в заброшенной мельнице и занялся бы переводами Рембо. Так что,
имея француженку-мать, которая стала американкой, и отца-американца, который
стал французом, я до сих пор не пойму, кто же я. Может, просто беженка? - с
юмором предположила она.

- А чем вы теперь занимаетесь? - спросил Колби.

- Снимаюсь в эпизодических ролях и от случая к случаю выполняю несколько
странную работу для приятеля, который заведует конторой частного сыска.

Самолет приземлился в Орли, и в половине первого пополудни Колби и
Мартина были на выходе из таможни. Они заняли первую попавшуюся свободную
телефонную кабину. Пока Колби, роясь в кармане, нашел среди швейцарских,
французских и английских монет телефонный жетон, Мартина достала из сумочки
записную книжку и раскрыла нужную страницу. Он набрал номер.

- Алло! Алло! - гаркнул с другого конца провода Дадли.

- Это Колби. Ну как, он вам звонил?

- Да. Минут двадцать назад. Я ответил: "Rappley a sank ur", думаю, что он
все понял. Но какого черта они не дают телефон ей, если сами по-английски не
говорят?

- Они звонят из телефонной будки. Давайте сначала обсудим другой вопрос.
Газетчик все еще у вас?

- Да. Сейчас он затих. Переломал об дверь все стулья и успокоился. Зовут
его Моффатт, остановился в гостинице "Георг Пятый".

- "Георг Пятый"? Тогда он не просто газетчик, он - преуспевающий
журналист.

- И закоренелый подонок. Хорошо. Что еще?

- Ступайте в ближайшую к нему комнату, чтобы он мог вас слышать, - сказал
Колби. - Изобразите, будто вы звоните в "Эр-Франс" и заказываете билет на
ближайший рейс в Бразилию, Монголию или какую-либо другую страну, откуда не
выдают мошенников. Сделайте вид, что вы очень спешите.

- Это еще для чего? - удивился Дадли.

- Делайте, что вам сказали, и не задавайте лишних вопросов. Объясняться
нет времени. Мы берем машину и сразу же едем к вам. А вы будьте у окна и
поглядывайте на улицу. Как только мы подъедем к дому, дадим вам знать,
махнем рукой. После этого сделайте так, чтобы журналист смог сбежать.

- Сбежать? Да вы в своем уме? Он же...

- Не прерывайте меня. Если я говорю "сбежать", значит, именно это я имею
в виду. Он ухватится за любую возможность вырваться на свободу. Запустите к
нему на этаж горничную, пусть она ему поможет выбраться. Самое главное,
чтобы пленник не понял, что это вы помогаете ему бежать.

- Боюсь, что не смогу все это служанке втолковать, я же не знаю
французского.

- Тогда, как только мы подъедем, пошлите ее открыть мне. Я ей сам все
объясню.

- Хорошо. Что еще?

- Как только журналист выберется из дома, каждые пять минут звоните в
гостиницу "Георг Пятый" и спрашивайте мисс Надю Лоринг. Скажите, что она там
обедает в ресторане, попросите ее позвать.

- А что ей передать и от кого?

- Да что угодно и от кого угодно. Скажите, что управление пограничной
службы хочет пригласить ее к себе или муниципалитет Лондона страстно желает
видеть ее у себя. Напомните, чтобы она не забыла позвонить Лиз и Дику и тому
подобное. Не мне вас учить. В общем, навешайте побольше лапши.

- Что еще?

- Теперь о журналисте...

- Его мать, наверное, перерезала себе глотку, потому что не получила
вовремя успокоительного...

- Меня не интересует его мать, я хочу знать, как он выглядит.

- Этакий здоровенный тучный жлоб лет пятидесяти - пятидесяти пяти.
Густые, рыжие с проседью волосы и огромный, похожий на картошку, красный
нос.

- Ну тогда все. Ждите нас. Колби повесил трубку и повернулся к Мартине:

- У вас есть при себе солнцезащитные очки?

- А разве для поездки в Лондон они необходимы? Звоните пока вашему