был парень лет тридцати плюс-минус два года: точнее определить его возраст
было трудно, поскольку он был моложав и уделял много времени уходу за своей
внешностью. Темная волнистая шевелюра и твердо очерченное, лишенное возраста
лицо с прямым носом, карими глазами и красивым чувственным ртом придавали
ему вид этакого героя-любовника, только что спрыгнувшего с экрана
голливудского фильма. Впечатление усиливали широкие плечи и выпуклая, как
наковальня, грудь завзятого спортсмена. Одевался он с нарочитой
небрежностью, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала тот факт,
что одежда съедала львиную долю его бюджета и стоила сумасшедших денег. На
его запястье поблескивал дорогой хронометр, а запахом его туалетной воды
можно было наслаждаться как самостоятельным произведением искусства.
вызывал у него этот тип. Вместе со смутной симпатией Юрий ощущал не менее
смутную неприязнь к редакционному красавчику. Возможно, виноваты в этом были
его чересчур красные, словно подведенные яркой помадой губы или тщательно
ухоженные ногти, а может быть, сцена, которую он устроил в кабинете главного
редактора из-за отсутствия служебного транспорта. Юрий не торопился выносить
окончательный приговор: он знавал смельчаков и покруче, странности которых
гораздо сильнее бросались в глаза, но которые были при этом хорошими людьми
и верными товарищами. Знавал он и других - этаких рубах-парней, всеобщих
любимцев, готовых ходить в обнимку со всем белым светом, которые неожиданно
обнажали свое гнилое, подлое нутро. Человек - штука сложная, и сплошь и
рядом не способен разобраться даже в себе самом, не то что в окружающих.
Юрий Филатов давно вывел для себя простенькую формулу, с помощью которой
делил окружающих на друзей и врагов: судить о человеке нужно исключительно
по его поступкам, не обращая внимания на такие мелочи, как внешность, манеры
и в особенности на слова, которые этот человек произносит.
?фольксваген-каравелла?. Его черные борта тускло поблескивали сквозь слой
дорожной грязи.
подходящий.
может быть любого цвета при условии, что этот цвет - черный.
сиденье микроавтобуса. - Александр Дергунов, - представился он. - Александр
Федорович, если вам вдруг захочется соблюсти субординацию.
которым он разговаривал, чудились нотки скучливого пренебрежения,
свойственного начальнику, в силу обстоятельств вынужденному накоротке
общаться с обслугой, к числу которой он, без сомнения, относил водителя
редакционной машины. Поразмыслив над этим с минуту, Юрий решил, что Дергунов
ему все-таки не нравится, и мысленно махнул рукой: в конце концов, жениться
на уважаемом Александре Федоровиче он вовсе не собирался.
***
пятидесятилетним человеком. Грузнеть он начал после сорока, когда оставил
серьезные занятия своим любимым гиревым спортом: начало пошаливать сердце и
обнаружилось что-то такое с суставами, так что о настоящих нагрузках
пришлось забыть, заменив их жалкими, но очень дорогостоящими суррогатами -
всякими тренажерами, бегущими дорожками и прочей белибердой, придуманной
ленивыми американцами. Тренажеры помогали слабо, тем более что врачи
настаивали на ограничении нагрузок, и вес Владислава Андреевича неуклонно
рос, пока не достиг ста двенадцати килограммов. Впрочем, дальше этого дело
не пошло, и Владислав Андреевич, казалось, навсегда остался на узкой грани,
разделяющей понятия ?грузный? и ?тучный?.
его волосы окончательно обесцветились, хотя все еще оставались густыми и
жесткими. Контактных линз Владислав Андреевич не признавал, упрямо продолжая
повсюду таскать с собой очки для чтения в старомодном пластиковом футляре.
Одевался он дорого и строго и ездил на неизменном шестисотом ?мерседесе?,
который с течением времени перестал восприниматься окружающими как признак
сумасшедшего богатства, уступив пальму первенства ?роллс-ройсам?, ?бентли?
и ?кадиллакам?. Тем не менее это была машина, которая полностью устраивала
Владислава Андреевича: комфортная, надежная, скоростная, не слишком
бросающаяся в глаза и при этом достаточно просторная, чтобы вместить в себя
его большое, тяжелое тело. Школьников всегда управлял машиной сам, не
передоверяя этого посторонним людям: во-первых, потому, что сам процесс до
сих пор доставлял ему удовольствие, а во-вторых, потому, что доверять кому
бы то ни было он считал непростительной глупостью.
ВЛКСМ, а затем и в партийных органах. К настоящей власти он так и не
пробился, но полученные в юности навыки подковерной борьбы весьма
пригодились ему в бизнесе: интриги конкурентов и нечистых на руку партнеров
он видел во всех подробностях раньше, чем они начинали претворяться в жизнь.
И не только видел, но и пресекал, выбирая меру пресечения по собственному
усмотрению: мог просто пожурить, мог одним движением руки сбросить на самое
дно зловонной финансовой пропасти, откуда не было возврата, а мог и сказать
пару слов кому следует. После этого не понравившийся Владиславу Андреевичу
человек просто исчезал, и дело о его исчезновении неизменно превращалось в
очередную безнадежную милицейскую ?висячку?.
больше, чем могло поместиться у него во рту, и бизнес, которым он занимался,
процентов на девяносто пять был легальным, как смена времен года, и
законным, как уплата налогов. Объяснялась такая странная приверженность к
соблюдению закона очень просто: Владислав Андреевич был одинок, далеко не
молод и не верил в то, что банковский счет пригодится ему в загробной жизни.
Он зарабатывал ровно столько, сколько было нужно, чтобы вообще не думать о
деньгах - иногда чуть больше, иногда чуть меньше, - и вовсе не стремился
менять существующее положение. Он жил в свое удовольствие, а сверхприбыли в
его случае означали только сверхвыплаты бывшей жене, которая и после развода
продолжала умело и со вкусом пить из Владислава Андреевича кровь. Он не
переживал по этому поводу: за ошибки молодости всегда приходится
расплачиваться в зрелом возрасте, но надрываться и рисковать только ради
того, чтобы эта безмозглая стареющая стерва купалась в роскоши и содержала
на его деньги молодых жеребцов, Владислав Андреевич не собирался.
родственниками: откуда ни возьмись объявился племянник. Собственно, Вадим
Севрук состоял с Владиславом Андреевичем в таком дальнем родстве, что
назвать его племянником можно было только условно: он приходился сыном
троюродной сестре Владислава Андреевича, с которой тот в юности был весьма
дружен. Дружба их в те золотые дни зашла настолько далеко, что родители
запретили им видеться. В последнее время Владислав Андреевич почему-то часто
вспоминал нежную кареглазую Машу, с невольным раздражением думая о том, что,
не окажись их родители такими твердолобыми, его судьба могла бы сложиться
совсем иначе. Нет, в самом деле, разве можно говорить об инцесте, когда речь
идет о троюродных брате и сестре! Ели уж на то пошло, то все люди на свете в
какой-то степени родственники.
Владислав Андреевич совсем потерял из виду свою первую любовь. Он знал о ней
только то, что она вышла за муж за военного и, кажется, уехала с ним куда-то
на Дальний Восток. Весточек от нее Школьников не получал, и это было, по его
разумению, вполне естественно. И вот - племянник...
Письмо оказалось первым и последним: Маша писала, что умирает от рака. Муж
ее, морской летчик Севрук, оказывается, пропал без вести где-то над Тихим
океаном еще в девяносто первом году, так что теперь единственный сын Марии
остался круглым сиротой.
усугублявшееся видом сидевшего напротив него сироты. Школьников смотрел на
Вадима и видел перед собой обыкновенного проходимца, который запутался в
долгах и прибежал через всю огромную страну спасаться к богатому
родственнику. Проходимцу было уже за тридцать, так что гладить сиротку по
головке и угощать конфеткой не имело смысла. Давать ему деньги тоже было
бессмысленно, да к тому же и опасно: никто с таким нетерпением не ждет
смерти своих родных, как запутавшиеся в долгах племянники богатых дядюшек.
этим дальневосточным проходимцем он не собирался и потому не стал облекать
свой вопрос в более деликатную форму. ?Сирота? скромно кивнул. ?Большие
долги?, - уже без вопросительной интонации, но со вздохом продолжал
Владислав Андреевич и удостоился еще одного молчаливого кивка. ?Ну вот что,
юноша, - сказал он тогда. - Денег я вам не дам. Хотите заработать - милости
прошу. Место для вас в моей фирме найдется. Но предупреждаю: мы занимаемся
легальным бизнесом, и здесь ваши штучки не пройдут. Поймаю за руку - оторву
ее к чертовой матери. Учтите, это не эвфемизм, а суровая правда жизни.
Именно оторву, а потом возьму ее и буду бить вас по голове, пока не устану.
А устану я нескоро, поверьте. Вам все ясно?"
компании, помимо всего прочего принадлежавшей Владиславу Андреевичу, и
взялся за дело с показным рвением, которое, по всей видимости, должно было
убедить Школьникова в чистоте его намерений. Владислав Андреевич на эту
удочку не попался и в течение целого года не спускал с племянничка глаз,
контролируя буквально каждый его шаг. Коллеги отзывались о Вадиме в самых
восторженных тонах. Он вкалывал не за страх, а за совесть и ни разу не был
пойман на попытке запустить руку в карман Владислава Андреевича. Он даже не
заключал сомнительных сделок - в общем, вел себя так, словно его подменили.
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Каменистый Артем