напуганные, замерзшие, голодные ("Не знаю, как накормить их", - посетовал
священник); любой царь, кажется, подобрал бы себе подданных получше". Но
потом я сказал себе: а разве всюду не одно и то же - самые могущественные
цари далеко не всегда имеют самых счастливых подданных.
священнику, - но почему-то здесь никто не улыбается.
двери монастыря, не то они бы его совсем заполонили.
знаю, о чем вы думаете, - продолжал он. - Но важно, чтобы хоть не все мы
заболели. У нас единственная больница в Фат-Дьеме, и наши медицинские
сестры - это монахини.
Он спросил: - Вы поднялись сюда за мной?
один человек исповедоваться. Он был немножко напуган тем, что видел там, у
канала. Его можно понять.
что, может, и у вас нехорошо на душе.
мысль об исповеди мне все равно была бы противна. Стоять на коленях в
одной из ваших будок! Открывать, душу постороннему человеку! Простите,
отец, но я вижу в этом что-то нездоровое... недостойное мужчины.
в чем не приходилось раскаиваться.
второй по счету колокольне блеснул орудийный огонь. Я сказал:
территорию собора. О большем мы и не мечтаем. Там, куда вы смотрите, пост
Иностранного легиона.
путь сквозь толпу и миновать озеро и белую, как сахар, статую с
распростертыми руками. Улицу можно было окинуть взглядом больше чем на
километр в обе стороны, и на всем ее протяжении, помимо меня, было всего
два живых существа: двое солдат в маскировочных касках; они медленно
удалялись с автоматами наготове. Я говорю - живых, потому что на пороге
одного из домов головой наружу лежал труп. Было слышно только, как жужжат
мухи и замирает вдали скрип солдатских сапог. Я поспешил пройти мимо
трупа, отвернувшись. Когда я оглянулся несколько минут спустя, я оказался
наедине со своей тенью и не слышал больше ничего, кроме своих шагов. У
меня было такое чувство, будто я стал мишенью в тире. Мне пришло в голову,
что если на этой улице со мной случится недоброе, пройдет много часов,
прежде чем меня подберут: мухи успеют слететься отовсюду.
из церквей. Человек двенадцать парашютистов в маскировочном обмундировании
сидели на земле, а два офицера разглядывали карту. Когда я подошел, никто
не обратил на меня никакого внимания. Один из солдат с высокой антенной
походного радиоаппарата сообщил: "Можно двигаться", - и все встали.
преимуществ этой войны было то, что лицо европейца само по себе служило
пропуском на передовых позициях: европейца нельзя было заподозрить в том,
что он вражеский лазутчик.
пойти... - Он принялся снимать стальной шлем.
задержались на берегу канала, ожидая, пока солдат с радиоаппаратом
установит связь с патрулями на обоих флангах. Мины пролетали над нами и
разрывались где-то невдалеке. По другую сторону церкви к нам
присоединились еще солдаты, и теперь нас было человек тридцать. Лейтенант
объяснил мне вполголоса, ткнув пальцем в карту:
накапливают силы к ночи. Не знаем. Никто их еще не обнаружил.
стрела, канал, слева - низкий кустарник, поля и опять низкий кустарник. -
Все в порядке, - шепнул, успокаивая меня, лейтенант. Впереди, в сорока
метрах от нас, оказался другой канал с остатками моста, с одной доской,
без перил. Лейтенант подал знак рассыпаться, и мы уселись на корточки
лицом к неразведанной земле, которая начиналась по ту сторону доски.
Солдаты поглядели на воду, а потом, как по команде, отвернулись. Я не
сразу разглядел то, что увидели они, а когда разглядел, мне почему-то
вспомнился ресторан "Шале", комедианты в женском платье, восторженно
свиставшие летчики и слова Пайла: "неприличное зрелище!"
много мяса. Трупы налезали один на другой; чья-то голова, серая, как у
тюленя, и безликая, как у каторжника, с бритым черепом, торчала из воды,
точно буек. Крови не было: вероятно, ее давно уже смыло водой.
когда они отступали; каждый из нас на берегу, должно быть, подумал: то же
самое может случиться и со мной. Я тоже отвел глаза; мне не хотелось
напоминания о том, как мало мы значим, как быстро и неразборчиво настигает
нас смерть. Хотя рассудок и примирял меня с мыслью о ней, меня пугали ее
объятия, как девственницу пугают объятия любви. Хорошо, если бы смерть
предупредила меня о своем приходе, дала мне время подготовиться.
Подготовиться к чему? Не знаю; не знаю к чему и как, - разве снова
взглянуть на то, что я здесь оставлю.
Аппарат стал потрескивать, передавая приказания, и со вздохом, словно его
разбудили, лейтенант встал. Во всем, что парашютисты делали, было какое-то
удивительное чувство товарищества, словно все они были равными и вместе
заняты делом, которое выполняли уже несчетное число раз. Никто не ждал
приказов. Двое солдат направились к доске и попробовали пройти по ней, но
тяжесть оружия нарушала равновесие; им пришлось усесться верхом и сидя
продвигаться вперед. Третий солдат нашел в кустах у канала плоскодонку и
пригнал ее туда, где стоял лейтенант. Шестеро из нас сели в нее и поплыли
к другому берегу, но наткнулись на груду трупов и застряли. Солдат
отталкивал лодку шестом, погружая его в человеческое месиво; один из
трупов высвободился и поплыл на спине рядом с лодкой, как пловец,
отдыхающий на солнце. Пристав к другому берегу, мы вылезли, не бросив
взгляда назад. Никто не стрелял; мы были живы; смерть отступила - быть
может, до следующего канала. Я слышал, как кто-то позади меня очень
серьезно сказал: "Gott sei dank" [Слава богу! (нем.)]. - Кроме лейтенанта,
почти все это были немцы.
прижимаясь к стене, а мы следовали за ним гуськом с интервалами в три
метра. Потом люди, все так же не ожидая приказа, рассыпались по усадьбе.
Жизнь покинула ее - даже курицы и той не осталось; но на стене того, что
прежде было жилой комнатой, висели две уродливые олеографии Христа и
богородицы с младенцем, придававшие лачуге европейский вид. Эти люди во
что-то верили; ты это понимал, даже не разделяя их веры, они были живыми
существами, а не серыми обескровленными трупами.
чего-то ждешь. Не зная точно, сколько у тебя еще есть времени, не хочется
ни о чем думать.
теперь впереди, будет враг. Лейтенант сделал отметку на карте и доложил по
радио нашу позицию. Наступила полуденная тишина; даже минометы замолкли, и
в небе не слышалось моторов. Один из солдат забавлялся, ковыряя прутиком в
жидкой грязи. Немного погодя стало казаться, что война нас позабыла.
Надеюсь, Фуонг отправила мои костюмы в чистку. Холодный ветер ворошил
солому во дворе, и один из солдат из скромности зашел за сарай, чтобы
облегчиться. Я старался вспомнить, заплатил ли я английскому консулу в
Ханое за бутылку виски, которую он мне уступил.
Мне не нужно было другого предупреждения. С волнением я ожидал, что передо
мной откроется вечность.
долгих минут, наконец вернулся один из дозорных и что-то доложил
лейтенанту. Я расслышал: