денег из своей копилки. Но я не знаю, правильно ли было называть ее жад-
ной. Она не копила деньги. Она тратила их. Но тратила только на себя. Ей
была нестерпима сама мысль, что она может потратить их на кого-то друго-
го. Подарки она делала только моему сыну, которого очень любила, что же
касается моей дочери, тут все обстояло иначе, из-за этого у нас создава-
лись глупейшие ситуации дома. Однажды мы ей об этом сказали.
денные в вещах покойной.
сестры не было привычки откладывать деньги, но по характеру она была
скорее... скажем, эгоисткой... Это так?
очень великодушной, очень доверчивой со всеми. Все те глупости, которые
она совершала, она совершала по наивности. Она была очень наивна. Ей это
ставили в вину. Не знаю, как вам объяснить, но теперь, когда она умер-
ла...
менить тему. Заговорить о Бобе, например, затем прекратить разговор и
вернуться к нему позднее. Но он невольно бередил все ту же рану.
дать, пока она вытрет глаза скомканным платком. Она утвердительно кивну-
ла головой, у нее началась икота, отчего на шее набухли вены.
мужем, он занимался оформлением кредита, доставкой, в общем, всем. Ей
давно хотелось иметь машину. Еще задолго до того, как она ее купила, она
стала говорить "моя машина". Когда же она, наконец, ее получила, накану-
не Рождества, то захотела, чтобы в каком-то гараже ей нарисовали на пе-
редних дверцах маленькую букву "Ж". Мы ждали ее к обеду. Она опоздала.
Объяснила причину. Она была счастлива, просто невероятно...
ее бледному лицу.
бывает. Слово за слово, и мы наговорили ей массу всего о том, что, в
конце концов, касалось только ее... Вот так. После этого случая мы стали
видеться гораздо реже, может быть, пять или шесть раз в году.
канун Рождества на Жоржетту Тома, преисполненную гордости за свой "до-
фин" с маленькой буквой "Ж" на дверцах, купленный ею в кредит, обрушился
град саркастических шуток и насмешек, представил себе тягостное молчание
за десертом, холодные поцелуи при прощании.
ния, то не знаете ли вы, кто из ее знакомых мог затаить на нее зло?
может кого-то убить, просто невозможно. А уж тем более Жоржетту.
никогда не питал к ней неприязни.
и быстро проговорил высоким голосом, что это преступление совершил, ко-
нечно, садист.
не отрывая глаз от своих ладоней, неожиданно рассмеялся. Должно быть,
услышал его слова, а может, просто был сумасшедшим.
вероятно, еще встретится с ними до окончания следствия. Когда они уже
направлялись к выходу, поклонившись двум инспекторам, Грацци вспомнил
квартиру на улице Дюперре и задал еще один вопрос, на этот раз послед-
ний, заставивший их остановиться у самых дверей.
встречалась последнее время, кроме Боба. Жоржетта была совсем не такой,
как, вероятно, подумал о ней Грацци.
нимать. Как бы то ни было, ему и в голову не приходило, что он
единственный мужчина в ее жизни: ревность, слава Богу, не в его характе-
ре. Если инспектор решил идти по этому пути, он должен сразу ему ска-
зать, что тот заблуждается.
Робер - это его псевдоним. Он сказал, что у его родителей были свои
странности. Оба они утонули, когда ему исполнилось десять лет (плавали
на паруснике в Бретани). А два месяца назад ему исполнилось двадцать
семь.
это не касается. Не в обиду ему будь сказано, но фараоны всегда вызывали
у него или отвращение, или смех. Что касается инспектора, он еще, право,
не знает, к какой категории его отнести, скорее, пожалуй, ко второй. Во-
образить себе, что у Жоржетты были деньги, тут можно просто лопнуть со
смеху. Вообразить себе, что ее муж способен сесть в поезд, чтобы убить
кого бы то ни было, не наделав при этом в штаны, тут можно просто лоп-
нуть со смеху. Вообразить, что он. Боб, мог бы найти хоть малейшее оп-
равдание для того, кто убивает из ревности, тогда как это, пожалуй, чуть
ли не единственная мерзость, за которую действительно можно отправлять
на гильотину, тут уж действительно можно лопнуть со смеху. А уж вообра-
зить, что он, Боб, способен выставить себя в смешном свете, совершив по-
добное преступление, да еще в вагоне второго класса, тут уж, право, мож-
но заплакать. Инспектор - как его там зовут, Грацциано, да, в свое время
был такой боксер Грацциано - должен был бы просто рыдать.
Жоржетты. Он побывал накануне вечером на улице Дюперре, и ему не понра-
вилось, ну совсем не понравилось, как они там все перевернули. Если не
можешь поставить все на свои места, то и трогать ничего не надо.
каким ему хочется. А если инспектор такой умный, то ему следовало бы его
выслушать. И нечего тут обижаться, об этом следовало подумать, когда он
выбирал себе такую профессию, правда, в возрасте инспектора это звучит
уже несерьезно.
Даже полицейский должен был бы это сразу уразуметь.
комство с каким-нибудь подонком, который был бы способен ее убить. Он
надеется, что инспектор - как его там зовут, черт побери? - Грацциано,
да, так, благодарю, - он надеется, что инспектор понимает, что он хочет
сказать.
добилось три минуты, чтобы задушить Жоржетту. Пусть он вобьет себе в
башку, этот, как его там зовут, инспектор, что это-то и есть самое важ-
ное, даже если это важно только для него, Боба, потому что, когда он ду-
мает об этих трех минутах, ему хочется взорвать весь Париж. Потому что
не стоило посещать вечерние курсы при полицейской префектуре, чтобы со-
образить, что три минуты - это слишком долго для профессионала и что
этот негодяй, этот сукин сын, этот подонок-дилетант. Бездарный дилетант
самого худшего толка.
бы Его, чтобы это было делом рук профессионала, хотя это явно не так,
или же журналист просто сморозил глупость, и Жоржетта не мучилась.
тельная особа и этот жалкий тип, сестра и зять Жоржетты. Так вот, не в
обиду инспектору будь сказано, лучше фараонам сразу отказаться от всей
этой ерунды, которая дорого обходится нашим налогоплательщикам. Это
ужасные люди. Хуже того, благонамеренные. И болтливые. Их словам можно
доверять не более, чем Апокалипсису. Они не понимали Жоржетту. Нельзя
понять тех, кого не любишь. Что бы они там ни говорили, все это пустое.
поминать ему свое имя, усек главное. Впрочем, он и в самом деле ужасно
расстроен и просит извинить его, он никогда не запоминает имен.
кружилась голова, и он был даже немного напуган тем, что до сих пор не
вызвал дежурного из коридора, чтобы отправить этого одержимого в тюрьму
предварительного заключения при Префектуре, чтобы он там немного остыл.
разное, ужасающе худое, но голубые беспокойные глаза невольно притягива-
ли к себе.
он уже и сам не знал, каким он себе его представлял. Вот он сидит перед
ним. Он оказался лучше, чем торговец автомобилями. Но он раздражает
Грацци, потому что все время перебарщивает, и от этого парня у него,
Грацци, раскалывается голова.
у друзей в пятидесяти километрах от Парижа, в одной из деревень департа-
мента Сена и Уаза, и все шестьсот жителей этой деревни могут подтвердить
его слова, его невозможно было не заметить.
звонит из табачной лавки на улице Лафонтена. Он разговаривал с невест-
кой, и надо признаться, она чертовски хороша.